Сел в поезд в 11-30, в полдень достал свой обед, заботливо упакованный Хельгой – сэндвич с курицей и картофельный салат – и выпил кофе. Вспомнил о медовом хлебце и съел один на десерт. Потом сел поудобнее, закрыл глаза и представил главного героя своей книги – я оставил его в трудной ситуации. Кажется, я задремал под стук колес…

Вдруг поезд дернулся и остановился. Прошло двадцать минут – мы не двинулись с места. Пассажиры нервничали, строили догадки, предполагали неисправности в локомотиве. Наконец появился кондуктор и сказал, что с локомотивом все в порядке, но двадцать минут назад под колеса бросилась женщина. Полиция на месте, работает. Так бывает. За тридцать лет работы – это четвертый случай на его памяти.

– Скажите, сколько это займет времени? – нервно спросила дама в зеленой накидке.

– Около трех часов, – ответил кондуктор.

– Почему так долго? – возмутилась она. – Убрать останки с рельсов – дело пяти минут.

– Это так, – согласился он. – Но, согласно инструкции, мы должны заменить машиниста. Он не может продолжать работу после случившегося. Ему понадобятся дни на восстановление и консультация психолога. Пока доставят нового…

Дама дернула плечами.

– Редкая эгоистка! – заявила она. – Можно же было просто броситься в реку с моста! Нет, ей понадобился поезд! Довести нашего машиниста до истерики! Выдернуть другого машиниста в его законный выходной! Задержать сотни пассажиров нашего поезда!

– Вы забыли о других поездах, которые стоят за нашим. Их пассажиры тоже опаздывают, – усмехнулся мужчина с блокнотом.

– Да уж!

Пассажиры звонили кому-то, рассказывали о случившемся. Пожилой господин просил перенести его выступление на завтра. Долговязый сутулый парень нервно кричал в трубку:

– Я вовремя выехал! Я не вру. Да сама посмотри в новостях… Что значит, не судьба? Я же не виноват!

А я совершенно не беспокоился. Во-первых, не было смысла – я все равно ничего не мог изменить. Во-вторых, я не сомневался, что Хельга узнает о случившемся из новостей и поймет, почему я задержался.

Поезд тронулся с места только через два с половиной часа. Мы уже подъезжали к Фейервиллю, когда я решил немного размять ноги и заодно выпить воды. В вагоне-ресторане ко мне сразу подскочил официант: «Выпьете чаю?» И я сел за столик. Он принес полный чайник великолепного душистого чаю и кусок клюквенного пирога. И чай и пирог были отменными – я не очень-то прихотлив в еде, но готов поспорить, что чай заваривал настоящий мастер, да и такого вкусного пирога мне пробовать не доводилось.

– Клюква местная, фейерлендская, – сказал официант с гордостью.

Я хотел расплатиться карточкой фирмы, но он отказался.

– Угощение за счет железной дороги, – сказал он, – чтобы как-то возместить опоздание. – Так что возьмите еще.

Я взял еще кусок.

– А кем была эта самоубийца? – поинтересовался старик за соседним столиком.

– Личность пока не установлена, – ответил официант. – На вид ей было не более двадцати. Приехала на станцию Трувер на такси, походила по перрону, покурила и… бросилась.

– Личность не установят, – убежденно сказал старик. – Это явно еще одна рыбка, попавшая в сеть. Бедняга. Никто ее не предупредил, что в сети нельзя дергаться, а лучше затаиться и ждать подходящего момента. Никто не посоветовал дождаться праздника. Никто не помог…

– Разве им можно как-то помочь? – с недоумением спросила дама в зеленой накидке, она тоже пила чай.

– Можно попытаться, – ответил старик. – Изолировать и кормить их комида-хабида. Не понимаю, почему власти до сих пор ничего не предпринимают.

Ответа дамы я не расслышал. «Станция Фейервилль», – сообщил громкоговоритель.

Было около 16-00, когда я сошел с поезда, но почему-то быстро темнело. Порывы ветра значительно затрудняли велосипедную езду. Я ехал и думал о случившемся и о странном разговоре в вагоне-ресторане. Потом стал размышлять, не включить ли мне похожий эпизод в свой роман? Если героя задержат странные обстоятельства, он опоздает на важную встречу, а последствия будут необратимы.

Я проехал по велосипедной дорожке – она вела на улицу Гнэг Трек – но не нашел ни пункта проката велосипедов, ни самой улицы. Не было и моста… Я решил, что заблудился, хотя это было невероятно – за эти полгода я изучил Фейервилль как свои пять пальцев – я мог бы с закрытыми глазами пройти по Площади Созидания, прилегающим к ней улицам и частному сектору. А тут еще и снег пошел. На улицах не было ни души. Видимо, я задумался и свернул не туда… А что я еще мог подумать?

На соседней улице был открыт только один магазин – из тех, что работают двадцать четыре часа: кофе, пиво, сигареты, презервативы, аспирин, лотерейные билеты… Я уже автоматически запоминал ассортимент.

Я спросил у продавца, длинного худого парня с вязаной лентой на голове, как пройти на улицу Гнэг Трек. Он переспросил несколько раз, потом сказал, что такой улицы нет. Я попросил телефон, чтобы позвонить Хельге, но тут сообразил, что не помню номера фирмы. Я звонил туда лишь однажды, полгода назад, когда договаривался о собеседовании. Зато я помнил телефон Фила Крокса, этот парень меня выручал не раз.

Я набрал номер. Глухое молчание, потом сообщение: «Проверьте правильность набора кода».

– Подождите, какой код Плинстоуна? – спросил я продавца.

Он посмотрел на меня сочувственно, потом сказал:

– Тут через два квартала отель, уютный и недорогой. Утром все покажется яснее. И вьюга, надеюсь, уляжется.

Я всегда предпочитал во всем разбираться самостоятельно и не приставать к другим с вопросами. Видимо, это потому, что я и сам не люблю, когда меня беспокоят и отрывают от размышлений. В детстве меня часто ругали за то, что я не здоровался с соседями. Я ничего не имел против соседей и вовсе не хотел слыть невежливым или неуважительным. Однако встреча с ними, кивок и пожелание доброго дня, выдергивали меня из потока фантазий и размышлений. А ведь соседи иногда еще и останавливались, расспрашивали о здоровье родителей, передавали им привет, интересовались моими успехами в учебе… – это было невероятно скучно. Со временем я научился, завидев их издалека, либо сворачивать в другую сторону, либо, стоя за деревом, выжидать пока они скроются из виду. Повзрослев, я сохранил эту привычку. Интересно, что в Плинстоуне несколько соседей тоже не здоровались, делая вид, что не видят меня. Я был благодарен им за это – я их понимал.

У продавца были большие черные глаза, мохнатые ресницы, прямые черные волосы до плеч, перехваченные красной вязаной лентой и чеканные черты лица. Я подумал, что если его нарядить в расшитый халат и тюрбан, он стал бы похож на принца из восточной страны. Я попытался запомнить его внешность – вдруг пригодится для какого-нибудь персонажа…

Часы над его головой показывали 20-15 и темнота за окном была с этим согласна. Как это могло произойти? Поезд задержался на два с половиной часа. Вместо 13-00 я прибыл на станцию Фейервилль в 15-30. Ехал на велосипеде не более получаса. Куда-то пропали четыре часа… Я направился к двери.

– Подождите! – окликнул меня парень. – Вот, возьмите, – он протянул мне рабочую стеганую куртку. – Наденьте это, а то простудитесь и умрете. А когда купите себе что-нибудь потеплее, вернете.

Идти действительно некуда. Холодно, темно, на улицах ни одного прохожего. Ну, хорошо, допустим, я задремал в дороге, поезд на самом деле опоздал часов на шесть, а часы врали… Я ошибся поворотом, заблудился, да еще и снег пошел. А скорее всего, я просто вышел на другой станции. Никогда прежде не случалось столько неприятностей сразу. Но, похоже, придется тут переночевать. Из отеля можно будет позвонить.

Желтые мерцающие буквы «Отель» на трехэтажном особнячке служат маяком в промозглой тьме. Название гостиницы залеплено снегом. Толкаю тяжелую дверь. В фойе тепло, даже жарко. Смесь запахов: апельсиновые корки, старое дерево, тлеющие щепки. Портье – краснощекий увалень в синей форме с золотыми пуговицами – вскакивает с потертого красного бархатного дивана и бросается ко мне. Лицо у него заспанное.