— Это твои блоки, милая. Не твоего отца.
Ари проигнорировала это, сложив несколько блоков на колени Кэлен.
— Мама тоже иглать.
Она собрала все силы, которые у нее были, чтобы не вздохнуть снова. Ее раздражение на мужа пропитывало даже это, куда обычно она убегала от утомительного мира и цеплялась за ребяческую невинность. Но голубые глаза дочери только напомнили ей глаза Даркена. Он хотел еще одну дочь; нет, потребовали было лучшим словом. Всегда требования, когда она меньше всего их ожидала. Кэлен не стала бы отрицать, что ее самые счастливые моменты за последние годы были связаны с тем, что она держала Арианну на руках, но здесь на карту были поставлены принципы . Наконец она натянуто улыбнулась:
— Нет, у мамы еще много работы. Я вернусь, чтобы уложить тебя в постель сегодня вечером.
Девушка надулась, и Кэлен поцеловала ее в щеку, прежде чем подняться, позволив кубам упасть на пол. Если она не сможет противостоять Даркену сегодня вечером, то работа будет лучшим местом, куда можно будет направить свое разочарование.
Дневной свет быстро угасал, часы тянулись быстрее, чем они имели право. После того, как ужин был закончен, и Арианна в полусне схватилась за платье, Кэлен обустроила свой мир на ночь. После этого она быстро и решительно направилась в королевскую спальню. По правде говоря, Даркен не уточнил, что хочет наследника на следующий день, но если Кэлен поймает его с одним из Морд’Сит, это только добавит ей пользы. Злость сейчас имела значение, и он ничего не мог сделать, чтобы заставить ее чувствовать себя некомфортно. Ей это надоело.
Он стоял у окна, одетый в вечерний халат, смотрел на звезды и ждал ее. Лунный свет отражался от его соболиных волос и освещал профиль. Это всегда выглядело высокомерно. Кэлен ненавидела то, как хорошо это, казалось, льстило ему. Он повернулся и поднял бровь, глядя на ее наряд — она даже не удосужилась снять платье королевы.
— Моя королева…
— Милорд, — хладнокровно ответила она, пересекая комнату, скрестив руки по бокам. — Сегодня я здесь не для того, чтобы подарить тебе еще одного наследника».
Он отвернулся от окна к ней лицом, его выражение и тон были непроницаемы.
— Я понимаю.
Кэлен было трудно сформулировать свое раздражение в связные слова, и они звучали неправильно, когда она их произносила, даже голосом, холодным, как январский лед.
— Я твоя жена, лорд Рал, а не твоя наложница. Я ожидаю получать больше внимания от тебя, чем лишь тогда, когда ты чувствуешь, что хочешь продолжить свою династию. — Несмотря на тон, она чувствовала, как горят ее глаза.
Увидев ответный огонь в его глазах, она немного удивилась. Даркен Рал шагнул вперед и схватил ее руку, прижав ее к своей груди, глядя на нее сверху вниз.
— Я думал, — сказал он опасным голосом, — что ты не сможешь меня видеть. Ради нашей страны я думаю, что у нас должно быть больше одного ребенка; я не хотел беспокоить тебя ничем, кроме что было необходимо. Ты хочешь сказать, что мое суждение было ошибочным?
Кэлен быстро вздохнула, прикусив мгновенный ответ, сорвавшийся с губ. Ей потребовалось все усилия, чтобы удержатся от дрожи. Черт бы его побрал. Она высвободила пальцы из его хватки низким и резким голосом.
— Ты вынудил меня вступить в этот брак, чего ты ожидаешь?
— Возможно, чтобы ты видела в моих действиях уважение, а не наоборот, — ответил он с таким же жаром, снова найдя ее руку и сжав ее. — Ты был бы счастливее, если бы я соблазнил тебя, Кэлен? Успокоило бы это твою уязвленную гордость или заставило бы тебя ненавидеть меня еще больше?
— Все, что я ненавижу в тебе, — это твое высокомерие и твоя потребность в контроле, — прошипела она, кровь закипала.
— Не лги мне, — усмехнулся он, — ты съеживаешься всякий раз, когда я проявляю какую-то привязанность или доброту к тебе или к Арианне. Ты бы предпочла, чтобы я пытал тебя.
Воздух с шипением прошел сквозь зубов Кэлен всего за мгновение до того, как ее другая рука поднялась, и она чуть не ударила его. В течение нескольких вдохов никто не двигался. Даркен почти собственнически держал руку Кэлен, в то время как ее рука зависла в дюйме от его щеки. Их глаза горели, как угли в очаге.
Затем он скользнул ближе, его большой палец поднялся, чтобы коснуться ее челюсти. Прежде чем она поняла, что изменилось, Даркен поцеловал ее. Сердце Кэлен бешено колотилось по дюжине разных причин, но страх не был одной из них, и она не отступила. Он тоже, и его слова вибрировали на ее губах, когда он наконец заговорил.
— Ты предпочитаешь это? Тебе нужны доказательства того, что я почитаю тебя как Мать Исповедницу?
Достаточно близко. Кэлен вздохнула в ответ, безрассудно с врожденным чувством власти, которое она не могла подавить навсегда:
— Да. Если это действительно важно для тебя, докажи, что ты просишь меня об этом с достойными намерениями. Я твоя жена, а не твой инструмент. — Она едва понимала, какие слова сорвались с ее губ, эмоции перемешались, но когда он снова поцеловал ее, это было похоже на победу. На этот раз он подыгрывал ей.
Она все еще могла сделать эту жизнь терпимой.
При всем том, что она не любила этого мужчину и находила отталкивающими большинство его прежних поступков, целых два года не было никаких интимных прикосновений. У ее тела были потребности, которые не советовались с ее разумом. Губы и пальцы Даркена прошлись по ее коже с большей фамильярностью, чем он имел право, и ее кровь закипела от раздражения, когда она почувствовала почти неповиновение в преднамеренном поклонении своей коже.
— Не дразни меня, — предупредила она, прежде чем смогла сдержать слова. Сегодня была ночь, когда осторожность ускользнула от ее рук.
Вцепившись пальцами в замысловатую шнуровку ее корсажа, Даркен толкнул ее назад, пока ее ноги не коснулись матраца, его горячее дыхание обжигало ее шею.
— Если бы я насмехался, ты бы не смог говорить. Я бы скорее выразил свое восхищение. — И прежде чем она успела ответить, его губы снова оказались на ее пульсе, угрожающе убедительно.
У Кэлен перехватило дыхание, и она не знала, что делать с руками. Лиф платья скользнул вокруг ее талии, и его губы последовали за ним, очерчивая языком каждый изгиб ее тела, в движении его губ чувствовалось одновременно нетерпение и неторопливость, когда он дразнил ее кожу. Она вздрогнула, мысли крутились так, что она не могла уловить какую-то конкретную. С их первой брачной ночи он всегда был с ней нежен, даже больше, чем следовало бы, но сейчас все было по-другому. Это было не просто соображение, долг быть «добрым» к женщине, на которой он женился. Это было больше. Это было интимно.
Она требовала, чтобы к ней относились с особой заботой, но она не знала, что делать с результатами. Снова и снова она говорила себе, что не хочет его, и в этом была проблема. Так почему она не хотела, чтобы он остановился? Почему она не замерла, не обратила свои мысли в другое место? Когда он подтолкнул ее обратно к кровати, губы не отрывались от ее кожи, пока он снимал с нее обременительное платье, единственным ответом, который у нее был, был вздох, когда его прикосновения дошли до чувствительного места.
Напряжение, разлад между ними требовали разрядки. То, что он выполнял ее волю, даже если она не подумала о том, о чем просила в то время, придавало этому захватывающий аспект. Гнев смешался с потребностью ее тела, которую слишком долго игнорировали, и Кэлен сказала себе, что все это объясняет то, как ей приходилось глотать маленькие вздохи возбуждения. Лежа на спине, она обвила пальцами шелковые простыни и сжала их, чувствуя, как губы Даркена скользят вниз по ее животу, и чувствуя, как покалывание в ее чреслах усиливается. Она не будет ненавидеть себя за то, что не ненавидит это — это было другое.
В последней отчаянной попытке все исправить, она попыталась вызвать в воображении образ Ричарда. Откинув голову назад, когда Даркен раздвинула ее бедра, она задрожала от нового — но долгожданного — ощущения и вспомнила единственную любовь своей жизни. Теперь он был лишь смутным изображением, подробности которого были забыты после столь долгого отсутствия, но этого было достаточно. Закрыв глаза, чтобы удержать изображение на месте, она стиснула руки на простынях и выгнулась, впервые осознав все удовольствие, которое могли принести губы и язык. Ричард был всем, о чем она могла себе позволить думать, пока ее тело выгибалось, извиваясь под чистым поклонением, происходящим между ее бедрами.
