Тихо встав с кровати, Тобирама прошел в столовую. Заглянув в холодильник, глаза разбежались. Нужно было быстро сообразить из чего приготовить завтрак. Попадалось лишь то, что шумно или долго в приготовлении.
— Придется импровизировать, — усмехнулся Тобирама сам себе, доставая продукты и постоянно оглядываясь на комнату.
Он неслышно вошел обратно, держа в одной руке тарелку, а в другой — стакан, постарался бесшумно поставить их на прикроватную тумбу, а сам осторожно прилег на свое место, уже, наверное, в десятый раз обрадовавшись, что кровать не скрипит. Изуна будто и не думал шевелиться вовсе, все так же сопя в одном положении и размазывая щеку по подушке.
Тобирама аккуратно приподнял одеяло и, нырнув вниз, накрылся им с головой. Ему очень нравилась эта привычка Учихи — спать без белья, а также выходить без него из душа да и в общем-то купаться без него Изуна тоже любил. Он, черт возьми, был прав — стесняться действительно нечего. А этот его запах слегка потного тела вперемешку с почти выдохшимся парфюмом — запах живого человека. Он не боится, не бежит, только мирно спит и отчего-то улыбается во сне. Это ли не счастье? Тобирама многое упустил в жизни, но решил, что теперь начнет жизнь с чистого листа, стараясь быть в гармонии с собой и окружающими.
Несмело коснувшись губами влажного живота, мужчина замер, прислушиваясь. Ничего. Изуна все так же спал. Робкие поцелуи спускались до бедренных костей, переходя в гладкую зону паха. Ну, ей богу, как девчонка следит за собой. Тобирама ухмыльнулся, тихо выдохнув, и приложился щекой к мягкому члену. Контраст прохладной щеки и горячего паха Учиха должен был ощутить, но не шевельнулся. Даже когда достоинство оказалось в чужом рту, он все так же не издал и звука.
Утро — пожалуй, самое лучшее время суток для того, чтобы проявить свои чувства, отдать партнеру всю свою не истраченную нежность. Положительная энергия будет преследовать тебя целый день.
Изуна тихо простонал, будто шепотом, полностью перекатился на спину, расправив тело. Старательные движения головой и языком не оставались без внимания. Член во рту постепенно твердел. Учиха поерзал, снова издал глухой стон, но, похоже, что все еще не проснулся до конца. Рука его скользнула под одеяло, тронула чужое плечо, а затем ласково вплелась в волосы. Легкое касание горячих ладоней на бедрах заставило Изуну прогнуться и толкнуться глубже в рот. Ровные зубы играючи прикусили головку, вырвав протяжное поскуливание. Ни один не решился скинуть одеяло, оставив сие действие утренним таинством, нарушаемым только яркими стонами Учихи, от которых можно было кончить, не притрагиваясь.
Утерев рот ладонью, Тобирама потянулся за поцелуем, а улыбчивые полусонные глазки неотрывно следили, но, почувствовав дыхание совсем рядом, прикрылись, отдаваясь на растерзание юркому языку.
— Как же ты стонешь, малыш, — томно прошептал Тобирама в губы, все еще коротко их касаясь. — Такую музыку я бы слушал вечно.
Изуна сощурился и делано застеснялся, натянув одеяло на подбородок, расслабленное тело вытянулось до кончиков пальцев, с дрожью расправившись.
— Что это было? — тихонько спросил он в одеяло, хитро улыбаясь.
— Доброе утро, — прошептал Тобирама, улыбнувшись в ответ. Он еще раз коснулся губами покрасневшей щеки и кивнул в сторону тумбы, садясь в кровати. — Там завтрак, я помню, что ты любишь сладкие вафли с манго, а еще молочный коктейль.
Подтянув одеяло на грудь, Изуна чуть поежился оттого, что в комнате было прохладно, присел на колени и принюхался к запаху свежих фруктов. Сладкий кленовый сироп стекал с горячих вафель, в стакане пенился холодный коктейль. Учиха довольно затрясся, приложив кулаки ко рту, умилительно простонал и обнял за шею, случайно тронув губами чужую кожу на плече. Теплая.
— Я еще не чистил зубки, — нелепо оправдался он, но все же приложился губами к щеке.
— Это мы переживем, — на выдохе ответил Тобирама, глупо потрепав по и без того лохматой голове, а после подал тарелку, поставив ее на колени Изуне. — Изу, мы ведь завтра уедем уже, отпуск не вечный, — после собственных слов во рту стало горько, будто разлилась неприятная желчь. — Давай попробуем в последний день говорить друг другу только правду.
Изуна затолкал первую вафлю в рот и смерил приятеля вопросительным взглядом, продолжая медленно жевать. Ему было совсем непонятно откуда столько грусти в голосе. Они уже расстались один раз, так почему должны расстаться во второй?
— Но мы же… — попытался он встрять с набитым ртом, но тут же увидел отрицательный кивок головы. По видимому, Тобирама уже все сам решил.
— Я не буду об этом жалеть, — заверил мужчина довольно твердо. — Никаких провокаций и вытягивания личных проблем, просто будничная правда. Например, если я тебя спрошу о том, как я выгляжу…
— Я отвечу, что у тебя на бороде белые потеки, — рассмеялся Изуна и сам же стер их. — Я тебя понял.
Угрюмые хмурые тучи не давали солнцу даже малейшего шанса пробиться, сверкнула молния, невдалеке рокотал летний гром, а ливень становился только сильнее. Похоже, что в предпоследний день пребывания у океана погода решила зло пошутить и не выпускать из дома. Ребята уютно устроились на открытой веранде, слушая бесконечные потоки воды, кожей ощущая мелкие капли, что разбивались о перила и покрывали открытые ноги и руки тонкой пленкой. Дощатый пол нагревался от горячих тел, скрытых от непогоды теплым пледом.
Изуна удобно уселся на чужие колени и приложился щекой к груди, слегка приобняв за талию. Чувствуя только тепло и своеобразную заботу, парень сильнее кутался в плед, натягивая его на плечи, ему совершенно не хотелось уезжать, ведь тогда все будет иначе, тогда все изменится. Там появится работа, заставив утонуть в будничной рутине.
— О чем думаешь? — тихий, низкий голос Тобирамы потонул в стуке капель по крыше.
— Я не хочу уезжать, — перебирая пальцами края пледа, Изуна старался следить только за руками, понимая, что если сейчас взглянет в такие же грустные глаза, как у него самого, то разревется.
— Придется.
И этот ответ, больше похожий на обреченный выдох, заставил сердце вконец сжаться. Время тут бежало быстро, совсем не так, как в разлуке до этого.
— Знаю, — голос Изуны дрогнул, но вновь разлившийся гром удачно замаскировал накатившую грусть. — Что между нами происходит? — парень поднял глаза и дождался ответного взгляда. — Честно. Помнишь?
Тобирама едва заметно кивнул и прикрыл глаза, тяжело сглотнув. Он бы с радостью ответил, если бы мог говорить за двоих, но к такому был не приучен. Спина и затылок уперлись в неровную стену, а руки сцепились в замок на чужой пояснице в меховом халате.
— Не знаю…
Обидно ли было Изуне это слышать? Пожалуй, что другого он не ждал. Глупо требовать много от человека, только-только начинающего жить.
— Ты сомневаешься во мне или в себе?
Но Тобирама покачал головой, отрицая и то и другое. На глаза случайно попались голые ноги Изуны, и он поспешно набросил на них плед, помня, что тот всегда мерзнет. Учиха на это благодарственно кивнул и снова стал перебирать болтающиеся кисточки.
— Что-то внутри меня будто вывернуто наизнанку, — с некоторой озлобленностью наконец ответил он. — У меня не было ничего, а теперь все, сразу и очень быстро…
— Тебя это пугает?
— Пугает, — согласился Тобирама, смотря в черную макушку. Он может и ждал, что Изуна снова к нему повернется, но тот склонил голову еще ниже. — Пугает, но не это. Я боюсь все потерять так же стремительно, как получил. И какой бы ледяной скалой я не выглядел, у меня тоже есть чувства. Боюсь, что еще одного потрясения я не переживу. Причем, наверное, буквально. Но ты не должен из-за этого меня жалеть…
— Я тебя не жалею, — перебил Изуна даже грубо. — Если все, что я делаю, говорит лишь о жалости…
Он не смог договорить, на нижних ресницах уже повисли первые слезы, а до катастрофы оставалась лишь пара фраз.
— Это не так, — Тобирама попробовал успокоить, но у него всегда это плохо получалось. Прижав голову ближе к своей груди, он случайно коснулся мокрой щеки. — Я понимаю твои чувства, но не понимаю, как можно все забыть, ведь как только я тебя ни называл, бил даже.
