Забывал, что она не Хелена, что ли?

Они стояли в лесу, у отвесного берега неширокой речки. Почти под ногами роились земляные осы, то залезая, то вылезая из своих дырок, из почти полностью покрытой ряской речки высовывалась чёрная коряга, по дереву ползла придавленная, почти полностью развалившаяся мёртвая гусеница. Хеля смотрела на неё спокойно — некромантию она любила, и подобные её проявления встречала спокойно.

— Нам придётся немного подождать, — тихо сказал Неяндр Веяславович, смотря на реку, — я немного не рассчитал время.

Они только что, сразу после завтрака, телепортировались сюда из замка. И Неяндр Веяславович был с мечом и в старой потёртой службистской форме — чёрной, с кучей карманов и генеральскими погонами. Правда, китель ему был чуть великоват — Хеля поняла, что за эти годы он похудел. Наверное, ему было так плохо.

Саму Хелю он тоже переодел — в охотничий костюм, какие носили наиболее раскрепощённые аристократки. Наиболее раскрепощённые — потому что со штанами. Немаги позволяли себе куда меньше свободы, чем маги и волшебницы, а волшебницы таких костюмов не носили. Оставалось только гадать, кому принадлежала эта одежда — Хелена была волшебницей, а вещи Надеи Теяновны он бы никому не отдал. В охотничьем костюме тоже была куча карманов, и в них он распихал ей кучу же всего — сосущие амулеты, взрывные магические гранаты, щитовые амулеты, амулеты пламени, амулеты заморозки, обычные мелкие сулицы, какие-то зелья из аптечки в зачарованных небьющихся баночках… Выдало меч. Хороших, службистский.

Она сразу поняла, конечно, что собираются они в бой. Но, всё-таки, она ожидала оказаться в какой-нибудь тюрьме, у входа в какую-нибудь тюрьму, а не в лесу у речки, где ни души, и только по гусенице можно было понять, что где-то не очень далеко творились какие-то некромантские ритуалы.

Хотя, впрочем, если приглядеться — осы тоже были мёртвые.

Но — больше ничего.

Они постояли молча. Хеля рассматривала ос. Выяснила, что мёртвые из них не все, но живым осам всё равно, мёртвые их соседки или живые.

В первые дни с Неянедром Веяславовичем у неё иногда пробивался соблазн сбежать, да и всё — телепортироваться в Беловейск куда-нибудь, прийти с повинной к соратникам… Но Неяндр Веяславович был совершенно не похож на Кровавого Хорогова, которого она привыкла себе представлять, и так хотел спасти дочь… Да и, чтобы являться с повинной, надо было, чтобы это имело смысл — а смысл, в смысле, начальство, сейчас сидело, наверное, в том же месте, что и Хеля Белозёрная, и начальство тоже требовалось спасти.

И — подумать только — сейчас она безропотно собирается в какой-то бой с Неяндром Веяславовичем Хороговым, и он её даже не спрашивал, согласна ли она идти с ним, или нет. Хотя, конечно, она сама уже согласилась помочь ему вернуть Хелю Белозёрную… Но всё равно — подумать только.

Они так и стояли — Неяндр Веяславович думал о чём-то своём — пока не послышался лёгкий плеск. Ряска заколыхалась и расступилась, и показался корабль, узкий, но длинный — как раз для этой небольшой речки. И на корабле толпой — яблоку было негде упасть — стояли мертвецы. Мёртвые мужчины, женщины и даже дети. И все — вооружённые до зубов.

Впрочем, не все были мёртвые — правили кораблём живые. Живые — в чёрной службистской форме, тоже вооружённые до зубов.

За кораблём шёл второй. Такой же.

Хеля вытянула голову — кораблей было восемь.

— Откуда оружие на всю эту армию? — нервно поинтересовалась она.

— В Тысячерогой волости запрещено хоронить людей без оружия.

— Для… этого?

— Да.

Службисты на кораблях отдавали честь Неяндру Веяславовичу, а он — им. Хеля чувствовала себя неловко от того, что она не вправе сделать то же самое.

И тут вдруг она поняла.

Это — начало гражданской войны.

Это не Беловейск, не Стольгород, не восточные волости в любой момент готовы были начать войну, за свержение царя ли, за независимость ли — вся их боевая готовность в подмётки не годилась боевой готовности Тысячерогой волости. Все эти годы вся, вся тайная служба Тысячерогой волости подчинялась не столице, нет. Все эти годы под боком у царя и тайного советника жили, работали и питались из царской казны мятежники, которым нужен был только повод.

Осознавать это было… страшно.

Корабли с мертвецами и службистами причалили к берегу. Все. К противоположному.

Хеля посмотрела на Неяндра Веяславовича непонимающе.

— Это — Душица, — наконец решил он объяснить. — Координаты телепортации от меня закрыли, так что пойдём… пешком.

— То есть… это — Подрожные леса? — уточнила Хеля.

Но с удивлением обнаружила, что — не боится. Раньше испугалась бы. А теперь… страха не было. Совсем.

Может, потому, что она уже умерла?

Она привыкла думать об этом ровно так, как сказала хромая женщина в старомодном платье.

========== Неяндр читает видения про Мирею ==========

Он многое знал. Знал, что Мирея Марская — Муань Миэюй. Не знал, что Муань Миэюй — Мирите Майлоне, но это было даже ожидаемо. Великие люди — они во всём великие, что ни говори.

Но только вот очень странно было читать, как двадцатитрёхлетняя девочка идёт на смерть и знает об этом. Идёт сама себя убивать. За родину.

Да кем надо быть, чтобы в двадцать три года девушке идти самой себя убивать? Идти на смерть, и не просто туда, где убивают, а самой. Себя. Себя и вражеского короля — но это же, право, такая мелочь.

Так странно осознавать, что двадцатитрёхлетняя девушка может быть на это способна.

Так странно осознавать, сто Мирея Марская на это способна.

И непонятно ещё, что страннее.

Хотя нет, Мирея Марская — наверное, неспособна. Ей это незачем. Имя — это не только буквы. И не только принадлежность к государству. На это была способна Мирите ти Марианни. А вот была ли на это способна уже Мирите Майлоне — это уже вопрос, на самом деле.

А потом он осознаёт.

До этого он воспринимал совершённое Хельгией Болотной — просто как преступление. Она отрядница, для неё нормально совершать преступления — вот она и совершила. Он не думал о том, что она делала и что она сделала.

А теперь вдруг — вспомнил. И осознал. И представил.

Ей семнадцать. Это знание больно бьёт по разуму.

Ей семнадцать, и это жутко, больно и отвратительно неправильно. Ей семнадцать, и она пошла убивать сама себя, чтобы убить не только себя, но и царя Волота.

Нет, он не восхищается. Ни Мирите, которая смогла, ни Хельгией, у которой не получилось. Для того, чтобы успешно бороться, для того, чтобы биться и добиваться, требуется куда большая смелость, чем чтобы один раз умереть. Он не восхищается — ему жутко.

Девочки — что в семнадцать, что в двадцать три, что в абсолютно любом возрасте, да и мальчики тоже, не должны делать так. Никто не должен делать так. Никто не должен доводить себя до состояния, в котором можно решиться сделать так. Это ведь не просто, это — состояние. И до такого состояния людей доводить нельзя. Это даже он, прозванный Кровавым, понимает.

Он помнит Хельгию, как только он нашёл её. Маленький и очень несчастный ребёнок, не понимающий, что он жив. Не понимающий, что можно жить дольше, что нужно жить дальше и что придётся жить дальше.

В видениях, конечно, не описано — но вряд ли Мирите ти Марианни чем-то отличалась от Хельгии Болотной в тот момент, когда король Айнаре сказал ей, что не верит ей, не верил ей, не считал её за человека. А то Неяндр не знал отношения к звессцам в Лие! И это он знает отношения сейчас — а тогда?

А тогда неудивительно, почему в результате получилась Мирея Марская.

Странно только, что там ещё была какая-то Мирите Майлоне и какая-то Муань Миэюй.

========== Армия мертвецов, Аления и Мирея ==========

Истлевшая плоть, гнилые мышцы, оголённые кости, копошащиеся в плоти могильные черви. Полчища, огромные батальоны, как огромное серо-чёрно-белое полотно расстелилось по земле, как огромная лента струилась по дорогам.