- Они там понятия не имеют о наших условиях, - брюзжал капитан. - У нас на палубе электромоторы и всякая всячина. Механик говорил, что достаточно искры, какая бывает в электромоторах, и произойдет взрыв. А кто будет отвечать, позвольте спросить?..
- Они просили подтвердить исполнение, - напомнил Володя. - Разрешите передать?
- Подожди, голубчик. Я говорю: кто будет отвечать? Разумеется, капитан! Они только составляют планы да пишут приказы, а капитан выполняй. Вот взять да и Отказаться! Не можем, мол, менять род груза без специального осмотра судна. Пусть назначат комиссию, составят акт, а тогда хоть бензин грузите.
- Так, значит, передать, что мы отказываемся? - спросил Володя, повертываясь к двери. Его трясло от ледяного ветра, и ему хотелось двигаться. Он по опыту знал, как трудно прервать капитана, когда тот заговорит об ответственности и береговом начальстве. - Я уж передам, Евгений Степанович, не беспокойтесь!
- Постой, ну куда же ты? - всполохнулся капитан, суетливо оглядываясь и отыскивая депешу. - Так нельзя сразу... Ведь начнутся нарекания: срыв плана, то да се... Где Касацкий?
- Спит в каюте.
- Разбуди его... или нет, не надо, лучше позови механика, голубчик. Мы подумаем.
Солнце вынырнуло на поверхность моря, и над ним заалели нижние края кудрявых облаков. Порозовели белые надстройки судна, по воде заплясали огненные завитки, и свет электрического фонаря в рубке растаял, превратившись в крошечное белое пятно.
С севера, посылая впереди себя растрепанные клочья облаков, похожие на хлопья серого дыма, надвигалась тяжелая сизая туча. И оттуда же, с севера, точно отражая то, что происходило в небе, гнало море мелкие торопливые волны, вскипавшие светлой пеной. Из трубы "Дербента" вылетали серые кольца дыма, ветер подхватывал их, сминал и кидал на палубу.
- Норд идет, - сказал Евгений Степанович, запахивая тулуп, - настоящий норд, осенний. И барометр падает.
На мостике ветер хлестнул ему в лицо и, забравшись за воротник, пощекотал спину холодными пальцами. Внизу мягко и гулко захлопал шлюпочный брезент, раздуваемый ветром. Рулевой за окном оглянулся на шаги капитана, перехватывая штурвал.
"Теперь уж скоро конец навигации, - думал Евгений Степанович, спускаясь по трапу. - Сколько еще осталось? Ноябрь, декабрь... нет, половина декабря. Сколько дней в ноябре?"
Навстречу ему вышел механик и прикоснулся к козырьку фуражки. Лицо его от ветра было красно и казалось опухшим и сердитым. Он молчал, глядя куда-то в сторону, словно не желая начинать разговор, и угрюмо, прятал подбородок в поднятый воротник бушлата.
"Не любит он меня, - подумал Евгений Степанович с тоской. - Касацкий прав. И зачем только я его позвал? Надо было разбудить Касацкого. О чем с ним говорить?"
- Хорошо, что вы не спите, - сказал он вслух приветливым тоном, видите, что надвигается? Теперь ждите шторма баллов на десять, не меньше! А тут еще приходится менять курс. Слыхали?
- Мне радист говорил, - отозвался Басов. Он оглянулся, как бы отыскивая радиста, и, не найдя, снова стал смотреть на воду.
Евгений Степанович почувствовал себя оскорбленным, но в то же время что-то тянуло его продолжать разговор, хотелось расположить в свою пользу этого недоброжелательного человека.
- Не знаю, право, как быть теперь, - сказал он, как можно мягче прикасаясь к руке механика, словно намереваясь притянуть его к себе, - с одной стороны, красноводская нефть, как известно, легкая, и ее надо возить на бензиновозах. А у нас моторы на палубе и повсюду курят, несмотря на приказ. Но с другой стороны, отказаться - значит сорвать им план перевозок. Нет, на это я не пойду. ("Глупо, - подумал капитан про себя, - точно он меня уговаривает сорвать план, а я отказываюсь. И заискиваю я перед ним как будто... Ах, как гадко! Неужели заискиваю?") Я не хотел давать ответа, не посоветовавшись с вами. Хотя я уверен, что вы со мной согласитесь... ("Конечно, заискиваю!") На каждом из нас лежит ответственность не только за наше задание, но и за перевозки в целом, потому что мы прежде всего сознательные люди... Одним словом, я думаю, что надо подтвердить исполнение и идти в Красноводск.
Басов молчал, потупив глаза, как бы раздумывая, и Евгений Степанович волновался: вдруг механик скажет, что это не его дело, или совсем ничего не ответит, и выйдет ужасно неловко. Но Басов вдруг оглянулся, словно желая удостовериться, что кругом никого нет. Оглянулся невольно и Евгений Степанович.
- В прошлом году сгорел нефтевоз "Партизан", - сказал Басов тихо, - вы не помните, как это было? Они тоже везли красноводскую нефть. Кто-то закурил на палубе или уронил стальной ключ, не знаю точно. Должно быть, у них была щель в люке и оттуда выходил газ.
Только был взрыв, и на палубе полопались швы, и вырвало люки. По счастью, это случилось днем, и команда успела спустить шлюпки. Кое-кто обгорел, конечно, но не сильно. А судно погибло.
- А люди-то почему... обгорели? - спросил Евгений Степанович, запинаясь.
Он уже забыл об оскорбительной небрежности механика и о своем унижении. Каждое слово Басова отдавалось в его груди болезненным толчком, после которого ныло сердце.
- Почему обгорели? Когда разбило палубу взрывом, нефть разлилась по воде, Нефть на воде горит превосходно.
- Так зачем же они нас посылают? - закипятился Евгений Степанович. Ведь это же преступление, а? Даня в коем случае не надо соглашаться на это! Как вы думаете? Вы говорите, там ключ уронили. А у нас разве не могут это самое... уронить?
- Не знаю.
- Ну, вот видите! Нет, это черт знает что! Ну, скажите мне откровенно, вот вы коммунист, - понизил голос Евгений Степанович, - вот этот сегодняшний приказ - разве это не подлость, не преступление? Скажите!
- Да я ведь не специалист, но, по-моему, какое же преступление? Нужно вывезти легкую нефть, а бензиновозов не хватает. На "Дербенте" палуба не пропускает газа и люки герметичны. Кроме того, у нас высокий газоотвод. Значит, прямой опасности нет, но от нас зависит устранить всякие случайности. Ведь сама по себе нефть не загорается, даже и красноводская, усмехнулся он в воротник.
- А нельзя ли все-таки отказаться? Пусть назначат комиссию и разрешат официально.
