Но Козлов был в краткосрочном отпуске, как и его приятель. Через несколько часов, когда жена вернется с работы, они уедут в Подмосковье к друзьям. Перед этим Козловы предупредят соседку, что вернутся в субботу вечером, пусть та присмотрит за домом.
Это было еще одно звено в методично удлиняющейся цепи.
Бабка, грустная, вернулась домой. Постояла в дверях у рукомойника, подумала, что вместо подсолнечного масла на худой конец обойдется и сливочным, надо только его сначала растопить. Она спустилась в подпол, зашуршала там вощеной и газетной бумагой, которой закрыты были банки. Потом зажгла старую, видавшую виды керосинку (многие уверяли, что она непременно доведет до беды, а потому советовали выбросить) и поставила на нее алюминиевую кружку с куском масла. Вернулась к рукомойнику. Стала мыть руки, посмотрела на ведра. Пусты! Надо сходить за водой, но это успеется, сначала легкий завтрак. Она разложила на столе теплые картофелины и принялась их чистить (она всегда варила картошку "в мундире"). А там, где стояла керосинка, что-то шипело и трещало. Господи, да ведь масло-то давно уж растаяло, чего же она ждет! Вот память, только поставила и тут же забыла. Нет, надо было все-таки на керогазе, там уж не отвлечешься, глазом не успеешь мигнуть, как все готово. Второпях она забыла прихватить тряпку и ухватилась за кружку голыми пальцами. Раскаленная ручка мгновенно напомнила бабке о ее забывчивости. Старуха взвыла, отдернула руку, и кружка с растопленным маслом полетела на пол.
Этого еще не хватало! Да что это с ней, отчего сегодня всё вкривь и вкось? Она поглядела вниз. Растекшееся по полу жирное пятно красноречиво указывало старухе на ее оплошность. Охая и вздыхая, она положила еще кусок масла в кружку, вновь поставила ее на крестовину, а сама пошла за половой тряпкой. Нашла ее у дверей, в прихожей, вернулась, стала искать глазами лужу и тут же наступила в нее, поскользнулась, потеряла равновесие и растянулась на полу, больно ударившись ногой о ножку кровати.
Нет, положительно, ей сегодня не везло: теперь вот еще нога. Она хотела подняться с пола, но не смогла: удар пришелся прямо по кости, и нога нестерпимо ныла. В голове шевельнулась запоздалая мысль: зачем керосинка стоит здесь?..
С трудом, но старушке все же удалось подняться и вытереть злосчастную лужу на полу. А в глазах от боли прыгали зайчики. И надо же было ей растянуться, а тут еще кровать эта двухпудовая, как бетонная плита, с места не сдвинешь. Она забросила тряпку в угол, выключила керосинку, дошла, хромая, до кровати и повалилась на нее поверх одеяла.
Прошло не так уж мало времени, прежде чем боль немного утихла. Ей удалось встать, доковылять до стола и позавтракать, вернее, уже пообедать. Теперь она стала размышлять об ужине. Думала, гадала и придумала: надо сварить кашу. Но тут вспомнила, что нет воды, да и молока тоже. Нет, сейчас идти никак нельзя, нога все еще тупо ныла. А всему виной подсолнечное масло, будь оно неладно, кончилось перед самым носом. Мужчина этот еще влез, нелегкая его принесла...
Размышляя так, Анна Кузьминична уселась в старое, обитое красным бархатом кресло, и принялась вязать чулок, решив сходить за водой позднее, часов в шесть, когда боль совсем утихнет.
Вот и появилось еще одно звено в цепи.
_______
Некстати оборвавшаяся застежка выковала следующее звено.
Работа уже подходила к концу, оставался последний стежок на ремешке, как вдруг двери открылись, и из дома, кряхтя, вышла какая-то старушка в лиловом с цветочками платье и шерстяной бордовой кофте поверх него. В руках у нее два небольших ведра и коромысло. Вышла - и уставилась на девчат, а они - на нее. Глядели некоторое время друг на друга, потом Светлана спросила, догадавшись:
- Скажите, а здесь что, разве не общежитие?
Старуха подняла брови, пошамкала беззубым ртом:
- Нет, дочки, здесь люди... семьи... Не общежитие.
Подруги переглянулись. Это их устраивало; во всяком случае, дом был недалеко от Козловых, совсем рядом.
- Простите, а переночевать у вас можно?
Бабка не поняла. Светлана ей:
- Одну ночь только, бабушка.
Старуха молчала, соображая: слишком уж неожиданным было предложение. Девушки пообещали тридцать рублей. Вообще-то у нее две кровати, на второй они вполне смогли бы уместиться обе, да только это не совсем удобным ей показалось. У нее там все по старинке, ничего нового, а девчонки молодые, еще смеяться будут. Она сказала об этом, но они ответили, что это ничего, у них в деревне тоже не лучше.
Бабка все еще сомневалась, переступая с ноги на ногу, но девушки так настойчиво просили, что она сдалась. Ей стало жаль их. Ну куда, в самом деле, они пойдут, где станут искать ночлега, кто их возьмет, кому они нужны? А она одна, чего ей? Пусть идут. А тут еще ведра эти, да нога ноет... Может, они помогут и воды принести, не белоручки, чай, деревенские.
Она еще раз посмотрела на открытые, простые лица девушек и решила: так тому и быть. Пусть переночуют, жалко ей, что ли? А тут - людям поможет. Она любила делать людям добро.
- Ладно уж...
- А как вас зовут?
Она представилась.
- А вы никак по воду собрались, Анна Кузьминична? Давайте ведра, мы быстро принесем.
Бабка засуетилась, затрясла головой: вот кстати! Только чего ж они, пусть вещи сперва занесут, поосмотрятся, вдруг не понравится.
Но им понравилось. На кухне печь в углу, на ней кастрюли, сковородки, тряпки какие-то, гладильная доска. Печь, конечно, давно уже не топили, но кем-то выкрашена недавно, может, детьми. Здесь же кровать у стены с тремя подушками башенкой. У другой стены - стол с клеенкой в синюю полоску; над ним, чуть левее висят полки для посуды, рядом невысокий кухонный шкаф, внизу - старый сундук, накрытый узорной вышивкой.
