62.

На дворе была ночь, но Генри все не ложился. В большом раздражении прохаживался он по своей комнате. Целый день с ним носились, будто с тяжко раненым на поле боя, и ему это несказанно надоело.

Да, надо признать, Шелтон здорово его отделал, и это несмотря на то, что Саймон и сам был не в лучшей форме. Как унизительно было осознавать свое поражение! И тому имелись свидетели! Он не знал, сколько времени провел на опушке без сознания. Его нашли люди Корби, привели в чувство и помогли добраться до замка.

Каково же было его удивление, когда, по прибытии, он узнал, что Ева вернулась в отчий дом живой и здоровой!

Неужели девушке удалось сбежать от Шелтона? Может, поэтому тот бродил по округе такой злющий?

Генри попытались было навязать услуги врача, но он отмахнулся от этого и вытребовал разговор с лордом Корби. Ему было что сказать другу. Когда он пришел в себя на опушке, то увидел в траве письма, то ли случайно оброненные Саймоном, то ли выброшенные за ненадобностью. Прямо сказать, и почерк, и стиль, и грамотность — все в этих отвратительных писульках было на высоте. Лайс с трудом мог поверить, что их написал Шелтон, — если, конечно, это было сделано не нарочно.

Но самое главное были не каракули, не ошибки и не слог. В этих письмах, подписанных Джеком Громом, автор называл Евангелину Корби своей женой и требовал выкуп за свое молчание! Но когда же, черт побери, маленькая Ева успела стать женой Грома, а, вернее сказать, Шелтона?!

От бесконечных вопросов и догадок у Генри пошла кругом и без того пострадавшая голова. Он спросил у Кристофера, знал ли тот о замужестве дочери. Тот знал. Тогда Лайс продемонстрировал другу оба письма к Евангелине.

Но лорд, оказывается, был уже поставлен дочерью в известность об этих письмах. Ева всё рассказала отцу, и теперь Корби поведал Генри удивительную историю, в которой были замешаны разбойники, грязный старик — и, наконец, воскресший утопленник, переодевшийся эсквайром и явившийся в замок своего врага, чтобы отомстить ему.

Виконту оставалось лишь диву даваться. Впрочем, он не был удивлен тем, что Евангелина наотрез отказалась выходить за герцога Рокуэлла, о чем и сообщила самым решительным тоном матери и отцу, — последний, впрочем, был этому очень рад.

А в замке почти никто не знал о пропаже Евы, и скандала удалось избежать. К этому времени почти все гости разъехались, лишь разъяренный герцог рвал и метал, когда лорд Корби неожиданно сообщил, что не отдаст за него свою дочь, объяснив отказ своим недовольством тем образом жизни, который ведет Рокуэлл.

***

…Дверь комнаты скрипнула, и в небольшом проеме показался любопытный женский носик. Убедившись в том, что, кроме Лайса, в комнате никого нет, в приоткрытую дверь проскользнула сама обладательница прелестного носика.

Баронесса Финчли! Вот уж кого Генри не ожидал увидеть здесь!

— Почему вы никогда не запираете дверь? — удивленно спросила она вместо приветствия.

Гвен придирчиво вглядывалась в лицо Генри. Выглядела она встревоженной.

— От кого мне запираться в замке моего друга? — поинтересовался Лайс, гадая о причине ее визита и довольно странного поведения.

— В вашем-то положении такая беспечность! — попеняла ему леди.

— В каком это положении? Вроде не беременный, — недовольно проворчал виконт.

Гвен покачала головой, с жалостью рассматривая кровоподтек на его лице, и озабоченно ответила:

— Будто вы не знаете, что у вас есть враги. Не стоит их недооценивать.

— Вы-то, конечно, все знаете о моих врагах, — хмыкнул Генри и поинтересовался: — А что вы здесь, собственно, делаете?

Баронесса подобралась к нему чуть ближе и с тяжким вздохом ответила:

— Я слышала, вас ранили…

— Пришли позлорадствовать?

— Хотела убедиться, что с вами все в порядке, — просто сказала она, подходя к нему недопустимо близко. Теперь всего лишь пара шагов, самая малость, разделяла их.

Это было очень странно, но ее присутствие в его комнате, их уже привычная перепалка показались ему чем-то совершенно естественным и даже нормальным.

— Вас ведь по затылку ударили? Могу ли я взглянуть? — спросила она, пытаясь обойти его.

— Я не пускаю за спину тех, кому не доверяю, — напыщенно ответил Генри, поворачиваясь к ней лицом.

Видимо, она убедилась, что он неплохо выглядит, потому что тревога покинула ее взгляд, и в больших глазах ее зажглись веселые искорки.

— Это похвально, — вполне серьезно поддержала Лайса Гвен. — Но меня бояться не стоит, я ведь не мужчина.

Генри невольно усмехнулся.

— Я ведь поворачивалась к вам спиной, теперь ваша очередь, виконт, — промурлыкала она. — Впрочем, я видела вас и со спины… Ведь именно так началось наше тесное знакомство.

Виконт видел, что она говорит несерьезно, дразнит, — о том свидетельствовали веселые искорки в ее глазах и шаловливая улыбочка на нежных губках.

Но ее слова разбудили в памяти образы, о которых она говорила, и воздух в комнате вдруг стал тягучим, влажным, горячим.

Кажется, она тоже это почувствовала, улыбка сползла с ее лица, губы приоткрылись, а голова чуть запрокинулась, будто она предлагала себя поцеловать.

Напряжение в комнате нарастало. Они молча смотрели друг на друга, не отводя глаз.

…И он просто отбросил все предрассудки, легко наплевал на те правила, которым столь долго следовал. Просто потому, что так захотел. Безумно и безудержно, до помутнения сознания, до боли в паху. Он жадно потянул носом воздух, шагнул к Гвен, и увидел смятение на ее лице. Не ожидала?

Она вдруг отступила. Неужели он столь грозно выглядит? Он видел, что она взволнованна сверх меры, глаза расширились, губы чуть дрожат. Но Генри не собирался останавливаться, он приближался к ней, а она пятилась, пока не уселась на поднырнувшую под колени кровать. Лайс оперся коленом о мягкий матрас, нависая над ней. Заставил откинуться назад и потянулся губами к шее. Гвен вдруг громко застонала, а он, — да, такого он не ожидал от себя! — он зарычал. Никогда раньше Генри Лайс не рычал на своих партнерш. Он сжал ладонями ее хрупкие плечи и зарылся лицом в выпирающую из корсета грудь, жадно целуя и полизывая. Гвен выгнулась, с губ ее снова слетел стон. А он мял ее руками, и покрывал поцелуями грудь и шею.

Положение его было не слишком удобным, и Генри затащил безвольную баронессу на кровать. Как же приятно было видеть ее такой! Немного растерянной, покорной, трепещущей под ним от желания, а не язвящей и изрыгающей очередную колкость.

Генри задрал на ней юбки и навалился сверху. Она раздвинула ноги и обхватила его бедра. Он поцеловал ее в губы, и она охотно ответила на поцелуй. Запустила пальцы в его волосы, гладила плечи, прижимала к себе.

Как же он мечтал об этом! О ее теле, их близости! Он так сильно ее хотел, что даже в глазах темнело.

Довольно быстро Лайс избавил ее от панталон, и Гвен не дала ему дальше тянуть. Она, так же, как и он, жаждала действий.

Вторжение его достоинства было весьма приветливо встречено сладостным стоном. А потом начались бешеные скачки. Генри двигался в ней, Гвен стремилась ему навстречу безумными яростными рывками. Ногти ее царапали его по спине, и Генри порадовался, что та защищена камзолом и сорочкой.

Гвен громко вскрикивала, стонала и всхлипывала, и ему это нравилось и неимоверно заводило. Его не волновало, что их могут услышать. Тактичность отправилась вслед за предрассудками и правилами, куда-то далеко-далеко.

Она вдруг крепко схватила его за плечи, выгнулась и забилась в экстазе. И в этот же миг он с тихим стоном излился в нее…

***

— Я переживала за тебя, — тихо сказала Гвен, прижимаясь к его груди. Они все еще лежали в кровати, приходя в себя после случившегося.

Зачем она это говорит? Что за цели преследует?

Все вернулось на круги своя. Генри не верил ей. Поначалу он даже думал, что это Аллейн специально подложил под него Гвен, но выгоды тому не видел. Ну не дети же Аллейну от него нужны…