Если бригадир накричал на меня или даже ударил – было бы легче, а так он просто убил меня своей просьбой. Я с трудом, выдохнул: «А когда это?». «А сегодня вечером – пояснил бригадир, – часов в пять-шесть ездовые пригоняют волов к загороде, она тут недалеко, в лесу сделана. Сдают волов пастуху, тот ночью в лесу их пасет, а к утру пригоняет к загороди, поит их – там большая яма с водой, собирает всех вместе, а в шесть утра приходят ездовые и разбирают своих волов. Вот и все. Весь день – свободный, и так – каждую ночь, без выходных. Ставка – семь рублей за выход. Волы должны пастись всю ночь иначе они днем работать не будут. Возле загороди, стоит большой дуб, на нем тот пацан-пастух «патулу» (площадку) сделал- там он ночью сидел и наблюдал за волами. Да сам сейчас все увидишь. Сейчас Колька привезет воду, и с ним поедете к загороди. Он тебе все расскажет».
Выпалив все это, бригадир посчитал свою задачу выполненной и ушел. Пораженный всем случившимся, я стоял несколько минут на солнце пока женщины не позвали меня обедать. Механически проглотив миску борща, я не пошел больше на прорывку моркови, а прилег на траву под деревом и стал ждать Кольку. Часа через два он появился, распряг волов, и мы вместе погнали их к месту моей новой работы. По дороге он объяснил мне некоторые нюансы общения с волами, а также рассказал о пацане, моем предшественнике и технологии моей новой деятельности. Главное, что я понял из его информации- не показывать, что ты боишься, никогда не идти впереди вола или рядом с его головой, не орать на весь лес, не тянуть животных за хвосты и не лупить палкой или кнутом, по поводу и без поводу, если волы не в ярме. Вот и все основные правила.
Позже – я много добавил уже от себя, но тогда – Колька посчитал, что с меня достаточно. Я было заикнулся, а не смог бы он в первый раз сегодня побыть со мной на дежурстве, но Колька сказал, что его ждет мама, что-то надо дома сделать, а вот завтра, если будут какие-то хорошие предложения…, он, возможно, и останется.
Оставшись один, я закрыл Колькиных волов в загороди, влез на стоящий рядом, более, чем столетний дуб и осмотрел площадку, сработанную прежним пастухом. Где-то на высоте около четырех метров от земли, лежали треугольником довольно толстые ветки, а уже поперек их, лежали ветки потоньше, прямо с листьями. Все это было увязано-перевязано лентами из коры молодой вербы, выглядело довольно прочно и вместительно. На мое счастье – на ветках лежала старая рабочая телогрейка, а вместо подушки- верхняя часть тоже старой немецкой шинели- плечи, рукава, часть спинки. Там же, в углублении, стояла стеклянная трехлитровая стеклянная банка, наполовину заполненная водой. На сучке висела очищенная от коры, где-то метровой длины, палка из вербы; с сучком на конце она была похожа на трость. Вот и все хозяйство.
Было еще рано до начала «смены». Я лег на спину, пытаясь успокоить себя, боялся думать, что будет дальше. Дуб шелестел листвою, легкий ветерок, в животе – миска борща, что еще надо пацану для счастья!. Незаметно заснул. Проснулся от внезапно появившегося шума, крика и отборного мужского мата. Это ездовые гнали на ночь своих волов. Быстро слез с дерева, стал у изгороди, приоткрыл жердочку-калитку. Появились мои «подопечные»– огромные, все грязно-белого цвета, с широко разведенными рогами, размером с турецкую саблю. Пятеро мужиков, били волов кнутами, загоняя в загородку. Все они были кременчугские, все молодые, но уже жестоко отмеченные жизнью. У одного не было руки, у другого – лицо изрезано страшными шрамами, у каждого из ребят-следы войны. Это были те, кто вырос в оккупации и был призван на фронт летом сорок четвертого. После в лучшем случае – двухнедельной подготовки, их бросали в различные «прорывы» наступления. Основная их масса погибала в первом же бою, часть была покалечена и физически и морально и, после госпиталей – отправлена домой. Других мужиков в бригаде не имелось. Просто не было, потому что не было. Пять лет, как закончилась страшная война. Домой вернулась одна треть призванных. Работы по всем направлениям и в селе, и в городе полно – все лежало в развалинах. Поэтому, кого можно было в селе собрать – брали на полевые работы.
Я уже говорил, что все мужики в бригаде были ездовыми на волах. На волах – и пахали, и возили, и месили глину, чего только не делали. В то время – это была главная движительная сила. Пригнав волов, ездовые скептически посмотрели на нового ночного пастуха, то есть- меня, а один самый старший по возрасту и суровый на вид, сказал: «Смотри, пацан, не гоняй волов бегом и, не дай Бог, не бей палкой по ногам, я проверю». В руках он сжимал толстенную плетенную из кожаных полос, камчу или кнут, с коротким черенком, похлопывал ею по ладони левой руки и убедительно посмотрел на меня. Там и смотреть-то было не на что – кости, обтянутые кожей, большая голова с выгоревшим волосом и облезшим носом.
Ездовые загнали волов в загородку, как бы сдав мне на хранение, и ушли. Жалко не было тогда свидетелей с фотоаппаратом- в тот момент, когда я остался под вечер, глаз на глаз. С тринадцатью огромными «монстрами», которые, сгрудившись у ворот, равнодушно смотрели на что-то там эдакое, с глазами и ушами, мелкое и непонятно откуда и зачем здесь появившееся, здесь уникальный фотокадр просто напрашивался.
Позже по жизни мне не раз пришлось оставаться один на один с кем-то или с чем-то- в пятнадцать лет впервые сел за руль самоходного зернового комбайна, позже были выходы на боксерский ринг, на сцену, перед студенческой аудиторией, да и чего только не было потом, один на один!
Но в тот вечер, я стоял перед жердевой оградой, смотрел на сгрудившихся по ту сторону волов и – молчал. Мои глаза были примерно на уровне глаз ближайшего ко мне вола. Его глаза, размером с хорошее яйцо, смотрели мне прямо в лицо. Нас разделяли каких-нибудь полметра. Что там у животного на уме, глаза не выражали, только равнодушие. Но, из рассказов Кольки, то есть- из первых рук, я знал, что не все волы такие смирные, как внешне кажутся.
Что-то со мной случилось. Я перестал дрожать и представлять мысленно какие-то воловьи пакости. Так всегда бывает, когда от абстрактного – переходишь к действительности. Волов же пасти надо, подумал я. Осмотрел путь возможного своего отступления в случае чего, то есть – определил – как можно будет быстрее взобраться на дуб, где была наша «база». Потом глубоко отдышался и… открыл небольшие ворота.
Через несколько секунд – я уже был на дереве. Но волы не бросились бежать в лес, сломя голову. Из тринадцати, только двое сразу вышли, остальные- или легли вдоль ограды, или стояли, лениво бодая друг друга в разные места.
Так продолжалось около часа. Пришлось мне слезать с дерева выламывать ветку и потихоньку выгонять их на пастьбу. В тот первый вечер, я многого не знал. Например, что волы, по определению- не стадные животные, а чистые индивидуалы. Для них вообще не существует авторитетов, вожаков, ведущих, как у других стадных животных. Они – каждый сам по себе. Главный авторитет и аргумент для них – кнут ездового. Ну, чем не родной брат нашего прежнего крестьянина!
А главное, чего я не ведал в данной ситуации-волы не знают дома, базы и домой сами не приходят. Это для меня стало основной проблемой, но уже наутро….
А в тот вечер, волы постепенно разошлись по лесу. Чтобы было понятно нынешним слободзейцам- почему я постоянно вспоминаю о «лесе» – раньше вся территория между Днестром и старым руслом Днестра, была сплошь покрыта лесом. Хорошая лессовая почва, довольно много влаги, способствовало этому. Село Кременчуг, прежде слободзейский хутор, – стоял на холме, весной и летом, когда вода заливала всю территорию от Слободзеи до Копанки, Кременчугский холм был некоторое время островом. Вокруг него стояли в воде деревья. Потом вода уходила. Отдельные места, где было повыше, обрабатывались, были садовые и овощные участки. Так было до тех пор, пока не были построены обваловочные дамбы. Вода перестала заливать эту территорию, лес был выкорчеван, а на его месте появились овощные плантации. Это было уже позже, а когда я пас волов- основная территория вокруг Кременчуга- была занята лесом.
