Чувство дежавю. Змейкой мой дед в молодости называл свою жену – мою бабушку. Правда, за ярко-зеленые глаза и по мотивам сказок Бажова. Мой предок любил их, и сам был родом с Урала.

– Ссс, – шутливо прошипела в ответ я, наблюдая, как Сергей дышит на мои руки.

– Змеи – очень древние существа, – редактор внимательно посмотрел на меня и продолжил. – Тот стих. Знаешь, ты с большим чувством читаешь. Чувствуется внутреннее напряжение, которому…нет адекватного выхода. Надеюсь, ты овладеешь собой и будешь меньше стесняться, – напомнил Сергей про вечер, когда я, напившись, рассказала «Исповедь Вора».

– Если бы я была стеснительной, я бы не была сейчас здесь, – вспыхнула я.

И наклонилась, прикоснувшись своими губами к его. Обычные поцелуи всегда казались мне…скучными. Я проследовала к его щекам, шее, чтобы вдыхать запах кожи. Тот самый неуловимый аромат, который я почувствовала в комнате, принадлежал ему.

– Ты пахнешь свежеиспеченным хлебом. И чем-то сладким, хмельным, – выпалила я, чувствуя, как краснеют мои уши.

Он заливисто рассмеялся, словно мальчишка.

– Правда? Ну, я не пил, честное слово. Кстати, твой запах всё еще на моей подушке. С того раза, когда ты пришла вздремнуть ко мне.

Мы стояли в темноте, обнявшись. Я уткнулась носом в его грудь и случайно коснулась губами креста. В тот день я впервые испытала странное, неведомое мне ранее чувство, для которого я до сих пор не нахожу слов. Может, их и нет в нашем русском языке, а может, и в других.

Телефон пронзительно заиграл. К тому, что мои родственники не умели звонить вовремя, я уже привыкла. Впрочем, кому я вру? К этому невозможно привыкнуть. Выслушав недовольную речь о том, где меня носят черти, я побежала собираться. Сергей подал мне пальто и поспешил со мной к автобусной остановке. Мне снова показалось, что я не была здесь раньше, среди барачных построек, стареньких лавочек и поросших бурьяном детских площадок.

«Ладно бы я была пьяна. Но что в прошлый раз, что в этот, я трезва. Отчего же тогда я не понимаю, где нахожусь, когда иду обратной дорогой?»

– Раз уж ты пахнешь хмелём, может, от тебя можно опьянеть? – игриво спросила я, не сказав Сергею о своих пространственных ощущениях, решив, что он посчитает меня чокнутой.

Отношения отношениями, а работа в редакции «Аргументов недели Юг» продолжала кипеть. Перед каждым номером газеты Сергей создавал группу в соцсетях. И вот, в ноябре, надо было приступать к следующему выпуску. Тогда мой «суровый» редактор открыл чат «№ 46 и репрессии». Он обратился ко всем сочувствующим…то есть работающим со следующей речью:

– Господа! Товарищи! джентльмены и джентледи! В эту суровую для редакции годину мы не можем далее терпеть то, что терпим. А именно, нарушение сроков сдачи материалов, несоблюдение требований к их оформлению, увядающую дисциплину и крепнущую безответственность!

Поэтому суд-тройка постановляет:

1. Кто не желает далее участвовать в работе редакции, и намерен появляться только эпизодически, тот может честно заявить об этом, и мы не будем более тревожить его покой, пусть занимается более важными делами, раз они у него есть. Мы не будем испытывать в его адрес ничего плохого, просто сэкономим время и нервы ему и себе.

2. Кто выбирает сопричастность коза ностра, тот должен облачиться в хламиду кроткого и самоотверженного служения, ибо ежели не готов он к службе на Стене в преддверии зимы, то характеристики и практики подписаны ему не будут.

К сему добавлю, что здесь нет ничего личного, и это, в общем-то, нормальная практика в изданиях, просто цена за открытость и демократичность начинает становиться лично для меня непосильной.

Имеющий уши да слышит.

Я, мирно попивающая какао дома, едва не поперхнулась, почитав обращение Сергея. Он обожал древние античные тексты и иногда любил изъясняться на древнегреческий лад.

Иногда, когда молодое поколение совсем отбивались от рук, Сергей переходил к более серьёзным угрозам.

– Так просто возьмёшь и уедешь, не написав ни одного текста? Какой пример ты подаёшь подрастающему поколению? А ну как прокляну? Отрекусь? Можешь оставаться в Европе. Ага-ага…

– Серееежа, я сплю.

– «Я всё сказал» (с).

– Немецкий братвурст растопит твое сердце).

– Серьёзно. Я тебя буду запинывать в самолёт назад, когда прибудешь.

– Хахаха. Я скажу австрийцам, что на родине мне пригрозили расправой!

– Можешь просить убежище.

В действительности, если отбросить шутки, газета придерживалась довольно либеральных взглядов, что не так часто встречается в журналистике. Список предложенных редактором тем был в духе «Русскую идею увезли в Майами» или «За кого будет графа против всех».

– Что думаете про поджоги машин? У кого есть в полиции знакомые, которые могут инфу слить? – вытягивал из нас признаки жизни Сергей.

– Давайте я с поджогами разберусь. Какая-то мутная история: с двойным, если не с тройным дном, – отвечал самый старший (после Сергея, конечно же) журналист в нашей команде.

– Поджоги, ложные заминирования, суета. Всё это напоминает создание тумана перед тем, как реально где-то жахнут… – развивал тему мой редактор.

И параллельно консультировал меня в личных сообщениях по моим темам. В том далёком ноябре, когда я захотела написать серьёзную аналитику о некачественных детских товарах в регионе, Сергей взялся тщательно разбирать мою задумку.

– Надо проанализировать социальные причины этого явления. Можно использовать советский опыт: почему тогда некачественной продукции было трудно прорваться на прилавки? Почему теперь производители идут на это, что их толкает? Почему тут не помогут запретительные меры и контроль?

В такие моменты я понимала, насколько пока узко мыслю, не умею докапываться до сути. И заодно осознавала, что под таким руководством уж точно однажды научусь.

Первые прогулки с моим редактором проходили в основном на Чкаловском, втайне от родителей. Я всё ещё не могла поверить, что моём городе есть район, где настолько много зелени. Здесь располагались как минимум четыре рощи, плавно перетекающие друг в друга. Каждая из них была волшебна по-своему. Лесной массив, прилегающий к дому Сергея, граничил со школой. Мы наблюдали, как мальчишки и девчонки тайком сбегали сюда, чтобы поделиться своими секретами, скурить одну другую сигаретку, поворковать между собой.

Держась за руки, мы шли по аллее, скрывающей учебный корпус, и обсуждали книги, которые я читала на тогдашнем втором курсе, а Сергей, давным-давно выпустившийся из университета, – лет эдак 8 назад.

– Пытаюсь понять вторую часть «Фауста». Гёте – чёртов гений.

– Всего лишь талантливый масон.

– Не веришь в гениальность?

– Да эти ребята варились в собственном соку в ложах и обменивались идеями. Это считай коллективное творчество.

– Но тогда, получается, всё есть коллективное творчество. Так как всё человек создает под влиянием беспрерывного обмена идеями, мыслями, чувствами.

– Всё да не всё. В эпоху возрождения и новое время можно прям проследить творческие гнёзда, буквально пропихивавшие с помощью литературы и искусства некоторые идеи в общественное сознание.

Мои познания в масонстве оказались скудны и я, ловко перебравшись через взявшийся из ниоткуда овраг, сменила тему.

– В «Фаусте» есть момент, где Бог говорит, что люди созданы рабами божьими. Во время обсуждения книги наш преподаватель спросила, как мы считаем. В аудитории воцарилась тишина…

– А ты как думаешь?

– Я бы сказала, что не раб, а посланник. Если Бог есть, то я думаю, что это скорее некий свет, существующий в каждом человеке. Может, человек послан или создан приумножать его?

В ответ Сергей, взирая на верхушки серебристых сосен, рассказал вавилонский миф об Атрахасисе. Он начинался с описания незапамятных времен, когда ануннаки поделили мир между собой, а игиги вынуждены были копать реки и каналы, строить дворцы и обиталища. Так продолжалось много лет, пока однажды «трудяги» не возмутились. Они начали восстание, по факту которого верховный бог созвал совет. На нём было решено сотворить людей, чтобы на них возложить бремя тяжкого труда. Из крови убитого бога Ве-Ила, глины подземных вод и слюны игигов были созданы семь мужчин и ровно столько же женщин. Так боги стали свободны от тяжелых работ.