Сердце пропустило удар, но крика или обморока не последовало – работа с Вячеславом и другими медиками «в поле» давно открыла Марине ответ на вопрос любимого литературного героя детства: «Тварь ли я дрожащая?..» Убедившись, что рукоять ножниц для резки бинтов всё ещё торчала из кармана, медсестра, держа в левой руке фонарик, осторожно протиснулась внутрь помещения и сухим щелчком послала поток бледно-жёлтого света туда, где предположительно находился парень и ночные визитёры.

Предположение было верным, но лишь отчасти. Симеон, широко раскинув руки, лежал на своём месте под одеялом. И только. Больше никого не было.

Марина вздохнула и опустила фонарик. Чувство облегчения соседствовало с разочарованием.

– Не спится?

Хриплый спросонья голос не подходил двадцатипятилетнему, но неожиданно хорошо сочетался с внешностью Симеона, а выглядел он в темноте не лучшим образом. Ещё хуже, чем днём.

– Извини. Работа такая.

Марина заметила зеркало на стене прямо напротив постели пациента.

– Не по фэншую, однако, – девушка кивнула на зеркало. – Не удивлюсь, если эта штука реально выпивает из тебя жизнь. Или ещё что-нибудь.

Скрестив руки на груди, Марина прошла к окну. Остановившись, она достала из нагрудного кармана блузки пачку сигарет.

– Ты не против?

Симеон хмыкнул и пожал плечами. Медсестра вытянула из пачки тоненький цилиндр, после чего сунула руку под подоконник. Через несколько секунд спрятанная там зажигалка уже лежала в ладони.

– Вы ведь в курсе, что фэншуй – это больше о мёртвых, чем о живых?

Марина приоткрыла окно и молча закурила. После нескольких ядовитых затяжек бычок был вдавлен в многострадальный подоконник, словно поле боя, покрытый серо-бурыми пятнами.

– О живых заботиться надо, не о мёртвых, – промолвила девушка, возвращая зажигалку в тайник. – Куда ни кинь, чтут лишь мертвецов. А тем временем кругом творится такое, что мама не горюй.

– Страшно выходить на улицу по ночам, да? – голос пациента снова соответствовал возрасту. По крайней мере, внешнему возрасту.

– Может, поэтому я и торчу сейчас здесь… – медсестра теребила упаковку «Кента», не торопясь убирать её в карман. Одной сигареты всегда мало.

– Эта хрень выпивает больше жизни, чем все здешние вампиры, – взгляд Симеона был устремлён на полупустую пачку. Марина обернулась к «проповеднику».

– Я могу умереть в любой момент. Ты тоже не походишь на любимца удачи, – девушка многозначительно постучала пальцами по макушке. – Тебя избили и ограбили. Со мной бы сделали кое-что похуже, а после – придушили или прирезали.

Симеон мрачно кивнул.

– Мне жаль, что так происходит. Это неправильно, но это правда.

Фразы кончились, и в воздухе повисло то самое минутное молчание, способное заменить часы дебатов. И, в отличие от дебатов, молчание к чему-нибудь да приводит.

– Док сказал, что ты сказки умеешь рассказывать, – проронила Марина, глядя в пол.

– «Док»? – бровь парня поползла вверх.

– Врач, который тебя обследовал.

– Это было типа обследование? – улыбнулся Симеон и засмеялся сквозь зубы. – Что до сказок, доктор воспринял мою историю как бред сумасшедшего.

– Иногда безумие – это очень хорошее обезболивающее. Можешь порадовать меня чем-нибудь? Чем-нибудь со счастливым концом.

– Попробую, чего уж…

Марина села на табурет и приготовилась слушать.

Чем ближе зима, тем меньше остаётся света. На дворе октябрь, а уже в пять часов дня темно как ночью. Кажется, сама природа в связке с серостью ландшафта угнетает человека. Апатия становится ведущим состоянием. Впрочем, не единственным. Некоторые вещи не привязаны ко времени года.

Рабочий день закончился, и на строительной площадке развернулось выступление одного из рабочих – он читал стихи. Половина строителей разошлась по домам, не обратив внимания на декламацию, остальные слушали без особого энтузиазма, но шедшая мимо площадки женщина в положении обратила внимание, подошла к краю толпы и стала слушать. Что-то про цветы, любовь, родителей, детей; что-то казалось знакомым – некоторые произведения и авторы годами вбиваются в голову школьной программой. Чтец декламировал с чувством, но об обратной связи – как и о «безмолвном восхищении» – говорить не приходилось, что явно удручало и отбивало желание стараться.

Минутка поэзии подходила к концу, однако, заметив нового заинтересованного слушателя, чтец решил закончить красиво и выдать что-нибудь необычное. Меньше пафоса, больше смысла.

«Может, тогда хоть в одном человеке что-нибудь шевельнётся»

А что за жизнь успеешь ты

Короткую, бездарную, скупую?

И даже если сбудутся мечты,

Захочется иметь судьбу иную.

Захочется геройствовать и быть

Единственным. Кумиром. Человеком,

Способным навсегда остаться жить

В истории страны, Тьмой или Светом –

Уже не важно, главное – сам факт!

Запомниться и вдохновлять собою.

За гранью жизни будет новый акт,

Но не узнать, что ждёт нас за чертою.

Поэтому желаем славы здесь –

На этом, чересчур реальном свете.

Урвать кусок почёта, лучше весь,

И умереть красиво на рассвете.5

«Шевельнулось». Реакция разнилась от строителя к строителю: один презрительно хмыкнул и сплюнул, другой одобрительно закивал головой с гримасой в духе «достойно уважения», третий потупил взгляд и поспешил уйти домой. Прораб похлопал чтеца по плечу и вынес вердикт: «Нормально-нормально». Отзвучали скупые аплодисменты (местами искренние), и женщина незаметно покинула площадку. Она и так задержалась.

Промзона мало подходит для прогулок и может отрицательно сказаться на состоянии плода, но выбора не было. Бетонные стены, разделённые узкими проходами, создавали угрюмый лабиринт, а пройти предстояло в самые его глубины, к заброшенным складским и цеховым помещениям. Туда не забредёт случайный прохожий, и должно произойти что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы в эти дебри отправили полицейский наряд. И то – не факт…

– О-о, вот и вы! – мужчина в сером трикотажном костюме привстал с обшарпанного табурета. – Надеюсь, без слежки. Это в ваших же интересах, Диана.

За спиной женщины завыли ржавые петли – ещё один мужчина закрыл дверь и запер её изнутри. Этот, в чёрном спортивном костюме с белыми полосами, не был знаком Диане, но это неважно. Виктора Эдипова, сменившего дорогой итальянский костюм на максимально неприметный трикотаж, она знала. Как и муж Дианы.

После заключения особо удачного контракта Евгений и Виктор, по обыкновению, приняли участие в дружеской попойке – отметить дело, что называется, с размахом официально было невозможно. О подробностях самой вечеринки она мало что знает, но Евгений крупно подставился, и теперь его судьба висит на волоске. Виктор вызнал нечто, что должно остаться в тайне, исчезнуть из этого мира, иначе карьера несчастного будет разрушена, а вместе с ней погибнут и все надежды на счастливую семейную жизнь. Сама Диана узнала об этой тайне от Виктора. И он сам предложил ей «спасти мужа, спасти брак и защитить светлое будущее ребёнка».

Евгению она ничего не сказала: ни о том, что узнала, ни о шантаже, ни о жертве, которую ей предстоит принести. Если всё тайное станет явным, как смотреть друг другу в глаза? Она проглотила позор любимого, переживёт и свой ради него. А Евгений…Он бы не вынес.

(Не вынес бы чего? Того, что его предал и шантажировал друг и коллега? Того, что жизнь не рухнула лишь благодаря Диане? Он бы возненавидел её за такое спасение и бросил бы одну с ребёнком?)

Да. Не вынес бы.

Диана молча встала перед Виктором и опустила взгляд. К горлу подкатила волна – то ли от нервов, то ли вследствие беременности.