– Расчёты оставить можешь?

– Да, я приготовил пояснительную записку. Вот, тут и расчёты, и перечень мер.

…Прощаясь, Самарин встал из-за стола и проводил его до двери. «Как того «Ланового» из Москвы», – отметил про себя Ковальский.

Вернувшись к столу, Самарин потянулся к телефону. Через десяток секунд веско громыхнул в трубку:

– Дмитрий Михайлович, что же твои технологи-расчётчики, не выходя из кабинетов, не видя цеха, считают? Они у тебя привязаны к стульям? Чиновники!

– Не понял? – прозвучало на том конце провода.

– Заходи прямо сейчас, поймёшь…

…Через два дня, в дневную смену, Чухвичёв попридержал проходившего мимо Ковальского.

– Александр, как же это ты? Расчёты делаешь, резервы вскрываешь? И через голову руководства цеха действуешь, а? Не очень-то…

– Я не думал об этом. Поручили – сделал, – искренне ответил Ковальский.

– Ну-ну, – непонятно отреагировал Чухвичёв. – Не думал он… – И добавил уже более внятное: – Непохоже, что не думал…

Позвонила Влада Чарушина. Это – неожиданность для Ковальского.

– Вахтёр знала, что ты после ночной смены спишь, – пояснил посыльный, – но твоя знакомая упрямо требовала разбудить. Настойчивая. Говорит, вместе учились.

Спускаясь на первый этаж, Ковальский чувствовал, что будто идёт на встречу с уже, казалось бы, невозвратным прошлым. Взяв трубку, услышал бодрый и сочный голос:

– Ну, бирючина! Ты таким, вроде, не был. Спит, говорят!

Прячешься, поди, от тутошних женщин. Уже запутался?

…Договорились встретиться. Она, оказывается, хорошо знала город. У неё здесь жила тётка, к ней изредка и наезжала.

«Что сделать, чтобы избежать разговора, подобного тому, который был в последний раз в общежитии, не дать повода к возобновлению прежних отношений?» – уныло думал Ковальский. Ему интересно было увидеть Владу, в этом он признался себе и нашёл, кажется, причину: соскучился по однокашникам, по студенческому времени. А Влада оттуда, частица той жизни. Уже полтора года прошло, и ни разу никто не появился.

Она – первая.

…– Ты знаешь, хочется выпить немножко за встречу, – произнесла Влада.

Ресторанный столик у окна, и Чарушина изредка поглядывала на улицу, словно кого-то ожидала.

– Давай, но только мне нельзя.

– Что так?

– Сегодня ночная смена.

– Скучно как…

Она так естественно огорчилась, что Ковальский вздрогнул:

«Неужели думает, что приглашу к себе в общежитие?».

Александр непроизвольно для себя отметил, что перед ним красивая, очень эффектная женщина, которая осознаёт это и верит в себя. И пусть хоть десятки Ковальских будут равнодушны к ней – их дело. Она себе цену знает.

– Тогда и я не стану, – Влада потянулась за меню. – Тем более, я и не очень хотела, так, пошутила…

Вырез светлой кофточки на её шее вытянулся, с левой стороны обнаружились узорчатая бретелька и край белоснежной сорочки. Будто несколько раз искусно отрепетировано. Так всё элегантно. И клинышек сорочки, и румянец на светлом лице, и влажные глубокие глаза могли в один миг привлечь мужской взгляд и заставить волноваться.

Ковальский отметил это спокойно.

Когда, приняв заказ, официант ушёл, Влада, как бы для порядка, спросила:

– Рассказывай, как тут развернулся…

– Работаю. Живу…

– Чувствую: скучно живёшь. А на личном фронте?

Он решил всё обозначить одним махом и сказал то, о чём промолчал тогда, в последнюю их встречу.

– У меня сын есть.

– Сын?! То-то я вижу, серый такой. Влип?! – На лице её обозначилось искреннее удивление: – Это когда же успел? Значит угадала, когда по телефону говорила, что прячешься. Развернулся в этом городишке пошире, чем в областном! – Она непринуждённо засмеялась. – Наконец-то тебя посадили на якорь. Нашлась одна. Я ей завидую – не промахнулась! Такой муженёк будет! Уж ребёнка-то не бросишь – женишься, как миленький. По-другому не сможешь. Ты в общем-то – потенциально положительный семьянин. Я поняла тебя. А донжуанство твоё возрастное, это пройдёт. Такие потом, перебесившись, бывают очень смирненькими. Надоела своим разговором, сидишь, позёвываешь?

– Да нет, Влада, просто я после ночной. И снова сегодня…

– Ты работаешь по сменам?

– Да, начальником смены в цехе.

– И надолго?

«Наверняка у неё кто-то есть, чувствуется. Уверена. Спокойна. Даже не стала уточнять про сына. Хорошо! Мне проще», – подумал он, не успев ответить на вопрос.

– Долго так собираешься работать? – переспросила она.

– Я не тороплюсь вверх. Хочется всё самому потрогать руками. Знаешь, нам по основному процессу, пиролизу, всего две лекции читали. А тут целая технология производства олефинов! От одного моего цеха зависит весь завод! Я забегаю в заводскую библиотеку: десятка два уже первоисточников посмотрел. Нам мало давали в институте. Общие принципы и навыки работы самостоятельно.

– Это и важно. Таким, как ты, упёртым, что ещё? Сам докопаешься. Ты – трудяга!

…Они беседовали не спеша. Многое вспомнили. Чаще – с улыбкой. Оказывается, она трудится в областном комитете по охране природных ресурсов. Но ей не нравится.

– Скоро уеду. Куда, пока не могу сказать… А наш Инок – в Казани со своим шефом. И уже в этом году будет защищать диссертацию. Каково? Вот нарезает обороты!

– Мы из неторопливых.

Она всё-таки выпила рюмку водки. И он оценил это как знак: «Прощается со мной».

На автобусной остановке Влада сверкнула глазами:

– Нарочно придумал, что тебе надо в ночь, чтобы от меня отделаться?

Александр опешил. Не мог понять, шутит или ей это действительно важно?

– Ладно, ладно – отпускаю. Всё! Теперь уже навсегда.

Когда подошёл автобус, Влада у всех на виду поцеловала его в губы, притянув энергично за ворот куртки. И вскочила на подножку. Красивая и чужая.

– Ну, вот и всё, – неопределённо произнёс Ковальский.

Весь остаток вечера он хандрил, но, когда приехал на завод и принял смену, открылось второе дыхание. Вернувшись утром и проспав полдня, удивился: встреча с Владой была будто и не с ним. А если и была, то как во сне. Или как увиденный в кино кусок посторонней, необязательной для него, чужой жизни… в их невольном исполнении… Кто-то, против его воли, сотворил эту встречу. Поди угадай, для чего…

Через два дня после свидания с Владой, едва войдя в общежитие, Ковальский услышал незнакомый завораживающий голос. Этот голос доносился из красного уголка, дверь которого открыта. Ковальский быстро приблизился и заглянул: зал полон. Мужчина лет сорока, рослый и смуглый, читал стихи.

Поражал его необычно высокий лоб и уверенная, покоряющая интонация. Когда он закончил, все громко зааплодировали. Послышались крики: «Ещё!».

– Хорошо, – сказал человек с высоким лбом, – прочту.

И снова зазвучал выразительный голос:

– Кто это? – негромко спросил он подошедшего вахтёра.