========== Мирите на площади перед университетом ==========

Утро у Мирите началось… не очень. Мягко сказать. Очень мягко.

Для начала, она проспала. Потом по дороге порвала юбку, неудачно споткнувшись и упав при этом в лужу. После этого сочла, что на открытие университета после войны лучше опоздать, чем прийти грязной, оборванной и несчастной, и пошла домой переодеваться. Потом решила, что раз уж она всё равно безбожно опоздала, то можно и пирожок на завтрак купить.

…И так, чуть прихрамывая после падения и доедая на ходу пирожок, она вышла к университету. И не доела.

Кровь и гарь от стенок оттирали все дворники района. Если у кого-то замечали блеснувшую на солнце слезу, печальное выражение лица или трясущиеся руки, то работы оставшимся прибавлялось. Наблюдатели магии на них не жалели.

Мирите затошнило, она поспешила отвернуться. Что случилось, было понятно без слов. Свою вторую родину она уже успела узнать очень хорошо.

Один из солдат направился к ней. Жечь на месте не стал, так как на её лице не было заметно сожаления или печали, но такая реакция всё равно мало походила на одобрение казни и порицание казнённых, которое требовалось демонстрировать всем проходившим мимо жителям.

— Девушка, вам плохо? — спросил он, казалось бы, даже участливо.

— Н-нет… — почти прошептала Мирите, которой отчаянно не хватало воздуха. — Просто я вида крови боюсь… и просто противно.

Несмотря ни на что, она точно знала, что отомстит, что просто не имеет права этого не делать. И именно поэтому ответила на звесском. Иначе бы, наверное, не прожила и мига.

— Сочувствую, — ровно ответил солдат. — Можно ваши документы?

Мирите отвернулась от здания окончательно и достала оба паспорта.

— Мирите ти Марианни? — уточнил он зачем-то. — Почему двойное гражданство?

— Я родилась здесь, но до поступления жила в Звессе, у меня отец оттуда. Родители сразу дали мне двойное, но мне было лень отказываться от лийского. Всё равно я бы потеряла его по достижении двадцати пяти.

Она тоскливо вспомнила, как ругалась с отцом из-за его получения, но сразу же отогнала эти мысли. Когда лжёшь, надо верить в свои слова сильнее, чем если бы они были правдивы.

— Вы учились в этом университете?

— Да.

— Вы сейчас пришли на открытие?

— Разумеется, нет. Я же знала, что оно не согласовано с оккупационным правительством. Я просто гуляла… но не ожидала, что встречу здесь такое зрелище.

— Это будет уроком для всех непокорных, — кивнул солдат. Теперь, встретив человека, с которым можно было поговорить на звесском и на равных, он заметно расслабился. Но сомнения у него всё же оставались. — Вы можете чем-то это подтвердить?

— Ну, открытие должно было начаться, — она глянула на часы, — больше часа назад. А если бы я просто опаздывала, я бы, думаю, бежала сюда бегом и не стала бы покупать пирожок, — она наигранно тоскливо посмотрела на лежащий на земле огрызок. — Но ничего такого, чтобы совсем как алиби, у меня, к сожалению, нет. Вы мне не верите?

— Нет-нет, верю. А как вы узнали о том, что будет открытие? Вы общались с сокурсниками?

— Всех по почте оповестили. Так и написали, что собираются заново открыть закрытый во время войны университет, но не согласовали это. И даже назначили дату защиты, ну, знаете, из-за войны в прошлом году никто не выпустился, хотя она в июне началась.

— Понятно, — кивнул солдат. — Хорошего дня.

Он спокойно пошёл обратно. Мирите украдкой кинула последний взгляд на закопчённые стены и дворников под охраной, навсегда оставляя в душе эту картину, и быстро-быстро пошла обратно — рыдания надо было додержать до дома.

========== Мирите после университета ==========

Трупы лежали ещё долго. Мирите не смогла бы сказать сколько — она, как и всегда во внеучебное время, потеряла счёт дням и не помнила ни даты, ни даже месяца. Это ещё раз напоминало, что трупы те когда-то были её однокурсниками, преподавателями, теми, кого она встречала в коридорах, с кем сидела рядом и разговаривала, кому радовалась и кого терпеть не могла. Мертвецы лежали на площади, сидели, прислонившись к стене университета, и никто их не хоронил. Звессцам это было не надо, а остальные, конечно, боялись. Люди просто обходили переулками эту площадь, или, спеша, отворачивались и задерживали дыхание, пока воняло, и просто отворачивались, когда похолодало и вонять перестало.

Мирите сидела дома или бесцельно шаталась по городу, не зная, куда себя деть, но оставаться наедине с собой было ещё более невыносимо. Воровала еду — и только. Каждый день ближе к вечеру, на закате или в сумерках, она приходила к мертвецам.

Мёртвые были везде. Всех, кого убивали захватчики — всех, кто показался им слишком наглым, слишком грубым или борющимся за свободу — никто не хоронил. Всех, кого убивали голод и холод — всех, кого они убивали прямо посреди улицы, присевших отдохнуть, или во время работы — никто не хоронил. Когда выплакались все дожди и наступили сильные холода, Мирите поняла, что в этом нет ничего удивительного. Что без мертвецов на каждой улице по всему городу, везде, куда ни направишь взгляд, было бы неправильно, было бы всё не так, как надо — это время не было бы этим временем, этот город не был бы этим городом, а люди вокруг не были бы сами собой. Город таким образом показывал истинную суть себя, времени и мира. Скорее, она не могла объяснить это понимание. Наверное, потому, что не смирилась ещё с этим. Наверное, если бы смирилась, то поняла бы, почему это так, почему у неё такое чувство.

К одним конкретным мертвецам она приходила каждый день. Ближе к вечеру, на закате или в сумерках. Она смотрела издалека — ей тоже было слишком плохо, она тоже не могла на них смотреть. Но приходила всё равно каждый вечер. И каждый вечер подходила всё ближе и ближе. Не могла смотреть и не могла не смотреть — но неосознанно старалась двигаться, хотя бы ползком, хотя бы медленно-медленно, в сторону одного из этих путей.

Она приходила туда не одна. Всё чаще замечала фигуру на другой стороне площади, фигуру светлую и мужскую, но одновременно такую же, как сама она — будто бы тень, преследующая её, или зеркальное отражение. Знание, что она не одна такая, никак не облегчало и не помогало всё это время, оно просто было. Что делать с таким знанием, если ты не один, но ты ничего не можешь? Вы оба ничего не можете. Вы оба стоите на перепутье и не можете ни пойти куда-то, ни оставаться на одном месте — такой вот замкнутый круг размером с одну точку, растянутую до границ одного человеческого тела и одного человеческого сознания. Две точки? Две точки — но друг от друга безгранично далеко. Было бы хоть десять, были бы хоть многие миллионы, а всё одно. Одна пустота между, между.

Мирите так не хотела. Мирите пыталась понять, куда же она может и что же она может. Когда она подошла достаточно близко, когда она смогла подойти достаточно близко, она вторую точку узнала.

— Айнаре, — тихо сказала она, так, что сама себя едва слышала. Он тоже остался неподвижен, не вздрогнул даже, никак не отреагировал, но ей, наверное, это было и не нужно. — Давай их похороним?

========== Мирите с домогающимся Инице ==========

— Жратва тебе там валяется, — грубо сказал Инице, заглядывая в дверной проём.

— Спасибо, — коротко ответила Мирите, даже не повернувшись.

— Всё, что там лежало — это нам?

— Вам.

— А что это ты делаешь?

Он явно старался начать разговор, но Мирите не было до этого никакого дела — она и правда была занята. Эти идиоты, гордо называющие себя партизанами, её и так уже достали, а общаться на темы природы-погоды настроения просто не было. Вообще ни с кем. Уже довольно давно не было и в ближайшее время не предвиделось.

— Мух из ловушек собираю. — Мирите продемонстрировала бумажный кулёчек с, собственно, дохлыми мухами внутри.

— Мерзость какая, — сморщился парень.

— На ваши амулеты, между прочим. Если вам мерзость, то крыс мне ловите или трупы человеческие таскайте. Из них и энергию черпать удобнее, и много её там. Не то что в мухах.