Томас Бернс был в глазах общества последним отребьем. Нищий ирландский католик, сошедший с одного из кораблей, которые прибывали в Америку каждую неделю, привозя толпы ему подобных. Бледный, тощий, рыжий – полный набор стереотипов об ирландцах. Над его говором посмеивались, над его одеждой – откровенно потешались.

У него не было ничего и никого. Только пустые карманы и смутные надежды на лучшее.

Его родители не пережили Испанку. Его братья погибли в окопах Мировой войны, сражаясь на стороне Британии, что было особенно обидно. Поэтому, когда встал вопрос, куда отправляться, Старый свет, растерзанный последствиями войны, он даже не рассматривал. В его мечтах Америка была страной сбывающихся надежд. А открытка от дальнего родственника со стороны матери, где он рассказывал, как хорошо ему живется, казалась пригласительным билетом.

Том продал все, что осталось в Ирландии, наскреб денег на билет третьего класса до Нью-Йорка. Если забыть о чудовищной морской болезни, путешествие было почти великолепным. Морской воздух Атлантики пах свободой.

А вот порт Нью-Йорка пах уже совсем иначе. Точнее, большой зал острова Эллис, где Том провел почти 5 часов, пока его осматривали, как лошадь на ярмарке. К счастью, даже после изнурительного путешествия он показался комиссии достойным высокой чести оказаться на пароме, который привез его на Манхэттен.

Пока паром вез его в город сбывающихся надежд, Том то и дело сжимал, а потом торопливо расправлял заветную открытку от родственника, опасаясь, что забудет адрес. Но такого не могло произойти ни при каких обстоятельствах – адрес он выучил еще до того, как ступил на трап корабля, а теперь мог бы назвать его в любом состоянии, даже во сне, наверное.

В очередной раз сжав открытку, он так и не смог разжать руку, завороженный красотой приближающегося города. Никогда в жизни Томас не видел зданий такой высоты. И везде, повсюду, куда ни глянь, строились новые.

У ирландца, всю жизнь прожившего в деревне, сердце пропустило удар, когда он увидел людишек-муравьев, с необыкновенным бесстрашием перебирающихся по стропилам крыши на такой высоте, где, кажется, даже птицы не летали.

Не удержавшись, Том перекрестился и шагнул с трапа парома в новую, такую долгожданную жизнь.

Бруклин. Именно туда ему нужно было попасть, там жил родственник, который непременно, следуя заветам крепких ирландских семей, должен был принять новоявленного жителя города Нью-Йорк.

И до чего же прекрасен был этот город. До чего прекрасны были его жители. Томас и представить не мог, что ткани, из которых шьют одежду, могут быть такими красивыми и разнообразными. Он, в своем мешковатом, не свежем после дней путешествия костюме, казался здесь куренком среди павлинов.

Конечно, Бруклин не шел в сравнение с блистательным Манхэттеном. Но даже мост завораживал Тома, пока он шел из одного конца города в другой. Ритм, звуки, говор – все это было хаосом, который одновременно ошеломлял и пугал. Больше всего на свете Том хотел найти здесь свое место. Он нутром чувствовал, что предназначен для чего-то большего, чем ирландское захолустье.

Но вот отыскать родню, пусть и дальнюю было непросто. Проплутав в хитросплетении улиц, Том только к концу дня нашел нужный дом. И на пороге его встретила недовольная, рыжая как огонь женщина, которой явно не нравились гости. В квартире за ее спиной заходились криком маленькие дети, пахло стиркой и чем-то еще, и это совсем не походило на ту пасторальную картинку, что успел нарисовать в своем воображении Том.

– Миссис Маклафлин? – спросил Том, надеясь, что возможно он ошибся и его дядя живет где-нибудь по соседству.

– Ну? – не особенно любезно отозвалась та, опустив приветствия.

Цвет волос парня, стоявшего напротив нее, его одежда, мешок, наверняка со всеми пожитками, все это не оставляло простора для фантазии – очередной ирландец, решивший найти свое счастье в Новом Свете.

Глубоко вздохнув и понимая, что это его единственный шанс, он подошел ближе, протягивая открытку.

– Я Томас Бернс, родственник Джеффри Маклафлина. Он кузен моей матери. Несколько месяцев назад я получил от него открытку. Он видимо, не в курсе, что моей матери больше нет, – Том сам не знал, зачем начал это все рассказывать.

– Я только что приехал в Нью-Йорк. Буквально. Утром сошел с корабля, – он улыбнулся, надеясь, что суровая ирландская женщина все же смилостивится над ним.

Видит Бог, ее главным и единственным желанием было отправить этого парня куда подальше. Как будто своих хлопот ей было мало – ютиться в крошечной квартирке, тянуть хозяйство и троих детей на зарплату Джеффа, назвать которую завидной было никак нельзя, и несколько раз в год привечать родню, которой идиот-муженек регулярно слал открытки, расписывая их жизнь, как земной рай.

– На одну ночь! – предупредила она, отступая, чтобы пропустить в квартиру непрошеного гостя.

Это уже было лучше, чем перспектива ночевать на улице, так что у Тома отлегло от сердца.

– Спасибо огромное! – выдохнул он, переступая порог их дома. Да, там было тесно и шумно, но его первым делом отправили мыться, выдав бадью кипятка, а его вещи оказались в стирке, чтобы избавиться от "корабельной вони". На взгляд Томаса ничем таким он не пах, но злить миссис Мэри Маклафлин он не рискнул. Облачившись в чистые, но старые вещи, явно с плеча его дяди, он вышел на кухню и предложил свою помощь, готовый отплатить за ночлег любой работой. Мэри без лишних слов поставила перед ним ведро с картошкой, велев срезать кожуру как можно тоньше.

Куда уж ирландцам без картошки, в самом деле. Но Том не представлял, как еще прокормить такую огромную семью.

Его дядя вернулся домой как раз к ужину. Со слов его жены он держал небольшую лавку и надрывался в поте лица, торгуя всем понемножку, но основной статьей их дохода было приторговывание самогоном из-под прилавка. Том недоуменно посмотрел на них.

– А почему из-под прилавка?

– Да ты как с Луны свалился, парень! – Джеффри хлопнул племянника по плечу.

В отличие от своей супруги он гостя встретил с распростертыми объятьями, обрадовавшись так, словно его визит совпал с праздником Святого Патрика. А по такому случаю, конечно, и заветный самогон появился в рюмках на столе.

– В Америке с двадцатого года сухой закон, – объяснил глава семьи. – И что интересно, иметь его для себя можно в любом количестве, а вот делать и продавать – ни-ни. Ээ, парень, ты и про бутлегеров не слышал? – усмехнулся Джеффри и, выпив за приезд племянника, рассказал ему про тех, кто, по его мнению, спасал американцев, снабжая их алкоголем.

Том покачал головой. Ни о чем из этого он не слышал, и теперь его дядя открывал ему дивный новый мир, который оказывался куда сложнее, чем парень себе изначально вообразил.

– Дядя… а не найдется ли и для меня какой-нибудь работы? – все же спросил он, когда ужин подошел к концу. Тома чуть разморило от виски и еды. Ирландское рагу было едой простой, но сытной, и очень напоминало о доме. – Я все могу делать, только скажите. Или может за меня кому словечко можете замолвить?

– Хм-хм-хм, – Джеффри перебрал пальцами по столу, окидывая его взглядом. – На стройку тебя не пристроишь – больно ты тощий, – пояснил он. – Там сила нужна, а ты не гвоздь забить, ни мешок перетащить. Вот что, попробую-ка я пристроить тебя в прачечную, – решил он. – Работа, конечно, не сахар – душно, запах специфический, но на первое время и это неплохо.

Том и не думал спорить, понимая, что выбора у него особо нет. Плевать, что стирка считалась сугубо женским делом, мало ли, что тут в Нью-Йорке принято. Так что он кивнул, поблагодарил дядю, помог убрать со стола и через час уже лежал тут же, в кухне, на полу. Другого места для ночевки просто не было. Он слушал, как за окном не спит самый большой город, что он когда-либо видел. Как в соседней и единственной комнате храпит его дядя, а кто-то из детей хнычет во сне. Голова кружилась от впечатлений и виски, но где-то в глубине души он был счастлив. Что-то в его жизни уже начало меняться, важно было не упустить этот шанс. Так что уснул он с легким сердцем.