Сидеть тихо Дима не умел и не любил. Когда мамка ушла на работу, он зашёл в дядькину комнату, попрыгал на диване, проверил содержимое стола. В нижнем ящике нашлась упаковка резиновых изделий, которые старшие ребята со двора называли гондонами и даже показывали для чего они, эти гондоны, нужны. Радуясь находке, Димка тут же побежал использовать их по назначению, а именно — наполнять водой, делая из них оружие массового поражения, именуемое бомбочками. Притаившись на балконе, Дима зорко всматривался вниз, поджидая очередную жертву. Бомбочки летали красиво, приземлялись эффектно.

За этим весельем его и застали Жека с Лёхой, возвращаясь домой.

— Боится один дома сидеть, говоришь? — ворчал дядька, вытирая пол на кухне, перед этим надрав Малому уши.

— А в армию уйдём, он здесь совсем одичает. Светка уже не вывозит.

— Да ладно, с Петровичем не забалует!.. Ты где их нашёл? — едва сдерживая смех, спрашивал у Димки Рогозин.

— Гондоны-то? Так там, в ящике, — отвечал тот, как на духу, совсем пропустив мимо ушей слово «армия».

— Весело тебе? — шипел на друга Куба, — Он мой недельный запас ухайдокал.

А Лёха уже смеялся вовсю, подхватив на руки и подбрасывая довольного пацана к самому потолку. В такие минуты Малой был абсолютно счастлив. В сильных Лёхиных руках он чувствовал себя защищённым и нужным. Дома любили рассказывать, как совсем маленький Дима именно на этих руках моментально успокаивался и сладко засыпал. А когда случалось мелкому заболеть, то Жеку сразу же посылали за другом (благо, жили Рогозины в соседнем подъезде). Рядом с Лёхой проходили и жар, и боль. В большой тёплой руке маленькая детская ладошка. Ощущение покоя и уюта.

Завтрак пришлось готовить Диме. Не гонять же больного на кухню. Позавтракали быстро, молча. Каждый думал о своём. Они никогда не мешали друг другу молчать. Всегда интуитивно чувствовали, когда нужно просто посидеть в тишине. И в этой тишине не было одиночества. Было спокойствие.

Но сегодня было тревожно. По крайней мере, одному из них. Сегодня в тишине громко стучало Димкино сердце.

Только Лёха его не слышал. Или не хотел.

Рогозин пошёл опять спать. Дима помыл посуду и подошёл к кухонному окну. Зима засыпала город снегом.

«Сколько их там, этих снежинок? Миллионы. И, неужели, правда нет одинаковых? Как и людей».

Дима провёл подушечками пальцев по губам…

«Что я творю? Почему не сдержался? Целовать спящего Рогозина — это тот ещё экстрим. А если бы проснулся?.. Но ведь он мне отвечал.! Он отвечал на поцелуй! Кого он представлял в этот момент? Есть ли у меня хоть один, мизерный шанс?»

====== Часть 2 ======

Новая секретарша Рогозину не нравилась.

Отец подогнал. По принципу: «На безрыбье и рак рыба».

Внимательный родитель, что тут сказать, понимающий. Видит, что с личной жизнью напряг у сына единственного, выручить решил… Выручил.

Нет, оболочка шикарная: двадцать лет, блонди, размер любимый Лёхин, опять же… С работой справляется. Косячит редко. Первые два раза он её натягивал с удовольствием. Потом понял — шлюховатая она. Он таких в своё время вдоволь накушался. Можно сказать — переел.

Понятное дело, серьёзных отношений Лёхе искать сейчас ни к чему. Димку доучить нужно. Выпустить из гнезда. А в их гнезде этот пиздёныш чужую бабу не потерпит, а значит, со свету сживет, как два пальца об асфальт.

Иногда кажется, что он и мать-то родную из их гнезда невзначай так к краю подталкивал. Лети, мол, новое гнёздышко вей, а мы тут сами как-нибудь разберёмся. И когда та улетела, даже обрадовался.

Так вот, порядком надоела ему Людочка.

Но она так настойчиво сегодня намекала на минет! Леха сопротивляться не стал. Старается человек, вон как резво начала!

Пиздец в обличии Малого подкрался незаметно, прямо через незапертую Людочкой дверь. Только Леха прикрыл глаза для яркости ощущений, как весь кайф сломал знакомый до дрожи в коленках голос:

— Уволь её!

— С хера ли?

Людочка от неожиданности подавилась и издала неприятный звук.

— Во-первых, эта бестолочь не догадалась даже дверь закрыть. Зачем тебе тупая секретутка? Во-вторых, она плохо сосёт. Я проверял. Она в «Часах» часто тусует. В третьих, Люда, твою ж мать, говорил же, смени помаду. Вот полюбуйся, весь член Алексею Палычу изгваздала. А помада у неё стойкая. Я свой тогда еле отмыл.

Людочка уже в спешке покидала кабинет, испуганно озираясь на Димку.

— Увижу рядом с Рогозиным еще раз по кругу пущу, ты меня знаешь. Запятую поставь сама, — медленно, елейным голосом вслед.

— Что ты несёшь вообще? По какому кругу?.. Вломился, устроил цирк. Тебя совершенно не касается, с кем я… Она здесь работает, если ты не заметил.

— Больше нет. Уволь её! Прямо сейчас. И поехали уже домой, еду закажем, я голодный.

Музыка проникала в мозг, лилась по телу, подчиняла ритму, вела. Дима себя отпускает, понимает, если не расслабится, то просто сойдёт с ума. От всех этих мыслей, от постоянно удерживаемого желания, от самоконтроля, который в последнее время ни к чёрту. Дима устал.

В «Часах», как всегда, под завязку. Отыскав глазами своих, медленно идёт к столику. Упав на диван, вытягивает длинные ноги, лениво потягивает коктейль, вполуха слушает друзей. Диме скучно. В небольших городках, подобных этому, скука приходит в обязательном порядке. Одни и те же лица, однообразные тусы.

— Чот приуныл ты, Димыч, — констатирует Макс, — Народ требует безудержного веселья.

— Отвали, Максимка. Ты три дня как тачку батину в хламину убил, погрусти чутка для разнообразия.

— Грустить не полезно. Давай хоть баб снимем, а? Твой беспричинный целибат меня пугает.

Дима закрывает глаза. Неоновые всполохи на красивом лице прячут грустную улыбку.

«Беспричинный, как же… Интересно, знали бы они… так же относились бы, или.....? Да добрая половина отвернулась бы… А Макс? Он поймёт разве? … Никто не поймёт. А мне не пофиг ли?»

— Смотри какая! У твоего отчима работает, кстати. Говорит, поёбывает он её, или она его. Гыыыы.

— Приведи.

— А? Да без проблем. Так-то девка зачётная, и не ломается.

«На шлюх опять потянуло, Рогозин? Охренел?»

Зачётная девка, действительно не ломалась. Сидя на коленях самого популярного парня в городе, в упор не замечая его презрительной ухмылки, она уже строила радужные планы в голове.

В машине тепло. Пахнет Димкиной туалетной водой. Chanel Bleu — Лёха сам покупал, знает его вкус.

Он знает о нём всё. У него аллергия на цитрусовые. В детстве, накормив его мандаринами, не дожидаясь скорой, ночью, по сугробам, на руках тащили с Жекой задыхающегося Малого до ближайшей больницы, в которой дежурила в ту ночь Светка. От неё же и огребли тогда по полной все втроём.

Он знает чем накормить его утром, днём и вечером. Никогда не кладёт лук в салат, а яичницу не переворачивает.

Знает, что если у Димки замёрзнут или промокнут ноги, то без вариантов — болеть неделю. Как лечить его тоже знает. Сам собирает малину каждое лето у Петровича на даче, сам варит варенье.

По одному только взгляду может определить масштаб пиздеца, который учинил Малой. Всегда видит причины всех его заёбов и способы из них выпутаться. Знает всё о его мечтах, желаниях, целях…

Стоп! Знал… До недавнего времени знал.

Вот это и не даёт Лёхе покоя. Малой что-то скрывает от него. Происходит какая-то непонятная фигня, и Лёхе это не нравится. Ой, как не нравится! Когда это началось? Несколько ночей он прокручивал этот вопрос в голове.

Началось всё ещё до Светкиного ухода. Задолго. Он помнит хорошо эти взгляды неясного происхождения. То глаза отведёт, то вспыхнет, как спичка. Светка ушла, было затишье. Как оказалось, временное.

Потом начались дикие свистопляски из серии: «Обрати на меня внимание, немедленно, иначе пиздец».

Из ментовки вытаскивал, по клубам искал, школе два раза за год гуманитарную помощь оказывал…