Хосок включил фонарик и заглянул в непроглядную тьму, поросшую паутиной. Почти у самого лица маячил расплавленный патрон без лампочки, которую, вероятнее всего, последний раз в него вворачивали не меньше десяти лет назад. Звук в небольшом пространстве казался чересчур громким. Хосок просунул голову глубже и поводил фонариком, осматривая стену. На сером цементном полу до сих пор виднелись следы угольной пыли. Небольшое квадратное отверстие в стене было заложено свежим кирпичом, а там, где кирпича не хватило, красовался огромный лист фанеры. Хосок усмехнулся и повел носом от пыли. Да уж, фанера тут универсальный строительный материал.

Мужчина наклонился, чтобы дотянуться до стены пальцами. Приложил ладонь к толстому квадрату фанеры. Фанера пульсировала с такой силой, будто кто-то толкал в нее ногами. Порывы холодного ветра вырывались сквозь трещины в прогнивших досках и треснутых кирпичах. Послышался надрывный вой, переходящий в леденящий душу свист. Шаркающие шаги приближались по полу. Хосок резко обернулся, свез локоть о старую печь и шикнул от боли. Фонарик высветил заспанное лицо Хёнвона, а сам парнишка был закутан в плед.

— Ты чего тут ходишь? — чуть дрожащим голосом спросил Хосок, потирая локоть.

Хёнвон зевнул, содрогнулся от холода и подошел ближе, мягко втягивая в свое тепло любимого. Хосок не сопротивлялся, выключил фонарик и убрал телефон в карман. Он быстро пробежался пальцами по всклоченным волосам, коснулся острых плеч и скользнул ладонями к ягодицам. Хёнвон обнял его пледом и решил, что сейчас самое время получить свой законный утренний поцелуй.

— Ты ведь рад, что я тут хожу, правда, Хосок-а? — скользко ухмыльнулся парнишка, прижимаясь обнаженным телом. — А вот что ты делаешь?

Хосок прокашлялся в кулак и, оставив смачный поцелуй на щеке с рубчиками от подушки, снова присел на корточки, рассматривая ходящую ходуном фанеру.

— Знаешь, что за ней? — поинтересовался он у Хёнвона.

Парнишка вновь запахнул на себе плед и присел на стул, подобрав под себя ноги с холодного пола.

— Знаю, — сонно ответил он, пристраивая руки на столе. — Когда печь еще топили, там находился угольный бункер, но самим желобом никогда не пользовались. Отец заколотил его, когда мы еще жили здесь, потому нам с братом приходилось по очереди ходить в подвал за углем.

— А разве не проще было пользоваться им, вместо того, чтобы заставлять детей таскать тяжести?

Хёнвон развел руками и закатил глаза, вспоминая ежедневную пытку, которая длилась по шесть месяцев в году.

— Конечно проще. Но из воронки сильно дуло, — указал он на лист фанеры. — Вот как сейчас. А потому расходовалось много угля, чтобы обогреть дом.

Хосок кивнул, ведь ответ был вполне очевидным. Он представил себе подвал, в котором наверняка отсутствуют сейчас некоторые стекла на небольших оконцах, а потому в них свободно гуляет ветер.

— Мне кажется, что вой, который мы слышим, принадлежит вовсе не собаке, — начал он так, будто сам себя пытался убедить. — Скорее всего, мы слышим ветер и ошибочно принимаем его за нечто потустороннее.

— А что насчет комнаты? — сощурился на него Хёнвон. — Почему там не слышно? Я этот вой сейчас отовсюду слышал.

Хосок задумался и вспомнил дверь, которая к тому же не так уж и плотно закрывалась. Он был почти уверен, что сейчас, если тот же Кихён не спит, то обязательно слышит завывания ветра. Теория рассыпалась, но проверить ее, посетив комнату, он не решился.

— Можно заглянуть внутрь?

Хёнвон кивнул, даже не думая. Он сам вскочил со стула и присел рядом на полу. Хосок почти за минуту пальцами выдернул проржавевшие шурупы из рассыпающегося кирпича и потянул фанеру на себя. В некоторых местах та прилипла к стене так, что остались куски. Обратно придется вставлять ее как паззл.

Ледяной ветер вырвался на свободу, поднимая вверх волосы и таща с собой из глубин подвала запах. Сильный запах — запах гнилой земли и плесени. Вероятно, что так пахнут оскверненные могилы. Хосок посветил фонариком внутрь, наивно прикрывая нос рукавом. Белесый свет ускользал вниз, в туннель. Неровная красная почва и камни уходили вперед, а совсем вдалеке виднелась грязная стена. Вероятно, что там туннель поворачивал.

— Можем спуститься в подвал, если хочешь, — протянул Хёнвон каждое слово, пока рассматривал старую угольную воронку. — Тут лезть необязательно, снаружи есть подвальная дверь.

Хосок посмотрел на него, как на сумасшедшего, молча встал и нашел в шкафу нечто, что когда-то было молотком. Сейчас же на нем отсутствовала половина ручки. Сначала он вворачивал шурупы пальцами, но потом и их забил молотком. Вырванный паззл встал на место. Ветер толкался и пульсировал за листом фанеры с новой силой, будто был недоволен, что его не выпускают. Казалось, что свист из щелей стал еще громче.

— И все же я уверен, что это не похоже на тот собачий вой, что я слышал, — довольно уверенно отрезал Хёнвон, поднимаясь с колен. — Я не помню, чтобы в тот день был сильный ветер, и это была действительно собака, я слышал, как она скребла когтями по полу.

Понимая, что на это трудно возразить, Хосок молча поднялся следом и присел на стул, все еще рассматривая дыру за печью. Он и сам готов был поклясться, что этот звук вовсе не похож на тот, который он слышал ночью.

Спустя двадцать минут, когда ветер стих, и шум его сменился звуками огромных дождевых капель, уже не слышались царапанье и вой из темноты угольного бункера. Однако грубый привкус настоящей опасности никуда не делся.

Хёнвон принял душ и переоделся, пока Хосок готовил завтрак. Удивительно было, что ни Кихён, ни Чангюн до сих пор не просыпались и не выходили из комнаты, но ребята решили их не беспокоить.

После завтрака они вышли на задний двор, отыскав в шкафу для обуви не самую подходящую себе по размеру пару резиновых. Сапоги оказались здоровыми и высокими, словно в них ходили по болотам. Дождь стал моросью и терял силу, а где-то совсем вдалеке проглядывали лучи скудного солнца.

С невысокого холма, уходящего вниз сразу за амбаром, виднелась зеленая долина, не засаженная кукурузой. Скорее всего это было злаковое поле одного из соседних фермеров. Серое небо и однообразный плоский ландшафт скрадывали масштаб местной природы. Если бы взглянуть на все это при ярком солнечном свете, то картина была бы иная. Шагая по гребню холма и срезая путь через пустое поле, ребята дошли до границы, обтянутой проволокой. Здесь кончались прежние владения почившего отца и начинались чужие.

— Видишь дом вдалеке? — Хосок приобнял мальчишку, ежащегося от холода, и указал на дом, кажущийся крохотным из-за расстояния. — Мы выходили вечером на крыльцо и видели в нем свет. Думаю, что там живут люди.

Хёнвон плотнее запахнул на себе безразмерную куртку и схватил Хосока под руку, пытаясь согреться.

— Хочешь узнать у них, не видели ли они чего-нибудь странного? — спросил он, трясясь от холода. — Я не пойду пешком, если ты об этом. Я и так уже ног не чувствую.

— Я не говорил о том, что нужно идти пешком, — улыбаясь, ответил Хосок и приложился губами к теплой макушке. — Но в этот раз мы пойдем все вместе, чтобы избежать повторения вчерашней трагедии.

Хёнвон поднял полный надежды взгляд на своего мужчину и сильнее схватился за его руку, оттягивая рукав.

— Скажи мне, что это действительно был не ты, — в голосе слышались нотки мольбы. — Я не верю, что ты такое мог сделать.

— Я рад, что ты не веришь, — кивнул ему Хосок. — Если бы вы вчера налетели на меня вдвоем, то я бы предпочел сам застрелиться. Пойдем в дом, я не хочу об этом говорить…

— Но готов помочь нам узнать правду?

— Вон-а, — тяжело вздохнул Хосок и развернулся в сторону дома. — Да, я не в восторге от таких отношений, но неужели ты думаешь, что я решу нарушить их таким способом? Чангюн мне симпатичен, он хороший мальчишка, а самое главное — он все понимает. Ему самому неловко от этого, и это видно. Его беда в том, что он любит вас обоих…

— Не-ет, — протянул Хёнвон, улыбаясь, и едва не разъехался на жидкой грязи. — Он любит Кихёна, это точно, а со мной он чувствует себя, как с родным братом, которого у него никогда не было.