Они окончательно избавили друг друга от одежды, и Саймон легко подхватил ее, положил на кровать, и сам тут же оказался рядом. Навис над ней, снова стал целовать. Ева медленно таяла от его прикосновений, возбуждаясь все больше и больше.

Он гладил ее, доводя до безумия своими прикосновениями. Она нетерпеливо изгибалась ему навстречу. Он раздвинул коленом ее бедра, и она охотно подчинилась. Но, когда он вдруг прикоснулся пальцами до местечка между ее ног, Ева вздрогнула от неизведанного дотоле чувства и попыталась свести ноги, но его большое тело мешало ей это сделать.

Саймон стал поглаживать там, и Ева открыла для себя совершенно новые ощущения. Ей понравилось, и она хотела большего. Он лег на нее и стал входить внутрь. Вот тогда Ева ощутила боль. Она испугалась, но Саймон, почувствовав это, стал шептать, что все в порядке, и боль сейчас уйдет. Это ее, действительно, успокоило, и она даже смогла немного расслабиться. Правда, не надолго. Он заполнил ее всю, а потом стал двигаться. Ева с интересом прислушивалась к своим ощущениям. А они нарастали с каждым толчком, и становились все приятнее. Тогда девушка закрыла глаза и отдалась чувствам.

Боль отступила окончательно, и Ева все больше окуналась в наслаждение. Саймон двигался уверенно, и ей казалось, что с каждым разом он глубже и глубже погружается в нее. Дыхание ее сбивалось, и она застонала от переполняющих ее чувств. Она тоже стремилась к нему навстречу, все больше впадая в сладостное безумие. Он стал резче и жестче. Двигался мощными точками, и она хотела, чтобы так и было. А потом он вдруг откинул голову и застыл, и Ева почувствовала, как что-то течет внутри нее. Потом Саймон обессилено опустился на нее, и она обняла его, счастливая, что это произошло с ней, что он рядом…

69.

Ева легко коснулась кончиками пальцев его волос. Она не могла поверить, что Саймон здесь, обнимает ее, что только что между ними случилось то самое, о чем не принято говорить в свете, и о чем после помолвки с Рокуэллом однажды скупо намекнула мать. «Покорность и подчинение, Евангелина; вот первейшие обязанности жены, когда она остается наедине с мужем. Выполнив эти обязанности, ты поймешь, что супружеский долг — не слишком приятная, но и не чересчур обременительная и болезненная процедура».

Это звучало, как если б Ева была пациенткой, а герцог — неким врачом, и девушка вздрагивала всякий раз, стоило ей представить «процедуру», которой подвергнет ее муж на супружеском ложе…

Но с Саймоном все было иначе! О какой покорности, о каком подчинении могла идти речь, если он своими поцелуями и ласками довел ее до полного умоисступления! Она хотела его до безумия, до боли; и, когда он овладел ею, когда они стали единым целым, — лишь тогда эта боль угасла, и на смену ей пришли ощущения неведомые и прекрасные…

И вот они лежали рядом на постели, утомленные любовью, расслабленные, и Ева наконец могла осмыслить происшедшее, вспомнить прошлое и подумать о будущем.

Саймон… Вот он лежит рядом, такой красивый и весь её!

Саймон! Кажется, вся она пропиталась этим именем. Сколько раз она шептала его, лежа без сна в этой самой кровати и давясь слезами!.. Оно молотом стучало в голове, постоянно, бесконечно…

— Я люблю тебя, — тихо сказал он, нежно прижимая ее к себе. Сердце ее сладостно сжалось от этих трех слов.

— И я люблю тебя, — прошептала она в ответ, купаясь в его ласковом взгляде.

— Ты пойдешь со мной?

— Куда угодно! Хоть на край света! — блаженно выдохнула она, прижимаясь щекой к его мускулистой груди.

— Ева, погоди. Я могу предложить тебе немного. Так немного, что мне стыдно за себя. После той жизни, которая была у тебя, после роскоши и комфорта…

— Это все не важно! — горячо перебила она его. Главное, что мы вместе.

— Ева, любовь моя, это станет важно!

— Я уверена, что все образуется. Мы пойдем к моему отцу…

— Нет! — резко прервал ее Саймон.

Девушка подняла голову и непонимающе посмотрела на него.

— Ты говорил, что отказался от мести, — тихо сказала она.

— Отказался. Но я не простил его. И никогда не прощу! Я не хочу знаться с этим человеком. Но ты можешь видеться с ним, когда пожелаешь, тут я препятствий чинить не стану.

Ева вздохнула. Сможет ли она когда-нибудь примирить отца и мужа?..

— Впрочем, у меня есть кое-какие накопления, на первое время хватит. А там я что-нибудь придумаю, — уверенно заявил Саймон, вспомнив о половине бандитской казны, дожидавшейся его.

Ева ничего не ответила, понимая, что деньги эти, скорее всего, добыты нечестным путем. Она пока закроет на это глаза, как и на многое другое из его прошлого. Но в будущем ему придется постараться жить честно, она не станет поощрять его бандитские замашки.

И с ее отцом ему тоже придется помириться, она добьется этого. Может, не сразу, но обязательно добьется.

Ева понимала, что Саймона могут разоблачить в этом наряде. Лорд Корби, конечно, зол на своего зятя-мстителя за то, что тот втравил его маленькую дочурку в настоящую авантюру и заставил страдать. Но она была уверена, что отец не сделает ее мужу ничего плохого, тем более, если она будет просить за Саймона. И все-таки она немного волновалась за любимого.

За отца она тоже волновалась, ведь болезнь его никуда не ушла. Но после тех роковых событий у дуба лорд Корби как будто приободрился. Особенно его порадовал отъезд герцога Рокуэлла и расторжение помолвки. А однажды он заявил безутешной дочери, что уверен в возвращении Саймона и, когда это произойдет, с ним серьезно поговорит.

И они обязательно поговорят, Ева дала себе слово устроить это. Но пока ее муж не готов к этой встрече, его надо подготовить к ней, пусть на это уйдет не один месяц.

Да, этой ночью ей и Саймону придется покинуть замок. Ева замужняя женщина, и ее долг отныне — следовать за супругом. Но она оставит отцу записку и все объяснит в ней. Он поймет ее и не станет тревожиться, зная, что она с любимым человеком.

Ева посмотрела на мужа, и Саймон тут же потянулся к ней. Взгляд его заметно теплел, когда он смотрел на жену. И она почувствовала себя счастливейшей на всем белом свете. Она любила его и купалась в его любви. И она верила, что впереди их ждет безоблачное будущее. Да, за него нужно будет бороться, его придется добиваться, — но она ощущала в себе, находясь рядом с Саймоном, столько сил, что, казалось, для нее нет ничего невозможного в этом мире!

ГЛАВА 4

70.

Гвен в нерешительности остановилась перед дверью в комнату виконта Мандервиля. Обида все еще жила в ней, и она не могла простить ему тех злых слов. Впрочем, сюда она пришла не за любовью.

Баронесса неожиданно разволновалась. А вдруг Генри не поверит ей или, еще того хуже, заподозрит в заговоре? Но выбора не было. Ева и Саймон уже покинули замок, она видела их в окно. Теперь нужно было торопиться. И Гвен неохотно постучала в дверь.

Она слышала шорох в комнате, и терпеливо ждала, когда на пороге возникнет сам Лайс. Одевался он явно в спешке, об этом свидетельствовала небрежно натянутая не застегнутая сорочка, под которой виднелась мощная грудь. Взгляд Гвен, помимо воли, опустился ниже… Панталоны, к счастью, на Генри были, и были надеты вполне добротно.

Лайс явно не спал до прихода баронессы, слишком бодрым он выглядел. Неужели это ее приезд так его растревожил и лишил сна? Эта мысль пролила бальзам на израненное сердце Гвен. Но она тут же усмехнулась про себя. Смешно и наивно даже предполагать такое, решительно заявила она сама себе.

Кажется, Генри совсем не удивился, увидев ее на пороге. А сама Гвен будто язык проглотила. Некоторое время они стояли в молчании, разглядывая друг друга.

Вопросительное выражение лица виконта сменилось на самодовольное, и он широко распахнул перед Гвен дверь, и сам отступил, освобождая проход, и жестом приглашая нежданную гостью войти.

Гвендолин невольно поразилась про себя его самомнению, догадываясь, как он расценил ее ночной визит. Будь прокляты все мужчины! Только одно у них на уме!