Не открываю глаза даже тогда, когда он разворачивает меня к себе, кладет мои ладони себе на пояс и прижимается губами к уху.
— Не бойся, — ласково и нежно, словно передо мной совсем другой человек. — Потрогай уже.
Не верю своим ушам. Неужели я так плохо скрывался, что он знал все время, чего я хочу? Поддеваю пальцами его гольф и скольжу ими по коже. Кажется, ко мне достаточно поднести спичку, как я тут же вспыхну.
— Сними, пожалуйста, — если гореть, то дотла. Совершенно откидываю свой стыд, сам дергаю за края его кофты, и она с той же легкостью, что и моя, падает под ноги.
Боюсь посмотреть, боюсь вдохнуть. Я слишком долго и слишком сильно этого хотел. Я думал, что возьму и почувствую что-то в этот момент, но такого не происходит. Не знаю, что еще мне нужно. Дышу ему в плечо, двигаюсь все ближе, пока наконец полностью не прижимаюсь к его горячей коже.
Я скорее мертв, чем жив. Тяну его за собой в комнату, пячусь задом в небольшом коридоре, изгибы которого знаю наизусть. В какой-то момент понимаю, что не стою твердо на полу, а потом и вовсе падаю спиной на кровать. Хён так близко, от него так жарко. И пока я отдаюсь его поцелую, он стаскивает с меня штаны вместе с бельем.
Чувствую, что совсем не готов, меня охватывает какой-то совершенно дикий страх перед всем, что должно между нами произойти. Я зажмуриваюсь и понимаю, что по вискам текут слезы. Вероятно, что, увидев это, хён тоже тормозит и садится на колени рядом со мной.
— Слишком быстро, да? — с опаской спрашивает он и касается моего лица пальцами, чтобы вытереть слезы. — Я думал, что ты тоже этого хочешь.
— Я хочу… — мямлю я, а голос хрипит, и становится невозможно сдержать всхлипа. Я не плачу, но отчего-то не могу это контролировать. Мне становится ужасно неловко. — Я все испортил этим…
Хён ложится рядом со мной и касается моей головы своей головой. Осторожно нащупываю его руку и сжимаю пальцы, а вторую все никак не могу убрать от лица. Тру и тру глаза, а слезы все не прекращаются.
— Истерика? — спрашивает он неестественно низким голосом, и я понимаю, что он действительно обеспокоен моим состоянием. Тупо киваю и шмыгаю носом. — Я не должен задавать этот вопрос, но… Это твой первый раз?
Не могу врать и отрицательно мотаю головой.
— Нет, не первый, — отвечаю вполне спокойно и смотрю мутным взглядом в потолок. — Тут дело в том, что… Ты представить не можешь, сколько я тебя хотел…
Обрываюсь на полуслове и понимаю, что после этой небольшой правды мне становится гораздо легче.
Пытаюсь собраться с мыслями и как-то оправдаться в том, что мой язык сейчас существует отдельно от меня и мозга. Я слишком перевозбужден, и это плохо, но мне сложно остановиться даже в вытирании собственного носа.
— Ты можешь попросить меня уйти, — хён неожиданно нарушает тишину и сильнее сжимает мои пальцы в своей ладони. — Если ты боишься или не уверен, то мы не будем этого делать…
Внутри будто что-то вскипает. Злость? Обида? Нет. Скорее, некое подобие ревности. Мы слишком близко, чтобы разбежаться и делать вид, что ничего между нами не было. Хотя, на деле, конечно, не было, но я слишком амбициозен, чтобы считать так. Я хочу его, и я уверен в этом. Хочу так же сильно, как глоток воздуха, выныривая из воды.
Подрываюсь с места и неуклюже плюхаюсь на него сверху. Мне уже почти плевать, что я полностью раздет. Не чувствую хёна чужим и не хочу прятать свое тело от него, тем более, что он и так достаточно хорошо изучил его за все это время. Как слепой котенок тыкаюсь носом в грудь, вдыхаю его запах и прижимаюсь щекой. В какой-то момент понимаю, что готов потерять сознание от свалившихся на меня эмоций, тихо рычу и, не думая о последствиях, кусаю его за грудную мышцу. Держу крепко, в очередной раз шмыгаю носом и хватаюсь ладонью за его пах, словно хочу ударить.
— Ты издеваешься? — бормочу я, когда понимаю, что он возбужден не меньше, чем я. — Не будем?
Хён в недоумении смотрит на меня, а я машинально облизываю губы и приподнимаюсь на руках, чтобы отстраниться. Не знаю куда спрятаться и мысленно корю себя за то, что сделал — слишком поспешно, слишком несдержанно, слишком неправильно.
— Я не… — собираюсь что-то сказать, чтобы эта тишина не длилась мучительную вечность, но хён прерывает меня на полуслове, хватает за плечи, и я мгновенно оказываюсь под ним. Пути назад больше нет.
Он нависает надо мной, вдавливая меня в матрас, и мне кажется, что мой пульс зашкаливает настолько, что, того и гляди, остановится сердце. Хён так близко, что я могу разглядеть каждую морщинку, каждую родинку на его лице. В тусклом свете комнаты оно выглядит особенно красивым, и мне ужасно хочется дотронуться до него сейчас, но хён прижимает мои руки к постели и придавливает собой, не давая вырваться. Его взгляд настолько пристальный, что я не выдерживаю и закрываю глаза.
Дышать совсем не получается, но, когда хён наклоняется близко ко мне и целует, мне снова кажется, что земля уходит из-под ног. Его поцелуи становятся жадными, несдержанными, а хватка усиливается. Уверен, он даже не замечает, что делает мне больно. Настойчиво-жарко раскрывает мои губы, делает поцелуй максимально глубоким. Не сразу понимаю, что мои руки наконец свободны, и тут же чувствую, как мои ноги разводят в стороны. Хён не разрывает поцелуя, оглаживая пальцами суховатую от вечной хлорки кожу моих бедер и с садистским наслаждением сдавливая их.
Ощущаю во рту металлический привкус, когда хён отстраняется от меня и слизывает капельку крови с ранки на своей губе. Я не смог удержаться и снова прикусил его губы. Ухмылка на лице хёна выглядит слишком довольной: наверное, со стороны я выгляжу как дорвавшийся фанатик, но мне плевать. Хочу чувствовать его ближе, пусть лишает меня кислорода всю ночь, я просто хочу, чтобы он был сейчас рядом, и чтобы это не была очередная чёртова галлюцинация.
Хён ненадолго отстраняется от меня и выпрямляет спину, стоя на коленях. Жадно ловлю очертания его тела в темноте: размах широких плеч, которые сильно идут вразрез с его узкой, крепкой талией. Слежу за его руками, когда они развязывают резинку на спортивных штанах, и тут же отвожу взгляд, пытаясь выровнять дыхание и как-то успокоиться. Принять то, что сейчас случится.
Хён снова оказывается рядом и мягко, даже ласково оглаживает моё лицо ладонью. Трогает большим пальцем щеку, а я не понимаю, как он может так быстро переключаться в своих эмоциях. Замечаю блестящий серебристый квадратик в его руке и словно под гипнозом смотрю, как хён подносит упаковку с презервативом к губам и прихватывает её краешек зубами. Он не разрывает зрительного контакта, смотрит пристально и тянет упаковку, разрывая её. Мои губы раскрываются все больше в немом стоне, а мой взгляд непроизвольно цепляется за его руку, опускающуюся вниз. Его грудь, на которой виднеется неяркий след от моих зубов, красиво очерченные мышцы рельефного пресса.
Моё лицо страшно горит и, наверное, я похож на помидор. Я не чувствую собственных рук, а пальцы чертовски дрожат, как будто я таскал что-то тяжелое в течение нескольких часов. Мои глаза следят за его руками и запоминают его тело, как вдруг он резко прихватывает пальцами мой подбородок и поднимает моё лицо.
— Смотри мне в глаза, Гюн-а, — его голос кажется на несколько тонов ниже, а взгляд такой властный, что я невольно сглатываю подступивший комок в горле.
— Хён… пожалуйста, хён… — начинаю просить его, сам не знаю о чем, а мой взгляд цепляется за мягкие черты его лица, так не соответствующие его истинному характеру.
— Ничего не бойся, Гюн-а, — немного мягче говорит хён, а я автоматически киваю, но это никак не подавляет мой страх. — Держись за меня, — он тянет мои руки к себе за спину, позволяя мне ухватиться за него.
Он касается губами шеи, а я путаюсь пальцами в его волосах, таких ужасно мягких на ощупь. Если бы не твой чёртов характер, Че Хёнвон, я бы назвал тебя самым мягким человеком в мире. Вздрагиваю и тут же сжимаю кожу на его плечах, когда его пальцы касаются входа, а когда он осторожно начинает растягивать меня, я чувствую, что схожу с ума. Кожа расцветает под его губами, а тело мне больше не подчиняется. Есть только Че Хёнвон и его пальцы внутри меня. Он немного сгибает их, и меня почти подкинуло бы на кровати, если бы он не держал так крепко. А ещё у Че Хёнвона просто железный самоконтроль, иначе он давно бы разорвал меня и, наверное, сделал бы меня самым счастливым.
