"Папа и мама! Вы как хотите, но я стал замечать за собой склонность к писательскому ремеслу. Я еще не сдвинулся на этой почве, как вы, но чувствую, мне этого не избежать. У меня уже есть некоторые опыты. Однако ко мне никак не цепляется вирус, благодаря которому я подцепил бы эту болезнь. Что мне делать? С чего начать? Как заразиться этим? Ведь это, черт возьми, подлинное служение искусству, и я вижу смысл жизни в том, чтобы посвятить ее именно этому!"
- И что же мы ему ответим? - с интересом спросила мама будущего писателя.
- Прежде всего, мы с тобой переглянемся, как в романах. Потом у тебя, очевидно, не найдется нужных слов для ответа, а я скажу ему так:
"Для этого тебе необходимо самое главное в жизни: найти музу-вдохновительницу. Найти свою Манон Леско!"
"Как моя мать?"
"Да, сынок".
Он глубоко вздохнет, разведет руками и, покачав головой, с пониманием воскликнет:
"Ах, эти женщины!.."
---------
Прошел еще год. Умер отец Марины, причем скоропостижно, отравившись паленой водкой. Хоронить его было почти что некому; кроме дочери, никого родных у него не оказалось. Пришел Степан Иванович с Марией Павловной, приехало несколько шоферов на автобусе, да молча, в недоумении хлопая глазами, стояли у подъезда двое собутыльников с сизыми носами.
Дочь, как ни старалась, не могла выжать из себя слезу. Коллеги отца недоумевали по этому поводу, соседи понимающе кивали. И лишь когда после поминок все разошлись, она заплакала. Она не думала в эти минуты ни о будущем, ни о настоящем; она просто вспоминала свою жизнь в этом доме и держала перед глазами образ отца.
А дома, когда они прошли на кухню и уселись за столом, их маленький сын неожиданно сказал:
- Мама, теперь мы будем жить в другой квартире? А что, там же никого нет...
По инициативе дочери покойного так и решено было сделать, но, признаться, без особого энтузиазма со стороны всех членов молодой семьи. Они с Максимом сказали о своем решении его родителям, оставив их на некоторое время одних. Когда вернулись в комнату, нашли разительную перемену и застыли на пороге...
Мария Павловна, стоя у стены и сложив руки на животе, печальным взором уже прощалась с обоими и молчала, не решаясь первой нарушить зловещую тишину.
Степан Иванович сидел за столом, в двух шагах от нее. Он взгрустнул, помрачнел, сразу весь как-то сник; даже голос у него сел, будто чужим сделался.
Да и сама комната, где мудрый наставник воспитывал свою ученицу, где они едва ли не ежедневно сидели чуть не за полночь, бродя по пыльным дорогам столетий, словно вдруг осиротела, насупилась и погрустнела.
- Значит, решили уходить?.. - тихо, нахмурив брови, произнес отец. - Та-ак...
И, отвернувшись, уставился на разбросанные по столу листы бумаги, показавшиеся ему теперь совсем ненужными, вообще неизвестно что здесь делающими. Вздохнул, развел руками, покивал головой:
- Ну, что ж... оно, конечно, дело молодое...
И отчего-то беспомощно посмотрел на жену.
Та прикусила палец поперек и не сводила с него испуганных глаз. Та же боль, что и у него, точила ее. Но ждала, вонзив зубы в этот палец, чтобы не сорваться. Даже дышать боялась. Пусть сначала скажет он.
Степан Иванович отвернулся, снова посмотрел на исписанные листы, ставшие вдруг какими-то сиротливыми и от этого как бы поникшие, потускневшие и такие же грустные, как и он сам.
Все молчали. Ждали, что он скажет еще. А слова не шли с языка. Бывает такое, будь хоть тысячу раз оратором...
Наконец произнес - медленно, с печальной улыбкой, точно прощаясь с самым близким другом, с которым не увидится больше никогда:
- Значит, канули в прошлое наши историко-литературные вечера... Теперь мне не с кем будет побеседовать по душам, поделиться сокровенным...
- Папа! - вскричала Марина и бросилась к нему. - Ну зачем ты так? Мы же рядом... мы же не на другой конец планеты...
Он усадил ее к себе на колени, заглянул в глаза, погладил волосы:
- А теперь скажи, королева Марго, чем тебе у нас плохо? А? Или мы тебя обидели? Или сказали что не так?.. Ну? Что молчишь? Скажи - куда ты стремишься, зачем, почему? Что тебе здесь было нехорошо?
- Да хорошо же, - попробовала она убедить его, - просто очень хорошо! Но...
- Без "но"! Ты ведь знаешь, стрекоза, как я люблю тебя...
- Знаю. И я тоже тебя очень люблю!
- А мать - та вообще в тебе души не чает... А ты хочешь от нас уйти...
Марина вскочила, бросилась в объятия Марии Павловны, расцеловала ее:
- И я ее очень люблю! Я вообще самая счастливая, ни у кого нет такой свекрови, как у меня!
- Так какого же черта ты бежишь от нас, как волк от красного флажка!
Она оторопела. Даже не верилось...
- Так вы... значит, не хотите, чтобы мы уходили?..
А она думала - наоборот...
- Пожили бы, доченька, золотце, - гладила ее волосы Мария Павловна. - Ну хоть еще немного... скучно ведь нам без вас будет, одна только радость и осталась в жизни. Что ж мы, как два старых гриба на поляне останемся... А квартиру вашу сдадим хорошим людям... А? Ну что вам, правда, там одним? А тут все вместе, я и кушать приготовлю, и постираю, и с внуком посижу... Ведь родные уж мы стали, привыкли друг к дружке, видишь сама... Пожалели б вы нас, сердца все же слабые наши, а ну как не выдержат...
