Перед ним стоял слесарь Якубов и протягивал ему тарелку с хлебом и котлетами. Басов взглянул на часы, - был час обеда, и он вдруг почувствовал, что очень голоден.
- Как это ты догадался? - сказал он смущенно, принимаясь за еду. - А я и сам не знал, что хочу есть. Вот так парень!
Якубов не уходил и смотрел, улыбаясь, как Басов ест, и глаза у него были преданные, добрые, немного насмешливые. Снаружи грохнуло мягко, словно ударили в бубен. Колыхнулись черные тени двигателей, и забулькала под стланью вода. Сверху посыпалось что-то, похожее на крупный дождь, и Якубов тревожно оглянулся. Но, видя, что Басов продолжает есть, тут же успокоился.
- Ну, спасибо, - сказал Басов, отдавая тарелку. - Что нового наверху?
- Все по-старому. Одиннадцать баллов, говорят.
Вода проникла в нижний коридор и в канатный погреб, где дверь не успели задраить. Палубные матросы с ног сбились. А Котельников все мается тошнотой. С лица позеленел и жалуется, что у него сердце зашлось. Принес я ему леденца пососать - не берет. Оно, конечно, кто как переносит, а я, например, ничего! По-моему, даже красиво. Очень замечательный шторм. Немного жутко, не без того. Чувствуешь, что ты букашка, тля...
- Жутко? - переспросил Басов, сонно улыбаясь, - Ну-ну... Ничего.
Он опять прислонился к щиту, опустил голову и, засыпая, коротко, радостно подумал: "До чего удобно!"
На этот раз сон был хрупкий и непрочный, и он все время сознавал, что спит и находится в машинном отделении, а когда снова появилась откуда-то Муся, он сделал усилие, чтобы проснуться, и подумал с досадой: "Ни к чему это, надо бросить..." Но проснуться он не смог.
Муся была не одна. Вокруг нее ходили итээры с верфи, они смеялись преувеличенно любезно и помогали ей надевать ботинки, которые она все снимала и отбрасывала от себя прочь. Все они не обращали внимания на Басова, должно быть, не видали его вовсе, потому что он стоял неподвижно. Среди них был Нейман, и, что было уже совсем отвратительно, больше всех суетился именно он. Наклонялся к Мусе очень близко и заглядывал ей в глаза угодливо-нетерпеливо. А Муся держалась, как обычно при гостях, уверенно и дерзко, звонко смеялась, коротко и часто дышала, но Басов видел, что ей вовсе не весело, так как она хорошо знала, что он здесь, и только представлялась, что не видит его. Кто-то произнес его имя, но она только мельком взглянула в его сторону и покачала головой: "Ах, я не знаю, где он! Я его давно не видала".
Ей было тяжело лгать и трудно при этом улыбаться. Басов это очень ясно видел. И ему стало больно за нее так, как будто его оскорбили. Но тотчас же он вспомнил, что все это только сон, и открыл глаза.
По трапу вниз спускался Володя и издали махал ему рукой. По лицу его Басов понял, что случилось что-то.
- Минуточку! - крикнул Володя, задыхаясь. - Ты не можешь ли пойти со мной наверх? Я, кажется, там такое наделал...
- Да что случилось? - вымолвил Басов, протирая глаза. - Ну-ну, спокойнее, Володя!
- Я не волнуюсь, право, не волнуюсь, - оправдывался Володя, - но я окончательно зашился. Котельников совсем болен, лежит и глаза заводит. Все точно угорели, а я один...
- Постой, что же все-таки случилось? - спросил Басов сердито. - Если пустяк какой-нибудь, тогда не пойду.
Володя схватил его за рукав и потянул к трапу.
- Пойдем, пожалуйста! Сначала лопнула антенна.
Пришла, понимаешь, большая волна. Корпус судна прогнулся, и мачты разошлись вот так, - он растопырил пальцы руки, показывая, как разошлись мачты. - Лопнула моя антенна, аж звон пошел. А мне с Красноводском говорить надо, и вообще... Случись авария, пойдем ко дну, никто не узнает. Вот я и стал выходить из положения - натянул проволоку, а изоляторов-то нет. Начал вызывать Красноводск - не слышит. Я и давай поднимать напряжение динамо, чтобы получить больше мощности, да, видно, перестарался. Треснуло, гарью запахло - и конец. Разобрал машину - оказалась пробитой изоляция. Теперь уж я что-то ничего не могу придумать...
- Так ты на меня не надейся, какой же я электрик, - говорил Басов, продолжая, однако, идти за Володей, - ну чем я могу помочь?
На мостике он приподнял плечи и подставил спину ветру. Сильно стемнело. Быстро меняя форму, тучи клубились совсем низко, в полумраке мелькали белые гребни волн. По грузовой палубе все так же прокатывались шипящие потоки воды, и мачтовые огни кружились широкими взмахами где-то у самых туч.
В радиорубке младший электрик Проценко, развалившись на стуле и кутаясь в клубах дыма, спокойно мусолил самокрутку. На полу валялись части разобранной машины, куски обгоревшей проволоки. Железные болты перекатывались от качки с места на место.
- Ось, дывитесь, - сказал Проценко, толкая ногой подкатившийся болт, дывитесь, що радист зробыв. Хиба ж так можно? Ай, ай!
- Уйди отсюда! - крикнул Володя, и в голосе его зазвенели слезы. - Ты всегда под руку говоришь, когда у меня не ладится. - Он повернулся к Басову и робко заглянул ему в лицо. - Что же делать теперь, Александр Иванович?
- Не знаю, - сказал Басов. - А это что же за штука такая, вот то, что ты испортил? Динамо, что ли?
- Динамо... - повторил Володя упавшим голосом.
Ему вдруг стало отчетливо ясно, что старший механик ничего не понимает в радио и ничем не может помочь.
Тотчас же он отошел от Басова и, присев на корточки, огорченно потрогал машину.
- Значит, эта штука твое радио питала? - допытывался Басов. - Ну, а нельзя ли ее чем-нибудь заменить? Аккумулятором, например?
Володя передернул плечами.
- Аккумулятор имеет восемьдесят вольт, а машина тысячу двести. Смешно даже... Знаешь что, - добавил он грустно, - ты уж иди, тебя там ждут, а я как-нибудь один...
- Подождут. Тысяча двести, ты говоришь? Да ведь ты сам сказал, что менял напряжение. Значит, можно и меньше дать на передатчик? Скажем, вольт шестьсот.
- Может быть, можно. Не знаю.
- Тогда надо попробовать. У нас есть аккумуляторы. Сколько их, Проценко?
- Восемь або девять... Нет, восемь.
- Ладно. Восемью восемьдесят будет шестьсот сорок вольт. Проценко, возьмешь кого-нибудь из палубных и притащишь их сюда.
Володя поднял голову и посмотрел на Басова, приоткрыв рот. Проценко потушил самокрутку о каблук и вышел.
