И быстро, не дав ему опомниться, приоткрыв дверь, выскользнула из красного уголка.

«Как будто торопится от меня избавиться».

Быстро вышел. В коридоре её уже не было.

«Очевидно, спустилась на первый этаж», – подумал Александр и безотчётно направился вниз.

…Они чуть не столкнулись у бытовой комнаты. Воронёные брови Руфины взметнулись около его лица.

– Боялся, что исчезнете, – вырвалось у Ковальского.

– У меня же там одежда, – сказала она грудным голосом и отступила на шаг назад.

Руфина ростом вровень с Александром. Глаза у неё оказались светло-серыми. Каштановые волосы пахли разнеженным летним разнотравьем. Во взгляде, движениях, манере говорить небольшими фразами он ощутил сдерживаемую, горячую лаву.

Почувствовал, что начинает волноваться:

«Кажется, себя больше, чем меня, боится. Хотя и улыбается белозубо», – мелькнуло у него.

– Провожу наверх? – произнёс он и задал уже себе мысленно вопрос: «Сам лезу в капкан?».

– Как хотите, – ответила она.

А сама подумала: «Странно, как он смотрит на меня. Откровенно так! Чувствую его взгляд всем телом… И будто мы когда-то уже говорили о многом. И обо мне. Он меня понимает. Но ведь я не хочу, чтобы меня понимали… я сама… боже, растерялась… у него взгляд такой…».

Лицо её порозовело ещё сильнее. Он заметил и улыбнулся.

У неё металась пойманной птичкой мысль: «Не смогу от него убежать просто так… если начнёт что-либо говорить или предлагать».

Пока поднимались на второй этаж, Александр успел узнать, что она – аспирантка московского института, с которым завод заключил хоздоговор по обследованию нескольких цехов.

Приехала на неделю.

Когда шли мимо кабинетов цехового руководства, он вполголоса (чтобы не услышали) спросил:

– Кинотеатр «Восход» знаете?

– Да, – отозвалась Руфина. – Видела.

До двери оставалось три-четыре шага, Ковальский спохватился: «Понимает ли, что надо успеть, там народ, а в коридоре стоять и говорить нехорошо…».

– Буду у входа сегодня в семь вечера, придёте?

– Да, – внятно сказала она. И испугалась: «Очень уж спешу… Но ведь иначе не успеть… кругом люди».

Они начали думать одинаково уже с первой встречи…

Ему не хотелось встречаться в ресторане и вообще в этом городе. Хотелось куда-то увезти её от глаз знакомых и друзей…

Далеко-далеко… Такая осветлённая красота!

Он предложил поехать в Куйбышев. «Если успеем в драмтеатр на спектакль – хорошо! Нет – погуляем по набережной Волги!»

Она согласилась.

Вскоре случилось событие, заставившее вспомнить и несколько по-другому оценить гневливость Ганина по поводу отсутствия на своих местах аппаратчиков.

У Ковальского строго заведено: уходя на обед ровно в двенадцать часов, обязательно заглянуть в операторную. Сегодня понедельник – у Новикова выходной день. Он работал в субботу. Таков порядок для всех заместителей начальников цехов на заводе.

…Ковальский не спеша спустился со второго этажа в операторную. Знал: на вахте его «родная» смена «Б». То, что увидел, поразило: все вместе со старшим аппаратчиком Румянцевым метались у щитов управления.

– Что случилось?! – громко выкрикнул Ковальский.

– Давление пара на входе в цех упало от 95 атмосфер до 60.

Продолжает снижаться, – отозвался Румянцев.

«Но ведь сейчас из тройников, где смешиваются этилен и пар, газ пойдёт в паропровод. Давление пара станет ниже, чем этилена, и…»

– Почему нет пара?! – прокричал в диспетчерскую трубку Александр.

– Саш, не могу от диспетчера ТЭЦ ничего добиться, – ответил стоявший на дежурстве Суслов.

– Тогда остановлю цех. Расход пара снизился наполовину!

– Подожди…

– Некогда. А вы почему не начали останов? – бросил он Румянцеву. – Можем опоздать!

– Начальник смены вышел на установку. По инструкции положено после того, как скажет «добро» старший диспетчер, а он тянет!

– Я даю «добро»! Бежим отключать реакторы! Будьте в операторной! – громко крикнул Ковальский жавшимся к щитам женщинам. – Их не стоит брать – тут целее будут, – выкрикнул он Николаю.

Надо было закрыть у пяти работающих на шестом этаже реакторов по одной задвижке, чтобы прекратить попадание в пар этилена. После на втором этаже открыть пять задвижек для сброса этилена в атмосферу.

«Если мы и добежим до шестого, то всё равно прекратить подачу пара – один шанс из десяти», – эта догадка обожгла Александра на четвёртом этаже. Но остановиться не мог. Рослый Румянцев мчался впереди. «Понимает ли, что мы почти обречены?»

Они сделали на шестом этаже всё, что нужно. Под резкий рёв пара бросились назад, на второй.

«Почему не взлетели? – мелькала мысль. – Ведь, когда открыли сброс пара в атмосферу, пахло этиленом, в трубе уже был газ». Ковальский не понимал до конца, что происходит.

Когда открыли на втором этаже три задвижки, метрах в двадцати взорвалась ёмкость конденсата водяного пара.

– Ничего не соображаю! – закричал Румянцев. – Вода взрывается!

– Крути давай!

Следующая задвижка подалась легко, а последняя… Ржавый шток не давал штурвалу оборотов.

Всего на две нитки резьбы подался он в руках Румянцева, когда начал взрываться паропровод, идущий с теплоэлектроцентрали, угрюмый силуэт которой с высоченными трубами маячил в двух километрах от цеха. На эстакаде последовательно поднялись облака сизого, словно в военных кинофильмах, дыма.

Не сговариваясь, оба посмотрели на тридцатиметровой высоты краснокирпичную махину цеха. Глянули в глаза друг другу. Ковальский понял: пока не даст команду, Румянцева от штурвала не оторвать. За ним, за Ковальским, последнее слово.

Он бросил взгляд на злополучную задвижку – шток торчал уже на четверть.

– В операторную!

С неимоверной лёгкостью они пересекли по диагонали площадку этажерки.

С противоположной стороны в операторную вбежал начальник цеха Ганин. Громыхнул:

– Что ты наделал, Ковальский?! Остановил цех!

– Остановил, – трогая ушибленное правое плечо, устало согласился Ковальский. – Выбора не было.

– Но весь завод встал!

…На другой день Ковальский сидел в кабинете главного инженера. Оказалось, что на ТЭЦ аварийно упал уровень воды в котлах. Это привело к прекращению подачи пара. Персонал ТЭЦ не мог оперативно отреагировать. А цех, остановленный Ковальским, уцелел ещё и потому, что у обратного клапана на паропроводе не сработала пружина. Весь этилен, попадая в теплообменную аппаратуру и трубопровод, давая локальные взрывы, вылетал на тепловую станцию. Там даже щит управления в котельной загорелся.

Главный констатировал:

– Вначале упустили время для останова и взрыв был неминуем. Но неполадка клапана и ваши, Ковальский, действия спасли и цех, и оборудование энергетиков. Хотя вы действовали не по инструкции.

– В таких случаях необходимо быстро останавливать цех, а уж потом с диспетчером судачить. Он далеко – ему труднее оценить обстановку. Я об этом ещё раньше думал. Поступал по ситуации!

– Мы посмотрели всё. Послушали магнитозапись в диспетчерской ТЭЦ – действовали верно, – вступил в разговор Самарин, – мужественно. И вам повезло. И людей спасли. Можете с напарником отмечать второй день рождения!

…Так, вместе с триумфальным шествием нефтехимии по стране и области, проходили и непростые её будни.

А впереди они окажутся и серьёзнее, и страшнее. И у Ковальского с Румянцевым. У всего завода…

Следующие дни Самарин и Ковальский занимались поправками в инструкцию по аварийному останову цеха. Новиков руководил его пуском.

Получалось, что диспетчер Суслов, хотя и поступил «по закону», оказался не на высоте. А нарушитель порядка Ковальский – прав.

– В диспетчерской судачат: директору указываешь на инструкции, а сам нарушаешь, – говорил Суслов, почёсывая затылок.

Он сильно переживал и намеревался писать заявление об уходе.