Когда температура начала снижаться я начал поднимать их, активизировать больных надо конечно раньше, но я не был на сто про уверен в нашем кетгуте и решил поэтому перестраховаться и не спешить с активизацией.

К концу третьих суток температура у обоих больных нормализовалась, дренажи оставались совершенно чистыми и я понял, что наши больные выздоровели. Дренажи были удалены и осталось через пару дней снять швы. И так мы в тысяча семьсот семьдесят шестом году совершили чудо: насколько я помнил историю медицины где-то в Европе в 18 веке пару раз были проведены успешные аппендэктомии, а вот грыжи еще никто и не пытался оперировать, то бишь наших больных мы спасли от неминуемой смерти.

Трое суток вместе со мной в госпитале безвылазно были Машенька, Евдокия и Осип. Остальные санитары дежурили посменно. В свободное от ухода за больными время мы занимались науками. Неграмотность среди нашего персонала была уже ликвидирована, худо-бедно все научились писать. А так как читать и писать приходилось каждое дежурство и причем немало, то прогрессировали мои сотрудники достаточно быстро, да и стимул у каждого был немалый, социальный статус моих помощников был очень даже высокий, уважаемые люди были.

Каждый день в госпиталь приходил отец Филарет и жены наших больных. Мужики были ровесники, одному было тридцать, другому тридцать один. Жен я в госпиталь не пускал, только сообщал об их состоянии. И вот на исходе третьих суток, вечером воскресения, я разрешил больным выйти из госпиталя и сам вместе с ними вышел на свежий воздух. К моему удивлению около госпиталя стояли и сидели на земле человек тридцать, они ожидали «выхода в народ» наших больных. По всей вероятности, произошла утечка информации через кого-то из сотрудников госпиталя. Мне сигнальчик, надо обратить внимание на медицинскую этику и деонтологию.

Но когда я увидел, как радовались и ликовали люди, увидев живыми и здоровыми своих родственников и друзей, мое мнение немного изменилось, ну утечка информации и что? Печальный жизненный опыт говорил людям, что они должны были неминуемо умереть, но этого не произошло и это было настоящее чудо.

Я вышел из госпиталя не сразу, а через несколько минут, когда радостные вопли и крики стали стихать. И тут произошло то, чего я совершенно не ожидал. Увидев меня, все замолчали и над площадью на несколько минут повисла тишина. А затем все стоящие перед госпиталем как один, опустились передо мной на колени.

Мой авторитет сразу же поднялся до небес, что я почувствовал буквально через несколько часов. Поздним вечером к нам в госпиталь очередной раз пришел отец Филарет. Мы, а были все мои сотрудники, в этот момент обсуждали проблемы женского здоровья и его влияние на рождаемость. В тот момент, когда зашел отец Филарет, я задал вопрос, почему внешний вид и здоровье наших женщин, в основном крестьянок и работниц, так резко отличается от жен дворян и прочих господ, в частности например от Анны Петровны и Агрипины.

Знавшую ответ Машеньку, я заранее попросил молчать.

— И так, господа хорошие, кто готов ответить?

— Непосильный труд, ваша светлость, — первым ответил Осип.

— Да, Осип, ты прав. Непосильный труд с малолетства. Голод, холод, мордобой. Все помнят, как я сказал, что отныне исподнее должно быть и у баб? А теперь скажите честно, ведь очень многим это не понравилось, но просто промолчали. Я не просто так занимался с вами акушерством и гинекологией. Вы теперь знаете и понимаете, чем и почему женщина отличается от мужчины. Для нас вопрос жизни и смерти наши дети. Все здоровые бабы с восемнадцати лет и до тех пор, пока у них идут месячные, должны рожать от своих мужей и воспитывать здоровых детей. Подчеркиваю рожать от мужей и жить семьями в любви и согласии по Божиим заповедям.

До глубокой ночи я рассказывал своим сотрудникам, что необходимо нам изменить в нашей жизни и как. И вот тут я почувствовал и буквально физически осознал, что я теперь для наших людей подобен библейскиму Моисею и мое слово почти истина в последней инстанции.

После полудня понедельника 26 сентября счастливые и довольные, а самое главное здоровые, наши первые успешно прооперированные больные покинули госпиталь. Я конечно чувствовал себя победителем, у меня было чувство, что я могу, наверное, и горы с места сдвинуть, если захочу естественно.

Но сдвигать горы, наверное, даже интересно и романтично, но была и проза жизни. Со дня на день мог выпасть первый снег и надо было заканчивать подготовку к предстоящей зиме. Остаток дня я потратил на инспекцию Усинска.

Мой тесть Леонтий Тимофеевич, стал в Усинске почти первым человеком, что было совершенно не удивительно. Он сумел быстро вникнуть со все наши дела и казалось знал и умел абсолютно всё, что имело какое-нибудь отношение к предстоящей зимовке. Я знал, что в молодости ему дважды пришлось зимовать где-то в Якутии практически с голыми руками, и фигурально выражаясь, в чистом поле.

Могучий квартет: мой тесть, Лукерья, Агрипина и Кондрат, оказались просто молодцами. Я даже не ожидал, что мы сумели так подготовиться к предстоящей зиме. Кондрат для каждой нашей семье поставил отдельную юрту, построил все необходимое для нашего общего хозяйства: коровники, свинарники, птичники, амбары, погреба и прочее. Я просто развел руками, по моему разумению даже если бы было сделана только половина увиденного, это было бы просто великолепно. В строительном цеху я увидел первые готовые окна для юрт, Кондрат запланировал в течение месяца в каждой юрте установить застекленное окно, полметра на полметра. Конструкция их была довольно оригинальной, это по сути были деревянные стеклопакеты с двойными стеклами, вся хитрость заключалась в возможности их подтягивать по мере высыхания дерева.

— Кондрат, давай называть твои окна стеклопакетами, — Кондрат кивнул соглашаясь. — Как долго ты будешь готовить стеклопакеты для юрт?

— Пару недель, ваша светлость.

— Отлично. После этого стеклопакеты начинай делать такими, что бы их можно было соединять друг с другом. Леонтий Тимофеевич, ты как-то рассказывал, что в Иркутске есть зимние оранжереи. Как ты думаешь, из таких стеклопакетов мы сможем строить оранжереи?

— Сможем, Григорий Иванович, без проблем.

— Когда вернётся Лонгин, нам нужно будет где-то выращивать фикусы. Это раз. И нужны теплицы просто для выращивания того, что не растет у нас в открытом грунте. Чем у нас их будет больше, тем легче нам будет зимовать.

В наших амбарах и погребах Лукерья показала заготовленные грибы и ягоды, а самое главное просто огромные запасы кедровых орехов, увидев которые я с облегчением подумал, что голодная зима нам не грозит.

— Хочется вам в ноги поклониться, Лукерья Петровна. С таким количеством заготовленных орехов зима нам не страшна.

Но орехи это было не всё. Еще были вяленый и копченый хариус, копченое и соленое мясо. Мясо было в основном добытые нашими охотниками-гвардейцами маралы. С особенным удовольствием Лукерья показала мне только что сооруженный умельцами Кондрата погреб-холодильник. Гвардейцами Мирского острога на Араданском хребте был найден небольшой ледник и неделю назад они по заказу Лукерьи привезли в Усинск два пуда льда с этого ледника. В этом погребе-холодильнике хранились свежие туши нескольких маралов. В планах Лукерьи было сооружение таких же погребов-холодильников для хранения излишков продукции наших ферм и птичников, которые должны были появиться по её подсчетам будущей зимой, когда начнется массовый отел в нашем стаде.

— Лукерья Петровна, я как-то упустил один момент, а откуда у нас соль?

— Ванча её где-то в горах нашел, а Яков Иванович подтвердил, что это настоящая соль.

Да я припомнил. Яков рассказывал мне об этой находке Ванчи, но это было в те дни, когда я был по определению Ерофея Кузьмича «токующим глухарем» и я просто запамятовал.

— Лукерья Петровна, а сейчас у нас молоко да яйца есть?

— Есть ваша светлость, но мало. Почти всё без остатка уходит на выпаивание молодняка, да кормление цыплят, утят да гусей разных. У нас с зерном не густо, вот и приходится пока на яйца налегать.