— Прошу вас, откройте дверь, — вновь взмолилась она. — Мой отец даст вам очень много денег, он все для вас сделает, если вы вернете меня ему!

— Твой отец… имя? — требовательно спросил он, и голос его вновь резанул слух своей хрипотой.

— Лорд Корби. Кристофер Корби. Вы встречали его?

Он снова ничего не ответил. Молчал, глядя на нее с недобрым прищуром, и, как ей казалось, что-то обдумывал про себя.

— Вы поможете мне? — теряя надежду, спросила Ева.

— Свобода дорого стоит.

— Конечно, и мой отец будет щедр с вами!

— Не сомневаюсь, — зло усмехнулся он — и вдруг огорошил ее своим требованием: — Поклянись, что станешь мне женой, когда я того захочу.

— Женой?! — она даже засмеялась, столь нелепым показалось ей его требование. — Да ни за что на свете!

Сама эта мысль казалась ей абсурдной. Что этот грязный старикашка о себе возомнил? Не такого мужа она видела рядом с собой!

— Тогда я ухожу.

— Ничего не выйдет, — жестко сказала она. — Я сейчас закричу, и вас схватят и вернут обратно в камеру.

— Пусть так, я это переживу, а вот тебя зато ждет горячая ночка.

Напоминание об уготованной ей разбойниками участи повергло девушку в ужас, и он понял это по ее исказившемуся от страха лицу.

— Клянись, — властно повторил он.

В глазах Евы полыхнула ненависть. «Мерзавец! Подонок!» — хотелось крикнуть ей, но она не посмела.

— Клянись сейчас, я больше ждать не буду.

— Клянусь стать вашей женой, когда вы того пожелаете, — твердо сказала Ева.

Это разрешится как-нибудь, утешала она себя. Отец все уладит с этим сумасшедшим стариком, заставит его передумать. Главное сейчас — выбраться отсюда, сбежать от бандитов!

Ее новоиспеченный жених, кажется, остался доволен ее ответом и, вручив ей факел, стал возиться с замком решетки. Тот поддался на удивление быстро, и Ева выбралась из своего каземата. Не теряя более времени, ее спаситель взял девушку за руку и повел за собой, в сторону, противоположную лестнице.

— Но выход в другой стороне! — попыталась воспротивиться Евангелина.

— Уйдем через потайной ход.

Ева нашла это решение разумным. Только, — пришло вдруг ей в голову, — откуда этот человек знает про потайной ход, если он был здесь пленником?..

Они подошли к забранному решеткой небольшому круглому отверстию в самом дальнем углу коридора. Ева с сомнением посмотрела на толстые железные прутья. Старик сказал, заметив ее взгляд:

— Не волнуйся, она легко вынимается.

Однако, ему пришлось упереться ногами в стену, повиснув всем телом на решетке; на руках его вздулись вены, а по лицу покатился пот. Наконец, заграждение с хрустом поддалось и оказалось в руках спутника Евы.

— Лезь, — скомандовал он, тяжело дыша, сам же в изнеможении привалившись к стене.

Ева невольно попятилась: в отверстии было непроглядно темно. Что ждет там? Крысы величиной с кошку? Тараканы размером с мышь?..

— Лезь! — снова, более грубо, приказал старик.

Девушка прикусила губу — и полезла в лаз. Ее спутник последовал за нею. Вскоре лаз расширился, и беглецы смогли встать на ноги.

Для бывшего узника старик, действительно, весьма неплохо ориентировался в замке и в потайных переходах, в которые завел девушку. Она же, кроме паутины, свисающей с потолка и стен и липнущей к лицу и волосам, практически ничего вокруг не видела, совершенно запутавшись в извилистых, то сужающихся так, что приходилось ползти на коленях, то расширяющихся коридорах.

В какой-то момент ее проводник оставил ее одну с факелом в темном переходе, велев дожидаться его. И она дожидалась, потому что понятия не имела, где находится и куда ей идти.

Он вернулся с увесистым на вид мешком на плече, как ей показалось, вполне довольный собой. Ева заметила кинжал, заткнутый за его пояс, — оружия при нем раньше не было. Старик вновь повел ее по темным коридорам, пока они, наконец, не вышли через небольшую скрипучую дверь в ночь, оказавшись в лесу, за стенами разбойничьего логова.

ГЛАВА 2

5.

Евангелина не могла винить в случившемся никого, кроме себя. Если бы ни ее легкомысленный побег из дома, она не попала бы в столь ужасное положение.

Бандиты, грязный старик — это все было так дико, точно жуткий сон.

Ева вращалась в мире, где не было просто мужчин — были джентльмены, почтительно целовавшие ей кончики пальцев и приглашавшие ее на танец с изысканной вежливостью, не иначе как впитанной ими с материнским молоком. В ее мире не было женщин — были леди, руки которых, казалось, никогда не поднимали предмета тяжелее трости. Ева была такой же, как они, жила так же, как они, и другой мир, мир обыкновенных людей, представлялся ей смутно и был подобен сказке — порой страшной, порой заманчиво-влекущей, но всегда выдуманной и ненастоящей, в которую, как ни старайся, никогда не попадешь.

Нет, конечно, кое с чем Ева сталкивалась, — например, с нищими и убогими у входов в церкви. В отличие от большинства дам, отворачивавшихся от несчастных, прижимая к носикам надушенные платки, девушка никогда не проходила мимо, не подав монету какому-нибудь калеке или нищему. А однажды, еще ребенком, она даже выпотрошила свою копилку, в которой находилось не менее десяти гиней, и втайне от матери отдала все свое богатство одному жалкому старичку-шарманщику, который играл на своем потрепанном разбитом инструменте как раз за оградой их сада. Ева копила эти деньги целый год, но ей было не жаль расстаться с ними, — она увидала однажды, как несчастного ударил тростью какой-то господин, и как потом старичок плакал. Сердце маленькой девочки тогда чуть не разорвалось от жалости к бедняге, и тогда-то она и разбила свою глиняную копилку. После этого старичок купил новую шарманку и часто останавливался около ограды особняка, чтобы сыграть для своей маленькой благодетельницы, которая называла его дедушкой…

Мать, узнав обо всем, отругала Еву и хотела наказать, — но вмешался отец и, как всегда, леди Корби отступила.

Ева обожала отца. Он был самый справедливый, умный, правдивый и благородный на всем белом свете. И, когда двенадцать лет назад он неожиданно оставил пост королевского прокурора и удалился в свой особняк в двухстах милях к югу от Лондона, заявив жене, что отныне будет жить там один, для Евы это стало страшным ударом.

Почему папочка не захотел взять ее, свою единственную и горячо любимую дочь, с собою? Шестилетняя Евангелина страдала очень долго — да и по сей день нет-нет да и задумывалась над поступком отца, над этим его странным стремлением к уединению.

С тех пор они с матерью навещали лорда не часто, — он всегда радовался приезду дочери, но проходило несколько дней — и лицо его делалось мрачным, задумчивым и отстраненным, и тогда леди Корби брала Еву и уезжала обратно в столицу.

С матерью отношения у Евы были довольно натянутые. Супруга бывшего королевского прокурора была женщиной холодной и расчетливой, и с дочерью была постоянно суха и строга. С тех пор, как Еве исполнилось четырнадцать, все желания и чаяния матери свелись к поиску выгодного жениха для дочери, которая обещала превратиться в настоящую красавицу. Правда, сама Ева считала, что этого обещания так и не выполнила — она не стала, как надеялась, высокой, рот у нее был далеко не идеальной формы — слишком большой и неприлично яркий, а грудь вообще превратилась в источник постоянного расстройства, такая она была непомерно, по мнению Евы, большая.

Но, красавица или нет, дочь лорда Корби все равно привлекла к себе внимание при первом же своем выходе в свет в шестнадцать лет. Отец ее был очень богат и родовит, и приданое юной дебютантки — сто тысяч фунтов — было великолепной приманкой, даже если бы Ева была горбатой и кривой.

Женихи так и вились вокруг Евангелины Корби; мать составила список самых подходящих кандидатов и ежедневно заставляла Еву по нескольку часов изучать его вместе с нею. Это было настоящей пыткой. Да, среди ухаживавших за девушкой было немало красивых и титулованных джентльменов; но ни один из них не смог затронуть ее сердце, вызвать волнение в крови или румянец на щеках. А без этого, считала Ева, брак невозможен.