Она грустно улыбнулась, все так же глядя на мостовую под фонарем.

   - Ну, что-то вроде этого.

   Генка помолчал. Потом коснулся ее плеча:

   - Ты извини меня, Оля... Мне не стоило вызывать тебя на такой разговор. Я понимаю, как он тебе неприятен. Если бы я только знал...

   - Ну что ты, Генка, - она повернулась к нему. - Глупенький... Что тут такого? У тебя тоже жизнь не сахар, я видела, как играли желваки на скулах.

   Он тяжело вздохнул.

   Она снова положила руки ему на грудь.

   - Мне пора.

   Он схватил ее ладони и припал к ним губами. Потом прошептал, глядя ей в глаза:

   - Ольга...

   - Не надо, Гена... Я должна идти.

   Он ничего не ответил, долго смотрел в ее глаза, потом легко кивнул несколько раз, давая этим понять, что не станет удерживать ее против воли.

   - Я провожу тебя.

   Они медленно, точно в траурном шествии, направились в прихожую. У самых дверей, уже собираясь выходить, она внезапно остановилась, застыв в безмолвии. Спиной к нему. Он подумал, что должен открыть замок и протянул руку. Повернул фиксатор до упора. Потянул за ручку...

   Но она не двигалась с места, глядя на эту ручку, которую только что обнимала его ладонь.

   Генка вдыхал запах ее волос, смотрел ей в затылок, на ее руки, плечи, спину, и буря чувств, будто магма в жерле вулкана, всколыхнула его душу и тут же затопила ее всю. Он вспомнил свою жизнь, и все, что было в ней до этого дня, показалось ему незначащим, ненужным, а подлинной минутой торжества любви была именно эта минута! И никакая другая ее уже не затмит, потому что она кристально чиста, девственна, как только что выпавший снег, белее которого ничего нет на свете. И вспышкой молнии перед мысленным взором Генки пронеслось все то, что связывало их обоих еще со школьной скамьи... Он вздрогнул. Еще секунда... Сейчас она уйдет! И в душе, внутри у Генки кто-то громко и отчаянно закричал: "Навсегда!"

  Он обнял ее за плечи. Она чуть шевельнулась и замерла, слегка повернув голову, потом прильнула к его груди спиной, да так и осталась стоять, безвольно опустив руки и закрыв глаза. А он зарылся лицом в ее волосы, пахнущие розой, ландышем и еще чем-то сладким, и прошептал ей в самое ухо:

   - Останься...

   Она повернулась, выронила сумочку и прильнула к нему, обвив руками шею. Волосы их сплелись, потом - на секунду-другую - их щеки встретились и зарделись румянцем, и следом за этим жаркий поцелуй положил конец их терзаниям, мучениям их исстрадавшихся по любви и ласкам сердец...

   Ночью, положив голову ему на грудь, она сказала:

   - Знаешь, мне кажется, мы с тобой долго-долго искали друг друга и вот, наконец, нашли.

   Он ответил ей:

   - Если бы жизнь нас не обломала, мы, наверное, так никогда бы и не встретились больше.

   - Значит, так она распорядилась.

   - Одно могу сказать: все хорошо, что хорошо кончается, а у нас с тобой все только начинается.

   Улыбнувшись, она обняла его:

   - Говорят, что бог ни делает, все к лучшему. Правда ведь?

   - Правда, - ответил он, целуя ее.

   Утром он проснулся от тревожного ощущения, что его обманули, что ему просто приснилась эта ночь. Он открыл глаза, повернул голову, оглядел комнату... и обомлел. Ольги не было. Исчезли и ее одежда, и сумочка. Он был один.

   Значит, она ушла. Но почему? Он ей не понравился? Решила оборвать, не начиная? Быть может, что-то случилось дома, и ей позвонила мать? Но почему не разбудила, ведь могла бы! Как же так? За что? Почему? И когда?..

   Он посмотрел на часы: 9.00. Недоумевая и в тревоге, встал, сунул ноги в тапочки, открыл дверь... и тут же увидел Ольгу. Она сидела за столом и читала его рукописи.

   Генка вздохнул и, радостно улыбнувшись, припал плечом к дверному косяку. Снова захотелось жить.

   Ольга подняла голову, бойко вскочила, с улыбкой пошла к нему и, ни слова не говоря, поцеловала в губы.

   - Знаешь, я проснулась рано: не спалось, как ни крутилась. Тогда я поднялась, оделась и села читать твои труды. Тебя будить не стала, зачем? Пусть, думаю, поспит, а я тем временем посмотрю рассказы. Иди умойся, оденься, приведи себя в порядок, мы позавтракаем, а потом поговорим о твоем творчестве. А я в это время почитаю; никак не могу оторваться, уж очень душещипательная повесть.

   Генка покачал головой:

   - А я так испугался: проснулся - тебя нет...

   - Наверное, мне надо было разбудить тебя и предупредить. Ну, прости.

   И она снова поцеловала его.

   - Ты поступаешь согласно обычаю древних римлянок, - улыбнулся Генка.

   Она вопросительно подняла брови. Он пояснил:

   - По Плутарху, когда римлянки после Троянской войны сожгли корабли своих мужей, чтобы те вновь не отправились в плавание, они стали целовать их в губы, вымаливая, таким образом, у них прощение.

   Ольга резюмировала: