Гвен не ожидала, что Лайс выполнит свою угрозу, но пока он это делал. Каждой частичкой своего существа она чувствовала его присутствие, и каждая эта частичка ненавидела его… и помнила его. О! Если бы только она не сделала такую глупость и не переспала с ним! Как унизительно было осознавать свою слабость перед ним, и те свои глупые мечты! Ну не дура ли?

Но Генри Лайс, виконт Мандервиль никогда не узнает о ее переживаниях и муках совести. Он так же низок, как и она. Он даже хуже ее! Да, она тварь и потаскуха, — но что привело ее к этому? Несчастливое замужество, подлость и шантаж дурных людей. Она была молода, слаба и беззащитна, некому было помочь ей, и она сдалась и уступила.

А он — он сильный, богатый и мужественный, у него есть влиятельный покровитель — сам лорд Корби. Про него всегда говорили, что виконт — образец всех добродетелей, ведущий безупречный образ жизни, рассудительный, благородный, неподдающийся ни на какие соблазны.

И что же? Лайс оказывается таким же, как и все мужчины: похотливым и неразборчивым самцом, охотно уступающим зову плоти, очертя голову бросающимся за первой же подвернувшейся юбкой. И к тому же, он — грязный шпион, не брезгующий рыться в чужом белье!

Баронессе не нужно было оборачиваться, она знала, что Лайс идет за ней, держась на небольшом расстоянии. Гвен с Евой шли по дорожке парка и мило беседовали о прошедшем бале и о костюмах гостей. Пум-Пуф весело бежал впереди, не пропуская ни одного куста.

Племянница показалась баронессе какой-то возбужденной, взвинченной, но у Евы счастливо сияли глаза! А, когда Ева увидела вдалеке мнимого Догерти, разволновалась еще больше. Гвен прекрасно видела, как предательский румянец залил лицо девушки, как та стреляла глазками в сторону направляющегося к ним Саймона.

Еще один негодяй! Они оба! И Саймон Шелтон занял почетное второе место, — после Генри Лайса, конечно.

Но Саймону не суждено было повстречаться с дамами на дорожке; его перехватили Рокуэлл с двумя приятелями, вышедшие из соседней аллеи. При виде своего жениха Ева занервничала еще больше и чуть ли не силком потащила Гвен к компании беседующих мужчин.

— А вот и моя невеста со своей очаровательной тетушкой! — приветствовал их появление герцог, скаля зубы в неком подобии улыбки. Впрочем, этот хищный оскал трудно было назвать улыбкой. — Доброе утро, леди!

У баронессы возникло чувство, будто Рокуэлл торжествует, — и в то же время готовится сделать какую-то пакость.

— Вы знакомы с моим хорошим приятелем, мистером Догерти? — обратился он к Гвен и Еве.

При этих словах он подошел к Саймону и хлопнул его по плечу, но это дружеское похлопывание напоминало скорее удар.

— Прекрасный человек, скажу я вам! — продолжал говорить герцог, получив от дам положительный ответ. — Отличный друг и семьянин! Кстати, Догерти, как поживает ваша милая женушка? Помнится, как-то вы рассказывали мне о ней?

Гвен пришлось напрячь силы, чтобы удержать внезапно ослабевшую Еву: та буквально повисла на руке тетки, сделавшись белее мела.

Все взгляды были направлены на эсквайра Догерти, ждали его ответа. Саймон же был темнее тучи, скулы вдруг заострились, и видно было, что он с трудом сдерживает гнев.

— Она прекрасно поживает, — после продолжительной паузы, наконец, ответил он, чуть ли не цедя слова сквозь зубы. Он не сводил глаз с Евы, а она смотрела на него так, будто он ее предал.

Гвен решила, что пора уходить. Еще немного, и она не удержит свою племянницу, которая оказалась не такой уж и легкой, несмотря на маленький рост. Сославшись на срочное дело, баронесса повела девушку обратно к замку, с облегчением почувствовав, что та идет сама. Всю дорогу до замка Ева молчала и напоминала восковую куклу. Баронесса понимала ее состояние и от души сочувствовала девушке. Ох уж этот Саймон!.. Вскружил бедняжке голову — а сам оказался женат!

— Ева, я же тебя предупреждала, — мягко сказала, наконец, Гвен.

— Ах, прошу вас! — в отчаянии воскликнула Ева. Она выдернула свою руку, бросилась к дверям и скрылась за ними.

Баронесса вздохнула. Не слишком ли много разбитых сердец для одного места?

Она обернулась и посмотрела через плечо. Лайс наблюдал за ней, стоя неподалеку, скрестив руки на груди. Интересно, скоро ему надоест таскаться за ней?

Гвен скорчила презрительную мину. Она не будет его замечать. Слишком велика честь для такого, как он, чтобы она дарила ему свое внимание. Она подозвала Пум-Пуфа и, подхватив песика на руки, с гордым видом прошествовала в свои комнаты.

48.

Ева бежала куда глаза глядят, и сама не поняла, что привело ее в отцовскую библиотеку. Возможно, то, что в этой большой комнате, всегда темной и мрачноватой, обшитой дубовыми панелями, в которую, кроме лорда Корби, практически никто из гостей не заходил, ей, Еве, легче было укрыться от людских взглядов, от постороннего внимания и кривотолков.

Она вбежала в библиотеку, закрыла за собой тяжелую дверь и бросилась ничком на обитый темно-синим бархатом диван. Сердце колотилось о ребра так, что они, казалось, вот-вот сломаются. Грудь сдавило от непролитых слез. Да, она не плакала, — но страшная боль, которая не унималась и терзала всё её существо, открыла Еве глаза на то, что доныне она считала простым увлечением. Она любила Джеймса Догерти, любила до умопомрачения, безумно, самозабвенно!

Как мог он за такой короткий срок так глубоко проникнуть в ее сердце? Завладеть им? Стать повелителем и ее души, и ее тела? Этого Ева не знала. Знала лишь, что известие о том, что он женат, разбило ей сердце. Вернее, не то, что женат, — а то, что он лгал, обманывал ее, и все его клятвы в любви не стоили и гроша. Вероломный, коварный искуситель!..

Ева с трудом сглотнула стоявший в горле комок. Слезы, наверное, облегчили бы ее горе, — но порог страдания, за которым они находились, был пройден. Терзавшая девушку боль была настолько сильной, пламя отчаяния настолько опаляющим, что благодатная влага не выступала на глазах, которые запеклись, будто обожженные жаром костра.

Ева лежала так долго. Но постепенно пароксизм отчаяния прошел, и мысли ее стали менее сумбурными. Теперь она могла более ясно взглянуть на произошедшее… И придти к неожиданным выводам.

Был ли Джеймс так уж виновен? Ведь не только он скрывал свое семейное положение, — она, Ева, тоже не сказала ему, что замужем… Ну, то есть, что она вдова.

Быть может, Джеймс, так же как и она, вступил в брак не по зову сердца? Тогда почему он не мог влюбиться в нее, Еву, искренне и по-настоящему? Почему она сразу решила, что он лгал ей во всем? Разве не доказывал он, и неоднократно, что она ему далеко не безразлична? Разве не рисковал он ради нее жизнью, когда вступился за ее честь и дрался с Рокуэллом?

Что бы ни говорила Гвен, сколько бы ни предупреждала, — Еве следует прислушаться к голосу своего сердца, а оно твердит, что Джеймс любит ее, что она дорога ему! Фальшь, неискренность она бы обязательно заметила. Не может быть, чтобы она была настолько ослеплена своим чувством, чтобы не заметить обмана. Невозможно, чтобы Догерти обманывал ее, только притворяясь страстно влюбленным.

Да и к чему ему это? Она помолвлена, она скоро будет принадлежать Рокуэллу. Неужели Джеймс добивался ее расположения, чтобы потешить свое тщеславие? Но он не такой, он не из пустых щеголей, которые бахвалятся своими победами над чужими невестами. Он гордый, высокомерный, он не способен на такой бесчестный поступок.

Потихоньку мысли Евы смешались, пока не исчезли совсем, ее охватило какое-то оцепенение и даже начало клонить в сон. И тут вдруг до ее плеча кто-то осторожно коснулся. Она так и подскочила. И увидела стоящего над нею Джеймса.

****

Саймон почему-то сразу подумал, что она должна быть в библиотеке. Но бежать за нею, догнать ее, объясниться с ней — оказалось тяжелее, чем он ожидал. Какой взгляд она на него кинула, когда Рокуэлл разоблачил его!.. Подлый предатель — вот кем Саймон стал для Евы, и это было неожиданно больно. Сознание собственной вины легло на плечи, придавливая к земле, словно свинцовым грузом.