Меня удивило, что я не заплакал и не упал в обморок — ничего такого. Я оцепенел от ужаса, но сумел взять себя в руки и наметил план действий. Первое, что сделал, сходил к полковнику Парсонсу. Два раза он отказывался меня видеть, потому что понимал, что мне от него нужно, но, поскольку он и его помощники квартировали в доме по соседству, рано или поздно ему пришлось со мной встретиться.

— Я ничем не могу тебе помочь, — сказал он прямо, — трибунал принял свое решение, и теперь его уже никто не отменит.

— Но есть хоть кто-то, кто может мне помочь? — спросил я с мольбой.

Он посмотрел на меня:

— Генерал Путман. Только генерал Путман.

— Хорошо, тогда дайте мне записку для него, сэр!

— С какой стати я буду это делать? — спросил он удивленно.

— Потому что Сэм не крал коров! И вы знаете, что это правда!

Он пристально посмотрел на меня.

— Сэр! Сэр!..

Он уронил голову на руки.

— Война — жестокая штука, сынок. И нам часто приходится делать то, чего нам совсем не хочется. На этой войне погибло очень много хороших людей, и все, что нам остается, — надеяться, что это того стоило и они не зря отдали свои жизни. А может быть, зря? Может быть, мы в конце концов поймем, что все было напрасно? Но я так не думаю, несмотря на смерть и разруху, мы сражаемся за правое дело. — Он поднял голову и посмотрел на меня. — Нет, я не думаю, что Сэм украл этих коров. Но мы с тобой никак это не докажем. Кто знает, может, он и в самом деле их украл! Может, это он пытается спихнуть вину на тех двоих?

— Что вы говорите такое?!. Сэм никогда бы так не поступил!

Полковник ударил кулаком по столу.

— Думай, с кем говоришь! — закричал он.

Я покраснел:

— Простите, сэр.

Он откинулся на спинку стула:

— Хочешь знать, о чем думает генерал Путман? Так вот, он думает о том, что вряд ли выиграет войну, если люди не будут на его стороне. И они не будут на его стороне, если вышедшие из-под контроля солдаты продолжат нападать на население — насиловать женщин, воровать скот, поджигать дома. Он намерен выкорчевать эту заразу и навести порядок! Солдатам необходима дисциплина! И ему все равно, кого он казнит. Сколько уже мужчин погибло! Сколько матерей оплакало своих сыновей! Сколько братьев и сестер рыдало! Он думает, что если проведет показательное наказание одного, то спасет немало других жизней и война кончится быстрее. И ему безразлично, кого именно он казнит. Смертельная агония одного мало чем отличается от агонии другого, слезы, пролитые одной матерью, не горше слез другой. Поэтому-то он и казнит Сэма, сынок.

— Но Сэм не виновен, сэр!

— Трибунал решил, что он виновен.

— Но трибунал ошибается!

Он замолчал, а я стоял, выжидая. Наконец он сказал:

— Я верю тебе и поэтому дам тебе письмо для генерала Путмана. Но предупреждаю прямо сейчас, оно ничем тебе не поможет… Если генерал хочет, чтобы солдаты его слушались, то он не отпустит ни твоего брата, ни других заключенных.

Полковник Парсонс взял лист бумаги, черкнул на нем пару строк, сложил его, запечатал, написал имя генерала на конверте и отдал мне.

Я бежал до самого лагеря. Небо было затянуто облаками, собирался пойти снег. Я добежал до ворот, дыханье с хрипом рвалось у меня из горла, я не мог говорить. Передал письмо караульному. Он взял его и позвал солдата.

— Отведи этого мальчика к генералу Путману, — приказал он.

Мы пошли по лагерю к вытянувшимся в ряд к постройкам. Они были совершенно одинаковыми — сотни лачуг с голубым дымом, выходившим из труб. Солдаты были повсюду — одни рубили дрова, другие что-то чистили, третьи маршировали. Потом мы подошли к дому, который был побольше остальных и возвышался над ними, хотя и был построен из того же самого дерева. Солдат передал мое письмо караульному, стоявшему у дверей. Караульный зашел внутрь и через пять минут вернулся.

— Подожди здесь, — сказал он.

Прошло полчаса, затем час, потом два. Офицеры входили и выходили, а я все ждал. Я проголодался, но не осмеливался отойти от дверей хотя бы на миг. В час дня из дома вышел солдат и позвал меня.

Генерал Путман сидел за грубым кухонным столом, который ему поставили вместо бюро. На нем были аккуратно сложены бумаги, расставлены чернильницы, перья, стояла склянка с песком, чтобы посыпать чернила, и лежало множество карт. Генерал был крупным человеком лет шестидесяти, с шапкой седых волос. На нем был желто-голубой мундир Континентальной армии. Добрым он не выглядел.

— Микер?

— Да, сэр.

— Хорошо, говори.

Он устремил на меня пронзительный взгляд. Его голос был глухим, а глаза блестели. Я рассказал ему, как все произошло на самом деле, и в довершение сказал:

— Сэм не стал бы красть наше собственное стадо! Он не стал бы! Он три года воевал и был хорошим солдатом. И он не делал этого, сэр, клянусь вам. Я знаю, потому что…

— Довольно, — сказал он. — У меня нет времени. — Он взял лист бумаги и что-то быстро на нем написал. А потом сказал: — Я с этим разберусь. Разговор окончен.

— Сэр, могу я увидеть своего брата?

Он грозно посмотрел на меня, а потом прокричал:

— Сержант! Проводите этого мальчишку в тюрьму к Сэму Микеру! Проследите, чтобы они стояли в шести футах друг от друга и ничего друг другу не передавали!

— Спасибо, сэр, — сказал я и пошел следом за караульным.

Тюрьма находилась под склоном холма. Это была такая же деревянная лачуга, как и прочие, но окруженная частоколом, по углам которого стояли часовые. В частоколе были прорезаны небольшие квадратные отверстия. Караульный приблизил лицо к отверстию и прокричал:

— Микер, к тебе пришли! — Затем он провел носком сапога линию на снегу на расстоянии около шести футов от частокола. — За линию не заходи, — сказал он мне.

Лицо Сэма появилось в отверстии. Грязный, небритый, волосы нечесаные.

— Тимми… — тихо сказал он.

— Как ты, Сэм? — спросил я.

— Неплохо для приговоренного к смерти!

— Не сдавайся, я только что говорил с генералом Путманом. Он сказал, что постарается разобраться в твоем деле.

— Так и сказал? — переспросил Сэм. — Правда?

— Сказал, что разберется.

— А что именно он сказал? — спросил Сэм. — Он верит, что я невиновен?

— Не знаю, — ответил я, — этого он не говорил.

— Ты хороший мальчик, Тим.

— Сэм, как же так вышло, что они признали тебя виновным?

— Думаю, на этот раз мне просто не повезло в дебатах.

— Ты все шутишь…

— Солдаты очень складно врали… О, они умные ребята! Они придумали целую историю, как услышали чей-то крик «Держи вора!», потом увидели, как я гоню коров, и бросились ко мне, чтобы арестовать. А ведь я в это время должен был дежурить в доме Беттса. В общем, все свидетельствовало против меня. Вот так…

— Чем мы можем помочь тебе, Сэм?

— Молитесь. Бог услышит вас скорее, чем генерал Путман. — Брат улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ, но внутри у меня все перевернулось.

— Время вышло, парни! — сказал караульный.

— Я постараюсь прийти еще, Сэм, — сказал я.

— Передай Бетси от меня привет, — попросил он.

— Передам.

— И маме тоже.

— Хорошо, — пообещал я. — Я постараюсь придумать, как победить генерала Путмана в диспутах.

Он улыбнулся:

— Ты лучший в мире брат, Тим!

Я попытался улыбнуться ему в ответ:

— Я стараюсь.

— Эй ты, закругляйся! — крикнул караульный.

Я помахал Сэму на прощание и ушел.

Теперь оставалось только ждать, что решит генерал Путман. И мы ждали. Бетси Рид часто заходила в таверну, и мы обсуждали с ней планы — планы побега и тому подобное. Но ни один из них не казался подходящим. Прошла неделя. И вот в субботу, 13 февраля, полковник Рид вернулся из лагеря с известием, что генерал Путман отклонил нашу просьбу о помиловании.

Я заплакал:

— Это так несправедливо! Он сражался за них три года, а теперь они собираются его расстрелять ни за что.