Он так сокрушённо опускает голову, а в сипловатом тоне проносится почти искренняя вина, что я едва не позволяю упасть на благодатную почву гнилым семенам сомнения. Если бы только попутно Анвар не пытался скользнуть пальцами вдоль прутьев решётки к моим, явно собираясь дотронуться и снова подчинить меня себе. Кхорров игрок не теряет надежды вернуть свои позиции фаворита.
Второй раз я этого не допущу. Теперь бдительность – моя вторая суть.
– О, как красиво ты снова пытаешься заморочить мне голову, – издевательски тяну я на его глупые усилия доказать мне свою невиновность и складываю руки на груди в непроизвольном желании защититься от этой лжи и от его касаний. – Ответь мне честно хотя бы раз, и большего не нужно: сколько человек отправилось в путь из Сахетии в Велорию под твоим руководством?
Он тяжело выдыхает и поднимает взгляд, не мигая глядя в мои глаза. Я выдерживаю этот долгий, пленяющий зрительный контакт, и лишь когда до носа сквозь вонь, плесень и затхлость темницы добирается тонкий запах еловой смолы, позволяю себе моргнуть и задержать дыхание. Этого нельзя допускать. Какую бы власть надо мной он не заполучил, мне нельзя поддаваться чарам. Ну же, Виола, не будь такой размазнёй и не смей ему верить. Сейчас он скажет что угодно, лишь бы выжить.
– Семь, – глухо признаётся он спустя долгую, липкую паузу. – Нас всегда было семь.
Поджимаю губы, не зная, чего во мне больше – желания истерично расхохотаться на его дешёвую игру «до», торжества от понимания, что я была права, или же лёгкого налёта благодарности за хоть какую-то истину. Гордо поднимаю голову – мне категорически не нравится смотреть на него снизу вверх – и с ледяным, натренированным спокойствием выношу вердикт:
– Значит, приговор можно привести в исполнение, не дожидаясь завтрашнего дня. Зачем же было убивать Маису, неужели других способов проникнуть в замок твоему слуге не нашлось? К чему сложности?
В прозрачных глазах отражается откровенное недоумение. Анвар с прищуром смотрит на меня, будто хочет разглядеть сквозь полумрак, а не вру ли уже я.
– Никто из моих людей не трогал твою фрейлину. Да, у меня был ещё один помощник, на всякий случай, и мы решили ради её безопасности не открывать личность официально…
– Её? Кто она, твоя любовница? – вырывается у меня помимо воли, и на миг плотная корка отстранённости даёт трещину, истончив тон. Жадно хватаясь за новые подробности, кривлюсь от принесённой ими боли. От того, как они углубляют яму грязного обмана.
– Человек, которому я доверил бы жизнь. – Едва заметно ползёт вверх уголок тонких губ Анвара, а в прозрачных глазах вспыхивает искра довольства, раздражающая до невозможности. Хочу выцарапать сердце у него из груди, а его это что, забавляет?! – Она страховала меня, а теперь это должен сделать я, иначе её арестуют вместе с остальными моими людьми. Кстати, где они?
Его нежелание раскрывать личность седьмого всадника – точнее, всадницы – бесит до невозможности. Вызывает кучу новых подозрений и неприятное ощущение, что эта девушка ему не безразлична. А мне уже хочется немедля её отыскать и свернуть шею за одно лишь тепло в голосе при словах о ней. И только вышколенность манер даёт силы сохранять ровный тон и прямую спину:
– В городской тюрьме. Королевская темница для особых узников, да и держать тебя с ними неразумно. Хочешь сказать, где-то поблизости всё ещё рыскает некая девушка и может помочь вам всем бежать в любой момент?
Я холодею от этого понимания и вновь касаюсь ржавых прутьев в глупом порыве проверить надёжность камеры. Кажется, не помешает усилить количество стражи у башни. Бред какой-то! Он что, давно мог попытаться сбежать? И сидит в темнице лишь потому, что сам так желает? И война… болотные духи, пока он тут изображает мученика, чёрный гарнизон готов собрать армию и идти на столицу! А его это, кажется, не волнует вовсе!
– Пока что она не получала такого приказа. Я жду суда и твоего решения, а ещё – торжества истины. Сбежать было слишком просто и не устроило бы нас обоих, верно? – он хитро ухмыляется, явно намеренно напоминая мне о нашей последней ночи вместе. Вздрагиваю всем телом, а исходящее от Анвара тепло чувствуется отдалённым звоном по воздуху, заставляющим меня вновь крепче обхватить решётку, чтобы удержаться на негнущихся ногах. – Что бы ни случилось с Маисой, это сделал не я.
– Её нашли в винном погребе, убитую уже очень давно и с вырезанным сердцем, – нехотя выдавливаю надтреснутым тоном. – Тот, кто это сделал и занял её место, был отравителем меча. И подчинялся тебе…
– Вывод из ничего. Тебе проще так думать, свалить всё на меня. Давай, доведи страну до войны, отличное начало правления, – издевательски тянет Анвар, как вдруг насторожено замирает, словно прислушиваясь. – Что это за звук? – он чересчур сосредоточенно смотрит на меня и почти прижимается к прутьям, на что предельно натягивается цепь, ведущая к ошейнику.
– Какой звук? – я нервно оглядываюсь, но по ступеням никто не идёт, и в подвале всё так же тихо, лишь гулко капает с протекающего потолка вода, уже хлюпающая лужей под подошвой туфель.
– Этот… стук. Чем ближе к тебе, тем громче, но твой пульс я знаю – он другой. Это… тише. Такое слабое. Будто умирающий или какой-то слишком мелкий зверь…
Застываю, боясь пошевелиться. Вот про это совсем не подумала, когда неслась сюда сломя голову – что кхорров маг почувствует лишнее. То, о чём не собиралась говорить. Мой старательно убегающий от прямого контакта взгляд ловят пронзительные глаза, буквально пришпиливая к месту и не дав шагнуть назад, на безопасное расстояние. Шумно сглатываю. Пусть он не поймёт. Пусть не догадается. Пожалуйста, пожалуйста, Сантарра, если ты ещё не забыла про меня, помоги…
– Виола? – в тишайшем шёпоте и потрясение, и вопрос, а в глубине прозрачной радужки крутятся мириады обсидиановых искр надежды, отблески пламени факелов.
– Нет! – чересчур торопливый писк хуже признания вслух. Пробую отшатнуться, но пальцы Анвара моментально перехватывают мои запястья, не дав отойти от его клетки. – Пусти меня!
– Это правда? Духи песков, скажи, что это правда! Ты…
– Неправда! Ничего не было правдой, и это тебе тоже кажется! – всхлип, и я безнадёжно запрокидываю голову, чтобы слёзы остались внутри глаз и не побежали стыдными дорожками. А тепло его рук уже паутиной плетётся вверх к предплечью, отогревая так нужно и правильно… Рывок, но хватка по-прежнему цепкая, а взгляд – ошеломлённый до глубины души.
Какая, какая к кхоррам душа у мага?! У прирождённого лжеца.
– Я слышу! И чувствую… Он живой, он внутри тебя, это же наш…
– Ненадолго, – зло выплёвываю я ему в лицо как последнюю попытку освободиться. Задержать эту встрепенувшуюся под рёбрами потребность касаться, греться, жить.
Анвар моментально меня отпускает, словно обжёгшись, и отстраняется, каменеет в изваяние. Я тяжело дышу, собираясь с мыслями, часто моргаю, лишь бы солёная плёнка не мешала видеть. И всё равно приходится стереть влагу с щеки.
– Не смей. Виола, не смей этого делать, слышишь! Мы справимся, вместе. Ты… так вот, что с тобой! Ему нужно тепло, нужны силы, а твоих мало… Есть мои. Дай мне помочь, вытащи отсюда, и я обещаю…
– Я уже знаю цену всех твоих обещаний и клятв. Так что только мне решать, нужно ли династии ещё одно насквозь лживое харуново отродье.
Я решительно разворачиваюсь, более не желая ни видеть его, ни слышать новых оправданий, ни показывать слабость – то, как приятно теплеет уголёк внизу живота, едва к нему подбираются сахарные искры магии отца.
– Стой! Виола, не уходи! Кхорры раздери, вытащи меня отсюда сейчас же! – такого открытого бешенства я не слышала от него ни разу, но не сгибаю плеч, пока в них несутся надрывные крики, эхом отдавая по подвалу: – Ты убиваешь его! Не смей убивать нашего ребёнка!
Следом бахает грохот, знаменующий отчаянно сильный пинок по двери камеры, от которого из стены выпадает особо ненадёжный камень. Всё ещё не оборачиваюсь. А на солёных губах вдруг появляется совершенно ненормальная улыбка, будто только что, впервые, я выиграла сложную партию. Захватила нити контроля, никогда не принадлежавшие мне. Дошла до края шахматной доски, чтобы из пешки в чужих руках наконец-то стать королевой.
