— Я никогда не устану говорить, что люблю тебя, — отозвался Изуна тихо, решив-таки запустить свои ручки в коробку с горячей пиццей, будто эти слова пролетели мимо него.
— А я тебя.
Поражаясь способности затолкать в это щуплое тельце столько еды, Тобирама каждый раз улыбался. На жадно уплетающего пиццу в одиночку Изуну он мог бы смотреть вечно, иногда помогая стирать соус со щек и носа, а затем подавать следующий кусок. Сытый омега всегда издавал такие смешные звуки переедания, после чего еще долго икал и пытался протолкнуть еду соком. Изуна иногда заходился смехом, наблюдая, как от икоты прыгает живот, забывая его бояться. Тобирама часто слышал разговоры во сне, которые его совершенно не радовали. Изуна в них жаловался на тяжесть, на боли, даже пытался кричать, чтобы его оставили в покое. Альфа никогда не просил рассказать эти сны, прекрасно понимая, что такие скорые трансформации тела не пройдут бесследно.
— Тора, а можешь ответить мне на еще один вопрос? — спросил вдруг Изуна с набитым ртом, прожевывая последний кусочек.
Тобирама едва не вздрогнул, схватился за край стола, пытаясь прийти в чувства. Учиха видел, что он так нагло все время на него пялился?
— Попробую, — смущенно почесав голову, ответил он, но Изуне до этого не было дела; он лениво поглаживал набитый желудок, чтобы тот быстрее переваривал и выкроил место для куска мяса, ожидавшего своей очереди.
Пользуясь расслабленным состоянием своего альфы, Учиха решил задать вопрос, так мучавший его с самого изнасилования в парке:
— Почему обычно альфы стараются избегать меченного омегу?
Едва сдержавшись оттого, чтобы не открыть рот в изумлении, Тобирама вытер губы, замечая, что в уголках собралась слюна от созерцания картины, разворачивающейся на столе. Мужчина слегка кашлянул и глянул с укором, но Изуна снова не обратил на это внимания, зарывшись в пакете и выискивая контейнер с мясом.
— А ты куда собрался?
— Это просто вопрос, — небрежно махнул Изуна, стараясь не показать своей истинной причины заинтересованности. — Почему метка отпугивает?
— На самом деле, не всех, но подавляющее большинство, — лицо альфы несколько исказилось, но он потер его и сложил ладони лодочкой, чтобы слова звучали глуше и было не так заметно смущение. — Повязанный омега считается грязным.
— То есть я грязный? — нахмурился Изуна неверующе.
Тобирама лишь развел руками и вздохнул, аккуратно поправив уголок халата на омеге и засматриваясь на него с новым интересом.
— Для других — да.
Учиха вспомнил, как неизвестный выругался, когда увидел метку. Неужели до такой степени противно стало?
— Это чудно́, — хмыкнул он, переводя тему. — Ведь есть такие, которые ведут разгульный образ жизни, и они все равно кому-то нужны, они находят свою половинку… А я грязный…
— Малыш, — быстро пресек его Тобирама, приложив палец к измазанным в соусе губам. — Мы оба понимаем, о ком речь. Давай мы будем заниматься только своей личной жизнью. Не обсуждай других, и они не будут обсуждать тебя.
Изуна не сразу понял, что действительно говорит о своем товарище, стало даже неловко, ведь он совершенно этого не хотел. Оставалось только виновато улыбнуться и продолжить уплетать еду, пока совсем не остыла, скоро дело дойдет и до мерзких устриц.
Мадара вернулся домой раньше обычного и в крайне возбужденном состоянии. Еще с порога он начал материться, скидывая ногами промокшие туфли. С утра в его планы не входило бегать по всем корпусам колледжа, чтобы поговорить с преподавателями своего омеги. Мужчина привык всегда подкреплять свои слова доказательствами, а потому пришлось пожертвовать и новыми туфлями, и только что отглаженными брюками, и даже своим спокойствием. В силу характера он крайне не любил, когда его выставляли дураком, особенно, когда это делал малолетка с сомнительным прошлым. Мадара тронул кобуру, висящую на поясе, и с ужасом обнаружил, что забыл сдать оружие. Это сейчас очень некстати. Вместе с плащом он бросил пистолет в гардероб, но все же немного помедлил и прихватил наручники, болтающиеся на своем привычном месте. Это совершенно необязательно, но может пригодиться. Возможно, даже для самого себя.
Кагами сидел на полу в гостиной, понуро склонившись над низким столиком, на котором лежала тетрадь. Парень то и дело пихал в зубы карандаш, нервно покусывал его, а затем что-то черкал на полях. Он мельком повернулся, как-то скоро махнул рукой, а затем снова навис над почти чистым листом с разрисованными полями.
Подойдя сзади почти вплотную, Мадара остановился и заглянул через плечо. Его мало интересовало, чем там омега занимается. Мужчина поставил руки на пояс и расставил ноги на ширину плеч, нетерпеливо разминая шею, будто перед борьбой. Возможно, первое, что бы он сделал тому же Тобираме, так это хорошенько вмазал бы, а потом разбирался. Тут было несколько иначе.
— Котенок, — даже ласково обратился он к замершему Кагами. Тот смотрел вперед, очевидно не видя ничего, потому что глаза наполнились ужасом. Что-то пугающее промелькнуло в этом тоне. Парень сжал карандаш в кулаке. — Ты сегодня опять будешь молчать?
Кагами тяжело сглотнул и не решился повернуться, рука все так же судорожно сжимала карандаш, чертя рваные линии на листе.
— Нужно готовиться к экзаменам, — только и смог он произнести, отчетливо ощущая, что цепенеет от ужаса, сдавливающего горло невидимой петлей. По выпирающему позвоночнику, будто шагая через холмики, текла густая струйка пота.
В очередной раз крутанув шеей, Мадара присел на корточки совсем рядом, соприкоснувшись бедрами. Его локти вызывающе легли на собственные колени. Паника в больших глазах раззадоривала больше, чем открытое юношеское тело. Мадара всегда боялся, что ему придется именно так поступить и, скорее всего, именно поэтому избегал связи с омегами, уж больно они непостоянные, да и проблем от них не оберешься. С Кагами дела обстояли немного по-другому, он не совсем, как все, но ввиду его прошлого, легче от этого не становилось.
— Давай мы с тобой поговорим, — Мадара старался говорить тихо, отчаянно пытаясь держать себя в руках, ведь еще ничего неизвестно. Он тронул тетрадь и, прикрыв ее, отодвинул на середину стола, а сам присел на край. Ножки протестующе проскрипели, но мужчина знал, что этот стол и не такое выдерживал. Кагами тревожно поглядывал снизу вверх, останавливая взгляд то на крепких ногах, то на скрещенных на груди руках. Сердце пропустило удар. — Кагами, экзамены кончились неделю назад. Я был в колледже.
И тут парнишку пошатнуло. Задница больно ударилась о натертый до блеска паркет, а босые ноги скрипнули пятками. Кагами замер, но повернулся на свою левую руку, когда заметил, что все еще держит в ней карандаш, который с хрустом сломался.
— Был? — глупо переспросил он и отбросил отросшую челку со лба. — Зачем ты туда ходил?
— Зачем? — Мадара делано задумался, постучав пальцем по подбородку, а затем стремительно бросился вперед, заставив Кагами в панике отползти назад. Лишь напугал. Мужчина с мрачной усмешкой упер ладони в колени. — Чтобы ты из меня клоуна не делал. Я почти месяц вокруг тебя на цырлах хожу, но не получаю не только поцелуя, но даже взгляда! Я, как последний баран, думаю, что ты, мой милый, к экзаменам готовишься… Что ты скрываешь?!
Кагами панически огляделся, ища пути отступления, но куда бы он ни побежал — спасения ждать неоткуда. Дверь так быстро не откроется, да и босиком бежать в уличную слякоть не очень уж хорошо. Парень пополз назад, помогая перебирать руками. Глаза альфы действительно сверкали чем-то дьявольски-красным, заставляя смотреть именно в них. Что у него за талант, который помогает влиять даже без метки? Кагами в ужасе распахнул глаза, следом за ними открылся и рот, пропуская из уголков потекшую от страха слюну.
— Я… Я ничего не скрываю, — краем сознания он уже понимал, что дело не кончится просто так. И теперь в голове встал нелегкий выбор: Мадара или Изуна. Ведь все, что парнишка скрывал — это связь с Изуной, но как можно о ней рассказать? Подставить одного и потерять другого. А ситуация-то похоже патовая. — Просто я немного устаю от этих подготовок… потому меньше времени уделяю тебе…
