— Господи, дай мне терпения…

Момент отличный, надо только умело им воспользоваться. Хаширама поднялся со стула и махнул парнишке на выход. Учиха так и не поднял головы. Держался. Потому что если бы встал, то убил бы пацана на месте. Хороший свидетель — мертвый свидетель.

И только когда хлопнула входная дверь, Мадара решил встать из-за стола. Руки легли на плечи, заставив сесть обратно. Совсем легкие массажные движения на сильных плечах, нежные касания — то, чего так давно не хватало. Хитрый гад. По-хорошему надо бы его отметелить, но пусть пока продолжает.

Сенджу отодвинул копну черных волос на бок и поцеловал в шею, почти у самого загривка. Пахло дорогим парфюмом вперемешку с любимым телом.

Рваный вдох, затем такой же выдох. Это победа.

— Поднимемся? — Нежно промурлыкавший голос заставил покрыться крупными мурашками.

Желания не скрыть. Хаширама всегда знал, как заставить урчать от удовольствия этого большого дикого кота. Мадара не подпускал к себе никого, никому не давался в руки, а вот ему отдался. Даже сейчас злой, расстроенный и обиженный не может сказать и слова.

— Я тебя убью, — только и ответил Мадара, поднявшись со стула и повернувшись к приятелю лицом. — Позже…

— Обязательно…

Широкая ладонь закопалась в спутанных прядях, чуть оттянув голову назад, второй рукой Сенджу стянул со своих волос резинку. Он знал, что Учихе нравится, когда они распущены. Ведь все дело к этому и идет, верно?

Короткий, почти детский поцелуй в скулу, но к решительным действиям было приступить сложно, хоть и очень хотелось. Мадара довольно агрессивен, и не факт, что сейчас не ударит. Этот может.

— Чем убивать будешь?

Оба закрыли глаза, пытаясь насладиться моментом, которого так не хватало.

— Сейчас нож из сердца вытащу и полосну твою прекрасную шею.

— Чую, будет больно.

— Нет, ты даже не почувствуешь, — не выдержал, так и вцепился в гладкие каштановые пряди, намотав их на кулак. — Страшно меня поцеловать, да?

— Так какой же твой положительный ответ на мой вопрос? — он мотнул головой в сторону лестницы. — Поднимемся?

Вернув трезвость ума, Мадара принялся вспоминать, а все ли он убрал в комнате, можно ли туда впустить постороннего. То, что там всегда находилось — не для чужих глаз. Вопросов будет много, на которые нет ответов. У него самого было много вопросов к себе. Почему он так поступил — самый главный. Кажется, что после вчера все убрал.

— Дважды…

Хаширама все понимал без слов, ему вообще не надо было ничего говорить. Эти голодные волчьи глаза говорили выразительнее слов.

— Хоть трижды.

Вот же черт! Убрал, да не все. Быстро прыгнув на кровать, воспользовавшись моментом, пока приятель закрывал дверь на замок, он повернул фото в рамке, что стояло у кровати на тумбе, лицом вниз. Вот теперь точно все. И дело даже было не в том, чтобы кто-то не видел его. Больше всего Мадара не хотел, чтобы все, что тут происходит, видел человек с фото. Вот такой пунктик.

Учиха моментально был прижат к кровати, а вездесущие руки уже начали стягивать с него одежду. Так и хотелось крикнуть «быстрее», именно этой тяжести на себе ему давно не хватало. Было что-то особенное в том, когда берешь не ты, а тебя. Ты просто лежишь и получаешь удовольствие, чувствуя, как твои мышцы перекатываются под горячими пальцами.

— Ты еще помнишь, как это делается? — тихо спросил Хаширама и засунул Мадаре два пальца в рот.

Конечно помнил, потому и стал жадно обсасывать их, одаривая большим количеством слюны, тонкая нить от которой впоследствии оборвалась где-то в районе груди. Ловкие пальцы слишком быстро растянули сфинктер, давно забывший такие ласки, и грубо согнулись внутри тела. Электрический разряд поднялся по позвоночнику.

— Скучал по такому? — довольная улыбка Сенджу сейчас больше походила на улыбку садиста, но он не старался делать больно. — Я помню, как ты любишь.

— Только не останавливайся, — хрипел Учиха, чувствуя распирающую забытую боль. — Ты всегда слишком много базаришь.

Вот сейчас уже точно стыдно стало, потому что как только партнер пару раз задел упругую выпуклость простаты, так сразу пришлось сдерживаться. Потому что, мать его, слишком быстро. Слишком хорошо Хаширама знал его тело и слишком умело им манипулировал. Ей-богу, так и придется его убить. Но с него — заразы, еще раз. Ишь ты, нарисовался тут, обманул бедного мальчишку, а теперь лежит и скалится, как же у него все гладко получилось. А на кого злиться? Мадара сам хорош, мог бы и не поддаваться, оставаясь все тем же колючим ежиком, срывающимся на ребенке.

— Да давай уже, вижу, что готов, — пару раз сжав напряженный до боли член любовника, Хаширама услышал эти долгожданные крики, сопровождаемые натужными выбросами спермы. — Кого ты тут стесняешься? Я ж сам чуть не кончил, а ты терпишь.

— А сам чего же?

— Я же знаю, что тебе так нравится, — улыбку уже прямо-таки хотелось смахнуть кулаком, но Мадара держался. — Я дам тебе прийти в себя, но боюсь, что второй раз будет еще короче.

Привычные теплые губы, так жадно покрывающие поцелуями бледную грудь, плечи, шею. Влажный язык, касающийся ушной раковины. Определенно, только Сенджу знал настоящего Учиху. Это для всех он был злой и строгий, но только не для него. Грозился, конечно, убить, но так он всегда говорил, наверное, пытался держать устрашающий вид.

Немного повозившись со штанами, Хаширама откинул их в сторону, судя по звуку, в них лежал телефон, что громко стукнулся об пол. Он махнул рукой. Плевать.

Почувствовав истекающую смазкой головку, подставленную к анусу, Мадара дернулся. Но руки, схватившие за бедра, заставили остаться на месте.

— Забыл меня, что ли? Я больно не делаю.

— Ага. Ты делаешь больно по-другому.

Эти слова стали спусковым механизмом, и горячая плоть с треском оказалась внутри почти полностью. Порвал, что ли? Самому больно стало. А он все такой же болезненно узкий. Действительно, ни с кем не был? Лицо исказила неприятная гримаса боли.

— Больно?

— Приятно, — зло процедил Мадара. — Прекрати пиздеть, просто двигайся.

Стало заметно, что примерно этого Учиха и хотел, все его тело тряслось, а руки нервно сжимали предплечья, оставляя на них ссадины от коротких ногтей. Он выгибался сам, стараясь просто прорости в любимом теле, быть с ним ближе, еще ближе.

Сенджу двигался слишком грубо, заставляя тело под ним кричать от боли и удовольствия. Толкаясь все жестче, резче, глубже, без нежностей. Слишком сильно он скучал по этому чувству единения. Его это тело, и больше ничье. Так было, и так будет всегда. Соблазнительный мерзавец Учиха Мадара…

— Дара, прости, я больше не могу, — слишком отрывисто слетело с губ вперемешку с горячими выдохами.

— Чуть-чуть… подожди… секунду… еще немного… Ах!

Второй раз он всегда слаще, даже несмотря на то, что похоже без крови не обошлось. Переборщили. Но когда бывало по-другому? Все пройдет, а сейчас именно это и было нужно.

— Знаешь, я все-таки убью тебя. Медленно и мучительно, уподобившись твоему брату. — Мадара скорчился от боли и потрогал себя между ягодиц. Зараза. Точно как в первый раз.

— Ты этого не сделаешь. — Хаширама привычно улыбнулся, наблюдая такую картину.

— Отчего же? Ты не слишком самоуверен?

— Ну-у-у, знаешь, как говорят: берегите тех, кто вас трахает, — он честно старался проговорить это с невозмутимым лицом, но потом все-таки брызнул смехом.

Учиха поспешил отвернуться, но только потому, что пытался скрыть заразную улыбку.

— Сенджу, какой же ты ёбнутый…

— Да нет, — воспользовавшись моментом, тот поцеловал в лопатку, в очередной раз, поразившись красивой рельефной спине, и наконец, ощутив ее своими губами. — Просто счастливый.

— Тревожный звоночек, Хаши, тебя делает счастливым моя задница.

— Не без этого, — смех становился все более истеричным, до боли в животе и пояснице. — И она тоже.

Вот тут уже и Мадара не сдержался, действительно было сложно. Совершенно беззаботный смех лег ментоловым пластырем на глубокую рану. Стоило ли ругаться, если потом все равно придется мириться. Оба понимали, что не смогут друг без друга. Слишком много их связывало и духовно, и физически.