Оставив без ответа его предложение, я потянула за тесьму и заправила ценник за шиворот. Радовало одно – мой позор видел только Бредин, а не весь универ. Хотя, нет. Бредин видел меня ненакрашенной и с ценником на спине. Чему тут можно радоваться?

Продолжая злиться на это утро и свою невнимательность, я опустила очки со лба на переносицу, и зашагала дальше, направляясь к знакомой калитке. Через родной школьный двор, который совсем скоро заполонит толпа школьников с букетами для своих учителей, можно было хорошо срезать путь, и, все бы ничего, но Бредин тоже об этом знал.

– И почему ты проспала? – спросил он, снова оказавшись рядом. – Неужели тот очкарик не давали тебе спать всю ночь? Ни за что не поверю. Хотя… я бы на его месте точно не дал тебе уснуть.

С трудом подавив желание послать его далёко и надолго, я стиснула зубы, поправила ремешок сумки и занялась аутотренингом.

Говори, что угодно. Мне пофигу. Я непробиваема, как танковая броня!

Судя по тому, что Бредин шел сейчас рядом со мной, проспала к первой паре сегодня не я одна. Но для Бредина это обычное явление. Удивительно, что он вообще так рано соскребся и не выглядел сейчас, словно пять минут назад расстался с подушкой, на которую пускал во сне слюни. Нет… Выглядел этот гад слишком роскошно, и, как бы он не бесил, даже для меня очевидно, насколько он был хорош собой. Точеный профиль и скулы, выразительные глаза глубокого серого оттенка и верхняя губа с острой ложбинкой успели стать предметом воздыханий многих девчонок ещё в школе. Что уж говорить о нем сейчас, когда ему исполнилось восемнадцать? И все бы ничего, не имей Бредин в дополнение к своей шикарной внешности, не менее шикарные мозги и природную коммуникабельность. Технарем он был посредственным, но все, что касалось гуманитарных наук, было его стихией. Бюджетник на истфаке одного из крупнейших вузов страны, спортсмен, балабол от Бога и просто красавец. Сексапильный ботаник – ошибка природы. И не будь он Брединым, я сочла бы его весьма аппетитным экземпляром, но… он же Бредин. А это не фамилия, это судьба.

– С тобой стало так скучно, Юля, – эта ошибка природы не оставляла попыток спровоцировать меня.

– Может быть, по такому случаю ты отвалишь от меня? – прищурившись и скосив взгляд на Бредина, спросила его.

– Нет, – ответил он, – тогда мне станет не скучно, а тоскливо. Понимаешь, в чем разница?

– Слушай, Бредин, я сейчас не в настроении, чтобы философствовать…

Примерно за такой милой и исчерпывающей (в кавычках) беседой и прошли оставшиеся минуты пути до универа. Бредин подначивал меня, пытаясь вывести на эмоции, а я с переменным успехом продолжала прикидываться глухонемой. Все закончилось только на институтской аллее, где мой надоедливый провожатый встретил знакомых парней и остановился, чтобы поздороваться, пока я, прибавив шаг, направилась к гранитным ступеням универа.

– Котова?! – Жанна Бернардовна, выслушав мои извинения и просьбу войти, смотрела на меня сердито и разочарованно, – опоздание в первый же день! Ты же староста, Юля!

– Я… больше так не буду, – я состряпала виноватое лицо и окинула взглядом аудиторию в поисках подруги. – Честно – честно, это… была разовая акция.

– Ты давай мне пошути ещё! Садись раз пришла! – она старалась выглядеть грозно, но лукавый взгляд и ямочка на щеке выдавали истинное положение вещей.

Жанна Бернардовна Джентиле – Власова, обладательница итальянских корней, преподаватель и аспирант кафедры романо-германских языков и межкультурной коммуникации и, по совместительству, куратор нашей группы была очень добрым и отходчивым человеком. Что не мешало этой дородной молодой брюнетке выносить нам мозги как на русском языке, так и на романо-германских, если из нашей двести третьей кто-то оказывался не допущен к сессии или прогуливал лекции и семинары.

Решив не испытывать судьбу и нервы куратора на прочность, я прошла между рядами парт и уселась на стул.

Отлично, Натахин! И место мне заняла. Ну чудо, а не подруга!

– Ты почему меня не разбудила? – прошептала ей на ухо, расстёгивая сумку.

– Я у Женьки ночевала, – так же шепотом ответила Тихомирова.

После второй пары Тихомирова, устав слушать требовательное урчание моего живота, велела подниматься и идти в буфет, чтобы заткнуть хоть чем-то того монстра, что бушевал внутри меня, не получив вовремя свой завтрак.

«Не спорь с Тихомировой, когда она теребит кончик своей длинной косы».

Пожалуй, это самое важное, что я усвоила за время общения с Натахой. А она в тот миг его очень теребила, посматривая на меня решительным взглядом карих глаз.

Выбора не было, поэтому, прихватив с собой бессменное звено нашей славной троицы – девушку с прекрасным именем Лейсан, мы спустились на первый этаж.

С длинноволосой брюнеткой, вслед которой оборачивались все встречные парни, чтобы полюбоваться ее нереально красивыми ногами, я знакома с подготовительных курсов. А Тихомирову знаю ещё дольше. Натахин живёт в соседнем квартале. И совершенно естественно, что мы учились в одной школе, только в параллельных классах. Она – в «А», а я – в «Б», вместе с ее парнем Жекой Марченко. В школьные годы мы общались с ней не так тесно, но с поступлением в универ на Факультет лингвистики и перевода очень сблизились, и теперь я не представляла своей жизни без этой неунывающей энергичной девушки. Натахин – в высшей степени незаурядная личность. Чего стоило одно решение Тихомировой поступать на инфак, когда, по словам девушки, в школе уровень ее английского находился на стадии «Лондон из зэ кэпитал оф Грейт Британ». Всему виной стало ее нереальное упрямство и пари с Жекой, которое они заключили в середине одиннадцатого класса. Суть спора состояла в том, что, по словам Марченко, у его девушки не было шансов поступить на бюджет инфака. А она взяла и поступила. Полгода бессонных ночей в компании учебников и справочников, хороший репетитор и общение с непосредственным носителем языка по видеосвязи – американцем со странным именем Лондон и его девушкой Катей – школьной подругой Тихомировой.

И для меня пример Натахи является лишним доказательством того, что в жизни нет ничего невозможного.

Отправив подруг занимать место в очереди, я ждала, когда автомат сообщит, что мой кофе можно забрать. Три с половиной часа сна давали о себе знать, и я чувствовала такую слабость и измождение, словно по мне не только танк проехал, а весь ЧТЗ* использовал в качестве испытательного полигона.

В нетерпении отбивая ритм протектором ботинка, я забрала тёплый стаканчик, от которого исходил запах кофе и бумаги, и, резко повернувшись, наткнулась на кого-то. Горячий напиток выплеснулся и обжег пальцы. Я слишком поздно сообразила, что по рассеянности забыла взять крышку для стакана.

Уже открыла рот, чтобы извиниться перед тем, на кого налетела с кипятком в руках, но натолкнулась на пристальный взгляд серых глаз и сведённые на переносице густые темные брови.

Бредин собственной персоной.

– А это ты, – я отвела взгляд и, перехватив стаканчик в левую руку, потрясла правой, избавляясь от влаги.

– Это совсем не похоже на извинение, – сказал Бредин, и тут только я заметила, что заляпала кофе его серую толстовку с капюшоном, на которой красовался логотип с надписью Fred Perry.

Так тебе и надо.

– Какие извинения? Из-за тебя я без кофе осталась, – невозмутимо ответила и, одарив его ехидной улыбочкой, обошла стороной.

Через несколько минут мы с девчонками устроились за круглой красной столешницей на длинном металлическом подстолье и принялись с большим энтузиазмом уплетать кексы и пирожные. День знаний – все же праздник. Поэтому сегодня можно было, ссылаясь на нехватку эндорфина, ни в чем себе не отказывать и без зазрения совести слопать заварное, закусив кексом и трубочкой с кремом.

И стоило мне только разобраться с первой дозой своего антидепрессанта, как над ухом раздался голос моего заклятого врага: