— Потому что варп никогда не открывает правды человечеству?

— Только не необученным и не несанкционированным, доктор. Нет, не открывает.

— Псайкерские трюки,— сказал Корбек. — Вот, как это звучит для меня.

— Фесовы псайкеры,— согласился Фейгор.

— Ощущалось, как будто это завладело моим разумом. Я больше был не я. Я... — Голос Роуна затих.

— Что? — спросил Корбек.

— Если бы я не сбросил это, Колм. Фес. Я собирался убить ее.

— Кого, Бэнду?

— Фес, нет! Ее. Беати.

Фейгор красочно выругался. Это звучало, как всегда, странно смешным, когда шло из его плоской аугметической голосовой коробки.

— Что-то забралось вам в голову и заставило решить убить Святую? — спросил Каффран.

Роун пожал плечами. Он не мог сказать им правды. Как они тогда будут ему снова верить?

Что-то забралось ему в голову, это точно. Что-то мягкое и сильное, и соблазнительное, что он обо всем забыл. Верность, дружбу, каждую клятву, которую он когда-либо давал, даже его глубокое чувство к Джесси Бэнде.

Все это было забыто. Единственное, что осталось, это его беспощадная ненависть. Его инстинкт убийцы. Ту часть его характера, которую всегда опасались остальные, та часть характера, которая была уверена, что Ибрам Гаунт никогда не повернется к нему спиной.

Самая плохая часть него. Она увеличилась и выросла, и полностью завладела его разумом, телом и душой. В тот короткий момент, он бы с радостью убил все, что угодно, и кого угодно.

И затем это все пропало, как быстрая отливная волна.

Осталась только одна ужасная мысль. Если это сделало такое с ним, что оно могло сделать с остальными? Если оно покинуло его, то куда ушло сейчас?

Майло снова заморгал, его разум был неустойчивым. Он так чертовски устал. Эффект от прикосновения Беати спадал, и возвращалась головная боль. Казалось, что голоса зовут, как будто из сна, из-за края сна.

— С тобой все в порядке, Брин? — спросил Дреммонд.

— Да, конечно,— сказал Майло.

Двенадцатый взвод осторожно отступал по опустошенной аллее на Склоне Гильдии к ульям. Вторую линию не столько разрушили, сколько сжали. Снаряды свистели над головой от большого количества вражеских батарей на окраинах.

Солнце садилось. Уже ничего не было видно позади крыш. К ночи они должны быть в ульях, запечатывать люки и делать те массивные башни площадками для последнего боя.

Внезапно Домор поднял руку, и все солдаты в его отряде рассыпались по укрытиям.

Все, кроме Беати. Ярко блестя, она шла по аллее к передовой позиции, на открытом пространстве.

— Ложитесь! — зашипел Майло.

— Ложитесь, мэм! — настоятельно добавил Домор.

Бригада смерти ворвалась на улицу. Они бежали, завывая, перезаряжаясь, бряцая оружием.

Каменные осколки полетели от боковых стен аллеи, когда они приближались.

Майло прицелился и выстрелил. Его выстрел сбил с ног ближайшего солдата Кровавого Пакта в железной маске. Люди вокруг него тоже открыли огонь.

Саббат стояла, ее силовой меч вращался, отбивая лаз-заряды во все направления.

Она проткнула животы первым двум Пактийцам, которые добежали до нее, и обезглавила следующего.

— На них! На них! Серебряный клинок! — прокричал Домор, и взвод поднялся и ринулся в атаку, растекаясь волной вокруг непокорной Беати, встречая лицом к лицу врага.

Майло бежал вперед, в его голове стучало. Он воткнул свой, прикрепленный к винтовке, боевой нож в лицо ближайшего солдата Кровавого Пакта, поворачивая, чтобы выдернуть.

Он видел ее. Он выглядела такой уязвимой. Всего один выстрел. Единственный выстрел, и с ней будет покончено.

Он бросился против вражеской волны.

Последние остатки угасающего солнечного света косо падали сквозь частично закрытые ставнями стеклянные щиты крытого рынка и отражались от стальных зубов Патера Греха, когда он произносил успокаивающие слова своей двойне. Они делали свою работу. Они были связаны с инструментом, и с каждым проходящим моментом они отпечатывали задачу всю глубже и глубже в его разуме.

Двойняшки были самыми могущественными псайкерами в секторе. Они были альфами. Их объединенные разумы несли в себе больше мощи, чем все астропаты и псайкеры на Херодоре, как Имперские, как и вражеские. Его дети. Дети Греха.

Сейчас Каресс был под водой, на глубине десяти метров в железистом источнике, который давил на него сильным течением. Пузырьки газа мерцали вдоль его адамитового корпуса и вокруг отверстий тяжелого вооружения. Его слуховые каналы вибрировали от проносящегося со свистом водяного давления.

Каменное основание водоносного пласта было мягким, и массивные ноги взбалтывали ил и безглазых существ, бактерии и термальную пену.

Машинная боль пронзала его суперструктуру. Он проверил датчики позиционирования.

Прямо на юг, прямо на юг. Там, он поднимется и убьет.

Тайфех был мертв. Человеческая пуля вошла глубоко внутрь и убила его. Что, который командовал выводком, приказал Регхху бросить Тайфеха. Холодное, вытянутое тело соскользнуло на землю. Что и Регхх стояли на задних конечностях и скорбно выли в небеса. Не было звука, который услышало бы человеческое ухо, только глубокая, тошнотворная пульсация, которая сотрясала воздух.

Влажные и мерцающие, два оставшихся локсатля друг рядом с другом заскользили прочь к следующей улице.

Их пушки были заряжены. Несчастье постигнет все, что угодно, что встретится им сейчас на пути.

— Приказы, сэр! — крикнул связист. Майор Ландфрид подбежал к нему, пригибаясь позади бруствера. Шрапнель мерцала в воздухе от артиллерийского обстрела неподалеку.

Приказы были частям Люго, под командованием Ландфрида, отступать к Старому Улью.

Ландфрид передал приказы своим людям. С полудня бригады смерти Кровавого Пакта убили его шестьдесят солдат. Он твердо решил, что те, кто остался, должны остаться в живых. Его люди начали выдвигаться: два отряда, плотным порядком.

Снаряд упал прямо за стеной разрушенного здания, и взрыв сотряс землю. Черепица посыпалась с оставшихся балок. Ландфрид тяжело рухнул на землю.

Когда он поднялся, то был окружен дымом. Он не мог видеть никого из своих людей.

Моргая, его глаза слезились, он огляделся вокруг, и обнаружил, что стоит лицом к лицу с фигурой в черном, которая появилась ниоткуда.

Ландфрид застыл. Ужас сковал его конечности и рефлексы. Он уставился в лицо, которое материализовалось всего лишь в двадцати сантиметрах от него.

Оно было совершенно безволосым и белым. Глубокие складки пересекали кожу, и оставляли глубокие морщины вокруг улыбающегося рта и темных глаз. Сухая коричневая грязь обрамляла глазные впадины. Это было лицо смерти, страшилище, которого Ландфрида научили бояться.

Призрак тьмы.

Скарваэль медленно провел своим болином по передней части мундира Ландфрида, без усилий срезая пуговицы. Серебряные пуговицы посыпались на землю, стуча и отскакивая.

Болин Скарваэля остановился, когда дошел до открытого горла Ландфрида.

Скарваэль улыбнулся. Улыбка сделала складки еще глубже. Хищные зубы, белее, чем мертвенно-бледная плоть, которая покрывала их, болезненно обнажились.

Ландфрид попытался найти крик.

— Сэр? Сэр? Майор Ландфрид? — Несколько его людей – Санчез, Гроховски, Ландис, Боулс – двигались наощупь сквозь едкий дым от снаряда в его поисках, и остановились в нерешительности, когда поразились тому, что увидели.

Ландис закричал, поднимая свой лазган. Он точно не знал, чем была эта бледная в черном штука, но его желудок сообщил ему достаточно.

Скарваэль закружился, его кожаные черных одежды со свистом рассекли воздух и взметнули в воздух водовороты пыли. Выстрелы Ландиса рассекли пыль, но не попали ни во что твердое.

Как тень, внезапно отброшенная источником света, взявшимся непонятно откуда, Скарваэль появился на другой стороне от них. Мерцающий осколочный пистолет появился из-под его плаща из сырой человеческой кожи, удерживаемый длинными, бледными пальцами. Энергетические нити из токсичного кристалла вылетели из дула, и Гроховски согнулся пополам, выпотрошенный. Ландис снова выстрелил, и снова промазал.