Резкая боль в боку заставила Изуну присесть. Парень схватился за живот и в ужасе замер. Он не может быть таким плоским. Это же двадцать вторая неделя. Куда делся ребенок?

Мальчишка неподалеку громко визгнул, будто что-то звенящее покатилось по полу, вгрызаясь в барабанные перепонки миллионами осколков стекла. Заревел девчачий тоненький голосок.

— Хватит! — взмолился Изуна, пытаясь перекричать настойчивые голоса. Смех стал еще громче, а затем снова плач, и опять что-то упало совсем рядом.

Шаги в темноте становились все громче, они приближались с неумолимой решительностью. Изуна понимал, что не может встать, не может видеть, куда ему бежать, только слышал детские крики и мерзкое шарканье. Совершив титаническое усилие над ватными коленями, парень поднялся, пытаясь схватиться за мокрые стены. Эти противные колебания, что заставляют валиться с ног, должны исчезнуть. Это ведь не навсегда.

Каким-то чудом нашарив ручку, взявшуюся невесть откуда, Изуна повернул ее и шагнул в открывшийся проход, из которого знал, что не будет возвращения. Он убеждал свинцовые ноги подниматься по узкой лестнице, вьющейся ввысь, к свету, по мягким мраморным ступеням, потертым и избитым. Хватаясь ледяными руками за черные кованые перила.

Эхом отзывались голоса снизу. Умоляющие. Они все еще сзади… Это дети и то, что преследует невидимой тенью. Они приближаются.

Изуна бежал наверх, пытаясь приложить ладони к ушам, чтобы не слышать. Пальцы коснулись висков, и он тут же понял, что руки все еще мокрые. Блеклый свет уже позволял их рассмотреть. Это точно кровь, стекающая между пальцев и капающая на пол. Руки затряслись, и сетчатку обожгло ярким лучом, пробежавшимся лишь мельком.

Взяв себя в руки и покрепче вцепившись в перила, Изуна сделал несколько рывков, чтобы заставить себя двигаться. Преодолев последние ступени, парень оказался наверху, пошатнувшись в сыром воздухе.

Голоса снизу взывали все громче, просили вернуться к ним, остаться с ними, приближались сзади.

— Кто вы такие?! — пытался крикнуть он в пустоту, замечая, как узкий темный проход становился все меньше, а затем и вовсе превращался четырехконечной звездой и исчезал.

Что теперь? Здесь так тихо, так светло и безжизненно. Только ярко-алые руки выделялись на фоне белизны. Босые ноги начинали замерзать. Тут чертовски холодно. Короткая спальная рубашка совсем не спасала.

— То, что ты думаешь и делаешь — это безумие, — слышится едва различимый шепот, похожий на шелестение.

Теперь он стоял, загнанный в угол шершавой каменной стены, прижимаясь лопатками к острым углам и думая лишь о том, чтобы все это наконец кончилось. Что-то появлялось прямо рядом с плечом, но Изуна не мог повернуться и посмотреть. Его грудь тяжело и быстро поднималась, воздуха не хватало. Свет становился все ярче, еще ярче. Без предупреждения, Изуна повернулся, хватаясь руками за еще секунду назад не существовавший выступ, подтянулся вверх, встал на колени, а затем встал… шатко на краю пропасти. И что дальше? Голоса теперь умоляли с тихим отчаяньем, но парень уже повернулся к ним спиной. Он знал, что должен сделать дальше.

Кто-то смотрел на него из тени. Глаза жалобны, и все же в них чувствовался укор. Кто это? Что он хочет?

— У тебя нет выбора. Ты должен защитить свой шедевр, — снова настойчивый шепот, обжигающий висок. Но никого нет рядом, только голос.

— Мой шедевр? — неверующе обратился он к голосу, и тот усмехнулся.

— Твой дар…

— Мой дар? — Изуна вновь обратил внимание на свой живот, но тот все еще был плоским. — Мой дар — это будущее…

Под собственный шепот парень сделал свой шаг в бездну…

Вздрогнул… В глаза бил яркий свет. Кто-то трепал за плечо.

— Малышарик, — послышалось ласково у самого уха. — Опять спишь?

Изуна тяжело вздохнул и тут же почувствовал, как сухое горло отозвалось болью, а во рту распростерлась настоящая Невада. Воздуха в легких действительно не хватало. В чем же дело?

— М? Что такое? — голоса почти не было. Парень потер кулаками глаза и потянулся, за что Тобирама тут же погладил его по голове и присел рядом. — Тора, это ты?

Из-под смятого одеяла донесся приятный запах геля для душа и теплого тела. Говорят, что у родных людей особенный запах, который со временем приедается и пропадает. Тобирама никогда не верил в эту чушь, каждый раз упиваясь ароматом своего мальчишки.

— Ты можешь повернуться набок? — Тобирама совсем ласково обвел ладонью макушку своего мальчика, отвечая на заданный вопрос лаской.

— Нет, — Изуна тяжело вздохнул и прикрыл глаза, отвернув голову в сторону с легкой злобой и раздражением в голосе. — Зачем?

— На спине ты как-то страшно задыхаешься, — не обратив внимания на тон голоса и явное нежелание общаться сейчас, Тобирама облокотился спиной на спинку кровати и загреб мальчика в тесные объятия. — Я испугался, как только поднялся по лестнице. Очень слышно.

Все-таки объятия любимого альфы и его теплый, успокаивающий голос помогли совсем немного уняться и отойти от состояния после кошмарного сна. Однако дышать все еще было тяжело, словно легкие залило свинцом и перекрыло все дыхательные пути, оставив лишь маленькую щелочку.

— Мне неудобно на боку, я скатываюсь на живот, — Учиха от объятий решил не отстраняться, но за добрыми словами и хорошим поведением в мешок не полез.

— А почему ты не пользуешься подушкой? — мягкие пряди ониксовых волос тут же были по-ласковому накручены на пальцы, пока Тобирама рассматривал заспанное лицо своего омеги.

— Она слишком мягкая, и голова проваливается. Какой в ней смысл? — Изуна тут же обвел взглядом подушку, что ему купил Тобирама буквально несколько недель назад, и сощурил глаза. Все-таки как бы он ни укладывался на нее — было неудобно. Но неудобно было то ли от ограниченности поз из-за живота, то ли из-за этой несчастной подушки. Легче было верить в последний вариант.

Цыканье.

— Малыш, смысл в ней такой, что она не для головы, — Тобирама кратко поцеловал омегу в макушку. — Дальше будешь спать?

— Да.

И отчего-то Тобирама совсем не удивился этому ответу. В последнее время он только и заставал Изуну в обнимку с подушкой, обильно укутанного в одеяло. И это очень сильно напрягало, он, конечно, слышал, что беременные ведут себя странно и порой слишком истерично, но до такой степени сонного и ленивого человека он ещё не видел. Не считая Хаширамы, конечно же, но у него натура такая.

— Ты не заболел? Хорошо себя чувствуешь? — Тобирама с долей волнения в голосе приложился губами ко лбу Изуны, пальцами убирая челку с пути.

— Да, Тора, все хорошо, — Учиха уже готов был пускать дымные колечки из ушей, если бы ему задали ещё хоть один вопрос и лезли дальше, потому легко пихнул Тобираму в грудь. — Я хочу спать.

— Может, кушать хочешь?

— Я спать хочу, — Изуна от злости прикрыл глаза и сосчитал про себя до десяти, сжимая кулаки и целясь уже ударить приставшего любовника, на которого словно резко ласка и забота обрушилась, которая сейчас так бесила и щекотала нервы. Все-таки они не к черту.

Ещё немного, и он точно сорвётся…

— Почему ты так тяжело дышишь? — Тобирама уткнулся носом в тёмную макушку и вдохнул сладкий аромат ягодного бальзама, тут же пожалев об этом поступке. Все-таки ему неплохо прилетело локтем в ребро. Благо, что удар смягчило одеяло, в которое был укутан омега.

Изуна присел и схватил мужчину за ткань водолазки, резко притянув к себе и принимаясь тыкать ему в нос злосчастной подушкой.

— Почему?! Ты шутишь?! Мне легкие этой штукой придавило!

— А что доктор говорит?..

Ей богу, здесь даже Изуна удивился стальной выдержке Тобирамы, не понимая, почему на него все ещё не обиделись и не ушли, оставив наедине с подушкой. Неужели не так идеально знает своего альфу?

— Что я хочу спать! — омега пихнул Тобираму вновь в грудь и резко перевернулся на бок, неудобно для себя решив обидеться именно в этой позе. Ничего страшного, потерпит, пока Тобирама не уйдёт и ляжет удобно. Идеальная сила обиды.