— И тебе спасибо, Гарри, — Малфой пробубнил ему в плечо. — Мне жаль, что я был таким придурком раньше.

— У тебя оригинальный способ извиняться, — усмехнулся Гарри. — Но я иногда тоже вел себя как придурок. И… знаешь, может, что-то у меня в жизни и получится. Останусь не только национальным героем… но и самим собой.

— Я верю в это, — улыбнулся Драко. — Так и будет. В конце концов, кто-то должен научить меня патронусу, — хмыкнул он, на что Гарри засмеялся.

— Слизерин, типичный Слизерин! — Хихикнул он. — Ладно… Думаю, нам обоим уже пора идти. Скоро завтрак, а ты так и не поспал.

— Ты тоже, — напомнил Драко.

— Ну, я-то и не собирался, — Гарри пожал плечами, а Малфой снова почувствовал пугающий холод в животе. — Ладно, не будем об этом, — с этими словами Поттер подошел к своей мантии, взял пергамент и, достав палочку, заклинанием сжег пергамент. Спустя несколько секунд написанные строки боли исчезли, оставляя после себя лишь немного пепла на полу башни. Гарри взял мантию, отряхнул ее и надел на себя. — Мы пойдем?

— Угу, — кивнул Драко. — Только я хочу тебя кое о чем попросить.

Гарри вздохнул.

— Я не покончу с собой, пока… не поговорю с Сириусом и пока не научу тебя заклинанию патронуса. Я дал обещание, а их я предпочитаю выполнять, это для меня дело принципа.

— Я вообще не об этом, — Драко подошел ближе к Гарри. — Хочу взять с тебя еще одно обещание.

— Какое? — Поттер был готов слушать, и это утешило Малфоя.

— Если… если тебе снова будет очень плохо, очень горько… Если вина вдруг снова начнет тебя есть поедом, если… появятся суицидальные мысли… И если вообще тебе захочется с кем-то поговорить… Приходи ко мне, — выпалил Драко, сам удивляясь своей прыти. — Кровавый Барон тебя пропустит к нам, я с ним договорюсь. Он часто бывает у дверей слизеринской гостиной. Я не гарантирую, что решу за тебя какие-то проблемы, да и не думаю, что ты этого захочешь. Но выслушать всегда смогу. И не расскажу о том, что тебя беспокоит, никому, слово Малфоя. Да и слизеринцы не болтливые… Ну, за исключением Паркинсон, — вдруг выдал он, и Гарри захохотал.

— Я до сих пор в шоке, что она подружилась с Джинни. Рьяная смесь.

— Честно говоря, я их боюсь, — фыркнул Драко, и Гарри хихикнул следом за ним.

— Я тоже. Я… спасибо тебе, Драко, — он взглянул на Малфоя, и тот с радостью в душе заметил, что в изумрудных глазах снова появился жизненный блеск. Пусть немного — но уже хоть что-то. — И ты всегда ко мне приходи. И не только когда плохо. А… вообще, всегда, — гриффиндорец закусил губу, словно размышлял о чем-то и волновался.

— И ты тоже, — кивнул Драко. — В конце концов, мы же теперь договорились быть друзьями.

— Да, точно, — губы Гарри тронула улыбка — настоящая, не мучительная, не болезненная. — Будем друзьями.

Драко прекрасно понимал, что все время таким образом спасать Гарри от самого себя он не сможет: при всем желании ни он, ни кто-то другой не сможет поменять ход его мыслей даже с помощью волшебства. Легиллименция так не работает, а частичный Обливиэйт даже в медицинских целях может вызвать немало проблем. Гарри явно нуждался в психотерапии, и ему требовалась помощь специалиста, которым сам Малфой никак не являлся. Когда Гарри действительно будет готов к тому, чтобы разрешить свои глубинные проблемы и избавиться от чувства вины и ощущения, что он не управляет своей жизнью, тогда ему станет по-настоящему легче. Разговор этой ночью на Астрономической башне не решил проблему, лишь ненадолго ее отложил. Но Гарри выразил готовность к тому, чтобы разобраться с наболевшим, попробовать делать первые шаги к пониманию самого себя, и Драко считал это огромным достижением самого Поттера. Дальнейшие ходы — именно за самим Гарри, а Драко может именно поддерживать его на этом пути к самому себе.

Из стен холодной Астрономической башни они спустились вместе и так же вдвоем зашли в Большой зал, изрядно удивив этим всех учеников Хогвартса, и даже сели за один стол — слизеринский. Болтающая с Миллисентой Гермиона, заметив это, ничего не сказала, лишь послала Гарри и, на удивление, и Драко робкую улыбку. Рон помахал им обоим рукой с зажатой в кулаке пирожком и снова начал что-то обсуждать с Ноттом. Завтрак Гарри и Драко провели, несмотря на всеобщий гвалт, пусть и молча, но зато вместе, и Малфой посчитал это большим шагом не только для себя, но и для всей истории Слизерина и Гриффиндора.

Однако холодная ночь, проведенная на обдуваемой Астрономической башне, дала о себе знать буквально на следующий день. Несмотря на то, что Драко тогда, как ему казалось, не замерз, он позже проснулся с высокой температурой и болевшей головой. Нотт и Забини с дружеским ворчанием отвели его в Больничное крыло, где на кровати уже лежал укутанный в одеяло Гарри с красными глазами и паром из ушей от Бодроперцового зелья. Поттер, как оказалось, подхватил еще и воспаление почек вдобавок.

— Гарри, целая ночь на Астрономической башне в конце октября — где это видано вообще? — Возмущалась Грейнджер, ходившая возле него из стороны в сторону. — Естественно, что ты простудился, куда ты вообще смотрел?

Гарри ничего ей не говорил, но, увидев Драко чуть поодаль от себя, улыбнулся немного.

— Да, Гермиона, ты права, — только и ответил гриффиндорец и кивнул Малфою.

Грейнджер они так и не сказали правду. Ни тогда, ни потом. Рону тоже, но тот, видимо, догадался, потому что какое-то время после выздоровления Гарри постоянно ходил за ним по пятам и следил за тем, не утаскивал ли он с собой ножи после обеда в Большом зале.

Именно тогда, лежа в Больничном крыле на соседних кроватях, Гарри и Драко стали еще более близкими друзьями. Гарри успокаивал Драко после особо сильного страшного сна про смерть матери от рук Волдеморта, Драко убаюкивал плачущего Гарри из-за сна про Фреда. Спустя неделю после окончания их больничного режима Хогвартс потрясла новость о том, что Джинни и Пэнси Паркинсон в открытую начали встречаться. Многие в замке тогда объединились против их отношений — именно потому, что они обе — девушки, а Драко вскипел и на весь Большой зал объявил, что другим людям не должно быть никакого дела до того, кого любят другие люди и кого они хотят видеть в своей постели. На удивление, он не получил ни одного замечания со стороны учителей, более того: профессор Спраут поддержала его поступок — никаким другим вариантом постоянное получение баллов на Травологии после этого случая Драко не мог объяснить.

Именно после этого Гарри доверил Драко свою страшную тайну — он был влюблен в парня и именно это тщательно скрывал, боясь открытия своей ориентации и осуждения, и до сих пор чувствовал себя неправильным в том числе и по этой причине.

Гарри стал вторым человеком, который узнал о том, что и Драко предпочитал именно парней — первой об этом догадалась Паркинсон, наблюдая на четвертом курсе за тем, как Малфой пялился на Крама.

В одну из ночей Гарри таки подкрался к слизеринской гостиной и попросил у Кровавого Барона позвать Драко. Малфой сильно перетрухнул и до одури испугался, когда факультетский призрак разбудил его и сообщил, что Гарри Поттер ждет его у входа в гостиную. Тогда Гарри признался, что забрал камень и таки смог поговорить с Сириусом, который дал ему понять, что Гарри ни в чем не виноват, и уж точно не в его смерти и не в смертях людей в войну. Подробности того разговора гриффиндорец так и не упомянул, но сказал, что смог поговорить еще с родителями и — о, Мерлин — со Снейпом, который попросил быть внимательнее к Драко и к себе самому. После этих слов у Драко защемило в сердце.

Спустя два дня после этих событий Гарри записался на квиддич, а через месяц все же дал Драко возможность поймать снитч.

Снитч Драко, к слову, утащил себе.

Пара месяцев, несколько недель напряженных интенсивных занятий и тренировок — и из палочки Драко Малфоя вылетел грациозный лебедь. Драко стал вторым Пожирателем — после Снейпа — который смог вызвать патронус.

На Святочном балу Гарри и Драко уже держались вместе за руки.