— Мистер Сенджу, — деловито начала она, — Я же не ошиблась?
Хаширама подскочил со стула и едва не крикнул, а потом отчего-то рассмеялся и указал на стул перед своим полукруглым столом, предлагая сесть. Женщина кивнула, но садиться не стала, только подошла ближе. Он снова потер плечи, пытаясь избавиться от мурашек. Это всего лишь выверты психики, беспричинный озноб. Кратковременное помутнение сознания. Ничего ведь еще не произошло. Но Хаширама очень не любил подобные сюрпризы.
— А вы, мисс…
— Миссис, — перебила она его и кивнула. — Микото Учиха, уже, как тринадцать лет.
— Учиха? — протянул он, будто пробуя знакомую до боли фамилию на вкус.
— У вас со слухом плохо? Вроде бы не старый еще.
К загорелым щекам бросилась кровь. Так его еще не осаживала женщина. Это позволялось только Мадаре. Женщины вообще любили Хашираму, а потому к такому тону он не привык.
— А как вы вошли? — неуклюже почесал он затылок, чувствуя, что не на шутку смутился.
— Я вас умоляю, мистер Сенджу…
— Хаширама.
— Хаширама, — вежливо исправилась она. — Когда женщина в ярости, она похожа на годзиллу. Самолет ее не остановит, атомная бомба ее не остановит. Даже Ненси Рейган ее не остановит.
Мужчина смущенно улыбнулся и снова шлепнулся в свое кресло, сцепив пальцы в замок на столе.
— А вы родственница?.. — пытался он встрять, но снова был перебит.
— Самая близкая, но мы тут не мой статус будем обсуждать, верно? — отрезала Микото и, бросив документы, сама уселась на уголок стола.
Хаширама оценивающим взглядом прошелся по ее ногам, поднялся по плоскому животу, заострив внимание на сережке в пупке, а потом так неудачно встретился взглядом, что пришлось прикрыть лицо ладонями и отвернуться. Неловко.
— Полагаю, Микото, что вы привыкли разговаривать с людьми на столе… — он прокашлялся в кулак от смущения.
— Слишком привыкла, — непринужденно махнула она рукой и придвинула листы ближе. — Но обычно люди на моем столе чересчур молчаливы, а так же смирно лежат с Y-образным вырезом на груди. Вы знаете, что обычно мертвым, после взвешивания внутренностей, все закладывают в грудную клетку, даже мозг, а череп набивают ватой, чтобы не деформировался. Так удобно, понимаете, это проще, чем пихать что-то похожее на желе обратно.
Хаширама скривился, чувствуя, как по пищеводу к глотке подкрадывается рвота. Даже схватился ладонью за горло, чтобы предотвратить казус. Под ладонью скакал пульс.
— Вы хотите сказать, что…
— Я хочу сказать лишь то, что я работник морга, — подтвердила она и ткнула в заключение о смерти. — А ваш родственник лежит у меня в холодильнике невостребованным уже вторые сутки.
Мужчина икнул, почувствовав в голове разлившийся неприятный, густой туман. Картинка перед глазами смазалась. Однажды он уже слышал подобное, когда его посреди ночи вызвали в больницу, но там явно сказали, что Тобирама жив. А сейчас?
— Кто? Какой родственник? — звучало глупо и приглушенно. Естественно, что он понимал, какой.
— А у вас их много? Тут все есть, — еще раз настойчиво двинула она документы, и только тогда Хаширама в них заглянул. — Фото, заключение о смерти, причина смерти. Почитайте.
Хаширама внутренне сжался, когда увидел лицо единственного родственника, что было белее обычного. Закрытые глаза, обрамленные белоснежными ресницами, полосы на груди, заштопанные грубыми швами. Но такого же не может быть.
— Господи…
— Я понимаю, что это выглядит ужасно, и для вас стало полной неожиданностью. Меня удивляет лишь одно — как вы могли об этом не знать. Совсем не общались и не знали, что у него проблемы с сердцем?
Он закрыл лицо руками и покачал головой, отказываясь верить. Он действительно ничего не знал. Микото осторожно притронулась к его плечу.
— Простите, но я в полнейшем шоке, — говорил он в свои ладони, пытаясь сдержать слезы. — Он не выглядел больным, ведь я виделся с ним совсем недавно.
— Так бывает, — утешающе погладила она его по голове. — Человек может выглядеть здоровым, а потом превращается вот в это… Молчаливое и податливое. Наверное, только в фильмах человек выглядит после смерти, как великомученик, но это все романтический вымысел. Спустя пару дней в общей комнате с единственным холодильником, он становится киселем, отравляющим воздух трупными ядами. Он не нарочно, он просто не может иначе. Но окружающим от этого не легче, правда?
Хаширама посмотрел на Микото с удивлением, почти с надеждой, что сейчас она скажет, что это просто шутка. Но потом недоверчиво прищурился.
— Микото, можно взглянуть в ваш паспорт? — робко спросил он. — Я, знаете ли, не привык верить людям на слово.
Женщина пожала плечами и залезла в сумочку, в который как раз зазвонил телефон. Она быстро поставила звонок на беззвучный и, вынув паспорт, открыла его перед Хаширамой.
— Простите, у меня мало времени, — поторапливала она, пока мужчина с искаженным лицом листал ее документ. Дойдя до страницы “семейное положение”, и вовсе застыл.
— Это все чушь, — бормотал он. — Такого не может быть.
И непонятно, чего он испугался больше. То ли смерти, то ли полного разрыва отношений со своим любовником. Четкая дата регистрации брака, написанная машинной строчкой тринадцать лет назад.
Хаширама схватил первое, что подвернулось под руку. Подставка с дорогими перьевыми ручками — подарок от какого-то заказчика. Он замахнулся, но отчего-то не решился бросить. Вздохнул еще раз. Другой. А потом внезапно, почти неосознанно, Хаширама швырнул подставку в дверь. Не дурачась и не играя, швырнул со всей дури. Увесистая подставка ударила в дверь, вырвав из нее кусочек щепы, ручки разлетелись.
Микото спрыгнула со стола и поправила юбку, спокойно собрала паспорт и остальные документы, стараясь не обращать внимания на мужчину, яро вцепившегося в собственные волосы и готового их вырвать с корнем к чертовой матери.
— Моя машина у входа, — сухо заключила она, направляясь к двери. — Я жду вас внизу. Мне нужны вещи вашего брата. Заедем за ними к нему домой, оформим все документы, и обещаю, что больше вы меня не увидите.
Еще какое-то время Хаширама сидел в полной прострации. Все, что осталось от женщины, сидевшей на его столе, так это запах дорогих духов. Она не сон, она тут была и, казалось, что принесла все плохое, что только могла. В душе оборвалась последняя ниточка и начинала разрастаться черная дыра. Хаширама обнял себя за плечи, отчетливо ощущая, что если отпустит, то развалится прямо тут, как разложившийся мертвец. Как его брат… Он понял, что больше никому не нужен. Что остался один. Нет. Не остался. Он всегда был один, если верить паспорту этой женщины.
Рабочий день еще не закончился, а потому они быстро добрались до дома Тобирамы без пробок. Хаширама же наоборот хотел растянуть этот момент. Он был готов ехать вечность, только бы не столкнуться с ужасающей действительностью.
У дома ему тут же бросились в глаза две машины. Он их узнал сразу. Мадара тоже здесь? Да еще и раньше его самого? Хаширама мельком взглянул на Микото. Да, она вполне могла и его заставить приехать. Сердце заколотилось будто бешеное. Как он сейчас посмотрит ему в глаза? Что спросит? А уместно ли что-то спрашивать? Они ведь семья. Бред.
Хаширама вышел из машины и направился к дому, наблюдая за тем, как нехотя переставляются собственные ноги. Это неизбежно.
Дверь открыл Изуна. Хаширама тут же обратил внимание на красный нос и воспаленные глаза. Неужели все знали? Он один дураком остался?
— Проходи, — плаксивым голосом позвал Изуна и отошел в сторону. Микото вошла следом.
Хаширама слышал знакомый голос, что доносился с кухни. Мадара явно с кем-то говорил. И, бог свидетель, он не хотел знать, с кем, ведь голос был детским.
— Изу, это правда? — повернулся он к младшему Учихе, а тот только кивнул и шмыгнул носом. — Я не знал. Как такое могло произойти?
Изуна пожал плечами.
— Мы в тот день вернулись домой, — на грани новой волны рыданий ответил он. — Я проснулся ночью и пытался толкнуть, но потом понял, что он не дышит. Все было хорошо… Я не знаю, как такое могло произойти…
