– Давно проснулась? – спрашивает она, – ставя рядом с кроватью поднос.

– Давно, – отвечаю бесцветным хриплым голосом.

Хая присаживается на край кровати и гладит мою руку. Я едва сдерживаюсь, чтобы не одернуть ее, словно рискую обжечься. Теперь каждый, кто живет в этом доме, – мой враг. И я отомщу им, только пока они должны послужить инструментом в моих руках. И Хая станет моим самым верным союзником. Как же тяжело пересилить себя и не высказать все в лицо. Я не привыкла к этим закулисным играм, у нас в доме все строилось на честности и открытости. Но иногда обстоятельства вынуждают людей становиться теми, кем они не являются. Похоже, пришел и мой черед повзрослеть. Жаль только, что это случилось слишком быстро. Я не хотела, чтобы мое сердце начало покрываться толстой коркой в столь раннем возрасте, но мне не оставили выхода.

Я накрываю ладонь Хаи своей и немного сжимаю ее.

– Спасибо, – произношу шепотом.

– За что? – удивляется она.

– За то, что поддерживаешь меня.

Хая заносит вторую руку и убирает с моего лба прядь волос. Прикасается практически невесомо.

– Я потеряла свою семью, когда мне было десять. Отец господина Заида забрал меня к себе в дом и позволил служанкам воспитывать меня и учить всему. Потом, когда господин повзрослел и построил свой дом, он забрал меня к себе помощницей распорядительницы гарема. Я знаю, что значит лишиться семьи, Амира. Знаю, насколько важна поддержка в такой момент, и понимание, что ты не одна на целом свете. Я буду рядом.

– Спасибо, – повторяю я.

– Давай, девочка, нужно поесть.

– Я не голодна.

– Хотя бы кофе выпей и съешь что-нибудь из фруктов. Айла передала из кухни инжир и бананы. Сказала, тебе будет полезно.

– Ничего не хочу.

– Не упрямься.

– Что со мной дальше будет, Хая? – спрашиваю я, садясь, когда она протягивает мне чашку кофе.

– Пока не знаю, – со вздохом отвечает она. – Но Лутфия уговорила Шуджу пока оставить тебя в качестве служанки. По крайней мере, до того момента, пока ты не найдешь, куда идти, или Валид не найдет тебе мужа.

– Мужа? – Я прочищаю горло. – Не хочу мужа. Я хочу остаться здесь.

Хая кивает.

– Я прекрасно понимаю, но не знаю пока, как будет дальше. Инас просилась тебя проведать.

Я качаю головой.

– Не хочу пока никого видеть.

– Ладно, выздоравливай. Только знай: вход в покои господина тебе теперь заказан. Даже появляться рядом с ними не смей, – строго наказывает она. – Если покажешься ему на глаза, боюсь, беды не миновать.

Хая встает и идет к двери.

– Хая! – зову, и она оборачивается. – А что с Фаридой?

– Точно хочешь знать?

Киваю, хоть во мне нет ни грамма уверенности.

– Ее выгнали.

– Ну, это не самое страшное, – выдыхаю я.

Хая открывает рот, чтобы что-то еще сказать, но, пару секунд подумав, видимо, меняет свое решение и, кивнув, выходит за дверь.

Я отставляю кофе на поднос, падаю на спину и, повернувшись набок, закусываю уголок подушки. Меня снова накрывают отчаяние и боль. Я опять вою и рыдаю, пока не выбиваюсь из сил и не засыпаю.

Сколько боли может выдержать юное сердце? А сколько ненависти в себя вместить? Оказывается, этот орган легко растягивается под напором все нарастающей волны чувств. Они складываются в абстрактные узоры, подобные тем, которые можно увидеть в калейдоскопе, меняются, преломляются под действием света, составляя совсем новый рисунок. Примерно так я существую следующие несколько дней и за это время проживаю все стадии горя от смерти родителей. Долго не могу поверить в случившееся и прошу Хаю уточнить информацию, но, к сожалению, она ее подтверждает. Я торгуюсь, отрицаю и борюсь с собственным мозгом, чтобы не умереть от осознания того, что теперь у меня никого не осталось в целом мире. И в итоге наконец смиряюсь. Все страхи и нерешительность отходят на задний план. Видимо, горе что-то переключает внутри человека, потому что я вмиг лишаюсь наивности, как и веры в доброе и светлое. Превращаюсь в бесчувственную куклу, которая видит перед собой лишь цель, которой должна достигнуть. Не знаю, как устроено мое мышление, но я вдруг с удивлением открываю в себе коварство и жестокость. Это те чувства, которые станут моими проводниками. Именно они не дали мне умереть от разрыва сердца в эти темные дни.

Я надеваю платье цвета пыльной розы, с сожалением поглядывая на белый наряд. Время траура закончилось, но я бы с радостью и дальше носила этот цвет. Наверное, всю оставшуюся жизнь, как напоминание о моей великой утрате.

Зацепив шелу, я подхожу к шкатулке и открываю ее. На красном бархате лежат несколько одинаковых бутылочек с одними и теми же духами. Впервые отец заказал их на мое четырнадцатилетие. Над изготовлением работал один из самых знаменитых парфюмеров страны. Это эксклюзивный аромат, права на использование которого выкупил мой дядя. Сказал, что это стоило ему сущие копейки, но я в это не верю. Так дядя показывал мне свою любовь. Он не умел говорить о своих чувствах, но выражал их подарками и вниманием, и сейчас я особенно сильно ценю каждый из прожитых нами моментов. Наношу духи на сгиб локтя и на шею. Подношу руку к лицу и, прикрыв глаза, вдыхаю. Нежный, тонкий аромат со свежими нотками. Такой изысканный и легкий, словно не человек его создавал, а сама природа соткала из морского бриза и фруктов. Закупориваю флакон и прячу его за манжету платья. Сегодня духи станут моим секретным оружием.

Закрыв шкатулку, я обвожу комнату тоскливым взглядом. Вечером мне придется вернуться уже в общую. Ужасно не хочется, но таковы порядки: жить в отдельной позволено только фавориткам господина, а я даже не являюсь частью гарема.

Перенеся свои вещи на прежнее место, я поправляю свою постель и подвязываю тюль между моим и соседним матрасом. Единственные детали, которые дают хоть какое-то ощущение одиночества в общей комнате, – это тюль и низкая резная перегородка между спальными местами. Вздыхаю. Мне нужно быстрее воплощать в жизнь свои планы, иначе я рискую так и остаться в одной комнате с другими служанками.

Забрав ведро с тряпками и щетками, я направляюсь в мужскую половину дома. Сегодня господин со своими помощниками уехали на несколько дней, и Лутфия организовала генеральную уборку в этой части особняка. Так что теперь все слуги усердно натирают стены, потолки и полы. Я прохожу мимо девушек, которые заливисто смеются, обсуждая каких-то торговцев и работников кухни, сворачиваю в узкий коридор, ведущий к кабинету господина, и останавливаюсь у двери. У меня будет всего несколько коротких минут, пока кто-нибудь заметит мое отсутствие, так что пора поторопиться. Решительно вхожу и прикрываю за собой дверь. Кружусь, осматриваясь. Кабинет чем-то похож на дядин. Две противоположные стены, заставленные полками с книгами, в глубине добротный деревянный стол с большим кожаным креслом, с правой стороны еще одно, но для чтения, и над ним нависает точно такой же торшер, какой стоит в комнате господина Заида. По другую сторону стола стоят еще два кожаных кресла, но попроще. На столе нет ничего. Совсем. И это странно. У дяди стояла фотография со всеми членами нашей небольшой семьи, включая моих родителей. На другой была вся семья дяди. Там же стояли песочные часы ручной работы, тяжелое пресс-папье и подставка для ручек и бумаги для записей. Этот же кабинет кажется каким-то неживым. Словно музей, куда заходят только поглазеть и вытереть пыль, но я точно знаю, что Заид работает здесь, потому что много раз об этом слышала.

Одергиваю себя, заставляя поторапливаться, потому что это не единственное помещение, где я должна сегодня побывать. Достаю из рукава свое секретное оружие и прохожусь взглядом по комнате – ни одной личной вещи господина. Что ж, придется действовать наугад. Подхожу к креслу и брызгаю духами на выступающий подголовник. Потом – к шторе, и на нее тоже попадает несколько капель. Насколько я знаю, в кабинете и спальне господина убрали в первую очередь, а значит, кресло уже вытирали и шторы сменили, так что запах должен остаться. Подхватив ведро, я выбегаю в коридор. Осматриваюсь, убеждаясь, что здесь никого нет, а потом бегу в хозяйскую спальню. Обстановка здесь мне знакома, так что осуществление задуманного не занимает много времени. По одному «пшику» на соседнюю подушку, штору и полотенце в ванной. На кожаное кресло для чтения и на подушки на постаменте. Я лишь на секунду задумываюсь, не перегнула ли, а потом решаю, что нет. Хочу, чтобы мой запах преследовал его даже во сне. Остается только надеяться, что аромат ему понравится. Я пока еще не знаю, как буду воплощать вторую часть плана в жизнь, но начало положено.