Чересчур торопясь, отстёгиваю от пояса под мантией мешочек с обленами и за неимением других вариантов кладу на землю между нами. Нэмике провожает его насмешливым взглядом, а затем приподнимает клюку и брезгливо толкает ею предложенные деньги обратно:

– Нэмике не возьмёт золота от дочери маленькой Эббет. Девочка оплатит иначе.

– Чем? – осторожно пробую уточнить: всё-таки жизнь понемногу начинает учить, что условия лучше знать заранее. Сюрпризов мне хватило надолго.

– Нэмике возьмёт во́лос. Прядь этих чудесных белых воло́с. Пусть девочка не боится, зла это ей не принесёт. Душа малышки Эббет окрасила эти волосы, и Нэмике хотела бы ещё раз поговорить с ней… Нэмике уже так недолго осталось, и она так сильно скучает, – скрежещущий голос становится тише, и старуха плотно поджимает губы.

– Вы можете… связаться с моей мамой? – в накатившем страхе я чуть отклоняюсь назад в неловкой попытке оказаться подальше от почудившегося могильного холода, ещё не забытого после похорон отца. Сладкого трупного смрада, который стойко ощущаю на собственных руках.

– Нэмике сможет увидеть её, только когда будет умирать, но ей нужны будут волосы. Так девочка согласна?

– Согласна. – Это видится довольно скромной платой, пусть я бы всё-таки предпочла золото. Детям Харуна нет веры, и это нельзя забывать. – Но я хочу, чтобы вы мне не могли солгать. Это можно устроить?

Нэмике вдруг тянет пальцы к веревке на поясе, слепо перебирает свисающие с него травы и нити, пока не находит и не поднимает повыше знакомо выглядящий крохотный холщовый мешочек с завязанным узелком. Я замираю, с недоумением сознавая, что ведьма носит его при себе постоянно. Что она не лжёт никогда.

– Девочка знает, что это?

– Знаю. К собственному стыду, – зачем-то вырывается у меня дополнение, и я плотней закутываюсь в мантию. – Пожалуйста, расскажите мне правду о магии. Может ли она одурманить чувства. Может ли вызвать… привязанность. Может ли заставить делать всё, что захочет маг, подчинить волю.

Вот, какие вопросы крутились в голове все эти дни. Я возвращалась к своим воспоминаниям о каждом миге рядом с Анваром и пыталась понять, когда упустила момент. Когда начала ему верить без оглядки, когда разум меня оставил и отдал на волю сплошных чувств. Почему я вообще не подвергла сомнению слова, что на желания невозможно надавить, и магия действует только на тело. Зачем ему нужен был двойник Маисы, если способов отравить меч было и без того бесчисленное множество.

Что ещё он сделал со мной, и почему я просыпаюсь в слезах, не в силах стереть его тёмное лицо из сознания. Леденея. Нуждаясь. Задыхаясь. Слыша шёпот в ночи и чувствуя жадные руки на теле, если они больше никогда меня не коснутся.

– Магия есть природа. Природа создаёт оболочку. – С кряхтением наклонившись, Нэмике поднимает с земли небольшой круглый камешек и кладёт на раскрытую ладонь так, чтобы я видела. – Но чем её наполнить, каждый решает сам. Нэмике может кинуть этот камень в воду, может раскалить, заковать в лёд или даже стереть в порошок, но ей никогда не поменять то, что у камня внутри. Однако… воздействуя на форму, можно влиять на содержание, да, ведь мы – не камни. Все живые создания есть единение тела и души. Касаясь оболочки, касаешься души. И магия тут не надобна совсем: а как же тогда живут люди? Держатся за руки, обнимаются, утешают детей теплом тела, и это отзывается в сердце: вот что есть настоящее чудо. Сердце всегда сильнее магии, о да…

– Хотите сказать, привязанность нельзя наколдовать каким-то зельем? Вызвать… намеренно?

– Девочка юная. Девочка не знает: если мужчина хочет, чтобы его полюбили, он своей цели достигнет без магии, – тон Нэмике становится снисходительным, а улыбка на губах – до жути понимающей. – Девочка пришла за ответами, и Нэмике отвечает: магии подвластно только тело. Но ворожа над телом, можно достать до сердца… Девочке не нужно пояснять, каким путём. У девочки внутри маленькая жизнь.

Я вздрагиваю, горбясь на своём пеньке всё сильнее, будто старуха тут вовсе не Нэмике. Интуитивное желание сжаться в комок и отвратительная, пробирающая до костей уязвимость для внешнего мира. Как лежать с распоротым животом и ждать смерти без шансов на спасение. Уже когда пару дней назад начали неметь пальцы на ногах, я поняла, что надежды нет.

– Нэмике… а вы можете мне с этим помочь? – глухо прошу я, стыдясь поднять на неё взгляд и увидеть истинно женский укор. – Вы же знаете, что мне его не выносить. Я мертва, а он – нет. Вторую седьмицу я практически ничего не ем, и он так не сможет… – на миг срываюсь, глаза отвратительно печёт, и я жмурюсь, чтобы выдавить из них мутную пелену. – Пока он не умер внутри меня, я должна от него избавиться сама. Так будет лучше.

– Теперь девочка просит средство, за которым к Нэмике приходят уличные кхорры и пустоголовые крестьянки? – откровенно насмехается она, извлекая из карманов балахона маленький обрывок желтоватого пергамента.

Но это не то, что я думаю – довольно шустро размяв в кулаке несколько сухих листьев с пояса, она ссыпает труху в бумагу, сворачивает трубочкой и подносит к костру, зажигая на кончике пламя. С интересом слежу за ней, пока она смачно затягивается дымом, и в лачуге разносится приятный мятный запах, хорошо избавляющий от тошноты. Молчу, потому что самой не хочется признаваться в том, как низко я пала. Но это куда милосерднее медленной смерти в гнилой мёртвой утробе отцеубийцы.

– Если бы Нэмике была матерью девочки… ох, если бы только! – неожиданно зло цокает она языком, вновь прикладываясь к самокрутке. – То Нэмике бы сейчас ударила девочку палкой по спине, так больно ударила бы! Малышка Эббет любила нерождённую девочку настолько, что отдала ей свою жизнь, не задумываясь! А девочка теперь готова убить то истинное чудо, что в ней зародилось вопреки всем заветам природы, даже не попытавшись его сохранить! О, как бы была разочарована малышка Эббет…

– Вы не понимаете – я не могу любить… это. Его отец меня предал, использовал как оружие, заставил умертвить собственного…

– А как легко девочка перекладывает вину на чужие плечи! Вот, зачем девочка пришла сегодня через ночь и опасности леса – чтобы Нэмике ей сказала: «да, девочка хорошая, девочку просто околдовали, сама она не виновата ни в чём»? – Нэмике ехидно ухмыляется и решительно размахивает самокруткой. – Так вот нет, девочка. За свои поступки надо отвечать. Девочка сама дала согласие на брак, сама порезала руки перед ликом Сантарры, сама возлегла с магом и сама взяла меч, убивший короля. А теперь сама даст жизнь созданию, что внутри неё. Девочка должна понимать, как важен этот ребёнок. Он – то, к чему стремилась малышка Эббет. Союзу магов и людей.

– И я теперь должна сдохнуть, но родить существо, которое ненавижу? – вырывается у меня шипение, заставляющее Нэмике вновь крепко затянуться травянистым зелёным дымом.

– Девочка ненавидит не его. Он ни в чём не виноват. И он очень сильно хочет жить, Нэмике слышит, как бьётся его слабое крохотное сердце, и как оно просит у матери тепла.

– Бред! Да ему ещё и трёх седьмиц нет, какое там сердце…

– Слабое, очень слабое. Ему нужна помощь… Нэмике попробует помочь. – Она зажимает самокрутку губами и поднимается, тяжело подползая к полкам с банками. – Нэмике не обещает… Девочке нужно кушать, хорошо кушать и много греться. Ага, вот, по три капле в день. Это его укрепит, но ему нужна та магия, что дала эту жизнь, родная. Кровь от крови, – с этими словами она возвращается ко мне и буквально вталкивает в сопротивляющуюся ладонь пузырёк с зеленоватой жидкостью неожиданно сильными пальцами-прутиками.

– Я не буду это принимать. Я больше не позволю магии…

– Девочка сама носит магию. Дышит магией и вдобавок хранит магию под сердцем. Так что пусть девочка уже повзрослеет и подумает о ком-то кроме себя. – Голубые глаза вспыхивают приказным всполохом, и Нэмике тяжело опускается на пень.

Я вздыхаю, сдерживая желание расколотить снадобье ко всем болотным духам, растоптать его каблуком. Но почему-то есть стойкое чувство – тогда Нэмике и впрямь огреет меня клюкой. Что говорит с королевой ей, судя по всему, глубоко плевать. Ладно, выброшу после, в лесу. Больше никакой магии ни в моём теле, ни на нём, ни рядом с ним. Хватит.