— Я н-не…

— Говори толком! — прикрикнул первый! — Или не выдержу, проверю, какого цвета у тебя кишки!

От этих слов Лейла чуть не шмякнулась на землю кулём.

— Добрый человек! — пискнула она. — Погоди, не горячись, дай слово молвить!

Лейла так и не поняла, чем парень был ошарашен сильнее — тем, что его назвали добрым человеком или же тем, что вдруг заговорила баба.

— Крестьяне мы, — пользуясь повисшей тишиной, зачастила Лейла. — Тут ежели к полудню идти, за лесом река будет, а в излучине аккурат наша деревня и есть…

— Тьфу, дура! — ожил вдруг Андрис. — «Крестьяне»! Это ты всю жизнь свиней пасла, а я в городе самому князю палаты строил!

— Помолчи, — лениво приказал ему второй, тот, который помоложе. — У бабы у твоей язык получше подвешен.

— Я не баба, — разуверила их Лейла. — Ой, что говорю! Не его, то есть, баба. Сестра я ему, на пять зим моложе. Он правду говорит, он учёный, он по камню работает, по дереву тоже может. А моё дело известное — подать, принять, обстирать, ну там, скотину обиходить, за огородом приглядеть, воды принести…

— Короче! — нетерпеливо прервал её первый. Лейла поняла, что опять говорит что-то не то, и густо залилась краской.

— Простите, добрые люди, я с господами важными говорить не учёная, — скороговоркой призналась она. — Так вот, деревеньку нашу северяне…

— Пожгли, что ли?

— Нет, не пожгли пока, — мотнула головой Лейла. — Курей забрали, овец, свиней, зерно, пшеницу повытоптали, но не жгли покамест. А что нам — ждать, что ли? Ну мы, известное дело — ветром подпоясались, да и в путь.

— Ветром, говоришь… — выразительно молвил первый, поведя рукой в сторону их с Андрисом узлов.

— А, это… Ну так известное дело — хлебушка с собой прихватить надо, да сальца у меня ещё добрый шматок оставался, да соли чуть-чуть, да огурчики на крайней грядке поспели. Не им же оставлять! Да и в дороге — как без еды-то? Ты ж сам вроде воеводы, как же не понимаешь?

Парни расхохотались.

— Да, Альвин, как же ты так-то? — сквозь смех поинтересовался второй, хлопнув товарища по плечу.

Лейла не поняла, над чем они смеются, но решила, что над ней и над её узлами со снедью. Вот ведь мужичьё недомысленное, даром что мечами опоясались! То, что они не из господ, хоть и воины, Лейла уже поняла, но вывод свой благоразумно оставила при себе.

— Зря смеёшься, добрый человек, — с обидой в голосе заявила она. — Еда, она, знаешь, рук не оттянет.

— Это точно, — согласился тот, которого звали Альвин. — Сало есть, говоришь?

Лейла кивнула, уже хорошо понимая, куда ветер дует. Ну что ж, и на том спасибо. Лучше уж поросячье сало отдать, чем если с тебя самого сало срежут.

— Подбирайте, — скомандовал Альвин, кивком указав на их с Андрисом сиротливые узлы. — К воеводе пойдём.

Кулак, всё это время сжимавший кишки, слегка разжался, и Лейла вздохнула почти свободно. Убивать вроде бы раздумали. Похоже, тут всё решает этот самый воевода, к которому их и ведут. Ох, лишенько! А ну как не поверит им воевода?

***

Воевода, видно, забрался далёко, в самый урман. В такую чащобу не забрёл бы никакой охотник, хотя зверьё тут наверняка водилось вкусное и жирное. Лейла спешила за Альвином, едва не утыкаясь ему в спину, торопливо переставляла усталые ноги, боясь отстать — в урмане не было и намёка на тропинку, и Альвин вёл их по каким-то своим, одному ему известным приметам.

Наверное, Лейла задремала на ходу — во всяком случае, она упустила момент, когда чаща вокруг расступилась, и перед ней засияли костры.

— Стой, кто идёт?

— Не видишь, что ли, глаза повылазили?

— Поговори у меня, Осберт! Сказано было — отвечать, как положено!

— Пропусти лучше. Дело у нас. К воеводе.

— Смотри, доложу! Настоишься за такие дела на часах!

— Ладно, ладно, уйди с дороги, — отмахнулся Осберт. — Раскулдыкался!. А вы что нога за ногу тащитесь? — это уже Андрису с Лейлой. — Шевелитесь, мухи сонные!

И Лейла покорно затрусила вперёд.

— Эти люди — не лазутчики.

Лейла не сразу осмелилась поднять взгляд на того, кто произнёс эти слова, прозвучавшие в её ушах музыкой. Стоило этому человеку заговорить — и Альвин с Осбертом, да и все остальные, тесно окружившие её и Андриса, тут же замолчали и расступились. Лейла подумала, что этот человек привык приказывать — и привык, что его приказам немедленно подчиняются.

— Посмотри на меня.

Лейла подняла голову — и тут же отвела взгляд в сторону.

— Не бойся.

— Она и не боится, — хохотнул Осберт. — Это брат у неё по недосмотру парнем родился!

Воевода даже не раскрыл рта, только бросил на болтуна взгляд — и Осберт умолк, как печёный поросёнок, которому в рот запихнули яблоко. Лейла с трудом подавила улыбку. Так тебе и надо, дубина стоеросовая. Да Андрис раз во сто умнее тебя, а что сегодня оплошал — так немудрено: поди-ка соберись с мыслями, когда тебе в лицо тычут факелом, а в спину — копьём! Молодец воевода.

— Тебе и твоему брату я разрешаю остаться, — снова заговорил воевода. — Ты будешь при кухне — стряпухой.

От радости Лейла позабыла держать голову опущенной — и впервые взглянула воеводе прямо в лицо.

Вот уж чего Лейла не ожидала, так это того, что воевода окажется таким молодым. Он был от силы зимы на три старше Андриса, хотя светлая борода и прибавляла возраста. Только сейчас Лейла заметила, что из всех мужчин Андрис был тут единственным безбородым — по крайней мере, насколько хватало глаз.

А ещё воевода был высоким — на добрых полголовы выше Андриса, а уж о Лейле и говорить нечего. Шлема на голове не было, но в нагрудных пластинах доспеха отражался огонь, а на богато изукрашенном поясе висели ножны с мечом. Но будь он даже босой и одет в робу, Лейла всё равно нутром бы почуяла, что это птица другого полёта — не чета им, деревенским, не чета даже немногим виденным ею городским, и уж, ясное дело, не чета этим олухам — Осберту и Альвину.

Настоящего воина видать за версту — даже ей, неучёной деревенщине.

— А мне что прикажешь, воевода?

Поглощённая своими мыслями, Лейла не сразу сообразила, что это подал голос Андрис.

— И тебе дело найдётся, — невозмутимо ответил воевода. — Стрелять научим. Если повезёт, то и меч себе раздобудешь. А пока землянками займёшься, там работы — непочатый край. Крыши дёрном обложишь, щели законопатишь, да ещё и печки сложить надо — зима не за горами.

— Ай, спасибо тебе, воевода! — обрадовался Андрис. — Кланяйся, дура! — зашипел он Лейле в ухо.

Та поспешно согнулась в поясе.

— Только вот жалобу до тебя имеем!

От ужаса Лейла чуть не ткнулась носом в землю. Ой, что сейчас будет! Что Андрис творит? Вот осерчает воевода да и прогонит их к лешему!

Но воевода лишь поинтересовался всё таким же ровным голосом:

— Что у тебя за жалоба?

— Да вот они — Андрис ткнул пальцем в сторону Альвина с Осбертом — хлеб отобрали и сало! Последнее, трудом нажитое…

Воевода сделал знак рукой — и Альвин и Осберт выросли перед ним, как из-под земли.

— Снова, значит, за старое взялись.

Ражие парни молчали, только Осберт ковырял землю носком сапога.

— Копья!

Лейла не поняла, что он имеет в виду, но Альвин с Осбертом, видно, поняли — молча, по-прежнему без единого звука, протянули свои копья двум воинам, стоявшим позади воеводы.

— Воин не бывает вором.

— Так ведь все ж…

— Мой воин — не бывает.

— Не гони, воевода! — взмолился Альвин, кидаясь на колени. Воевода брезгливо посторонился. — Что хочешь делай, только не гони! Оставь при себе!

Воевода молча сделал шаг прочь, но перед тем, как выйти из круга костра, всё же обернулся.

— Оставлю. Портомойничать и воду таскать.

— Воевода, погоди! — всполошился Андрис. — А это… сало с хлебом — как же?

— На кухню отнесёшь. А ты думал — что же? — воевода слегка сдвинул брови в ответ на потрясение на лице Андриса. — Я тебя под защиту беру, спать будешь на нашей постели, греться у нашего костра, а припасов в общий котёл пожалел? Мои люди шесть лун как сала в глаза не видали.