– Я всегда хотел помогать людям.

– Сочувствую.

Максим в сопровождении Дмитрия Емельянова, прозванного персоналом больницы им. Буянова Доком, толкал тележку от лифта до самого конца коридора. Рядом с ними, тяжело дыша, шагал фельдшер Вячеслав и легко трусила медсестра Марина.

Участь медика незавидна, особенно если он пришёл в медицину по зову сердца, а не по зову желудка. К тому времени, как диплом займёт почётное место в рамочке на стене или в прикроватной тумбочке, студент успеет поседеть, заработать невроз (а то и не один) и расстаться со всеми своими иллюзиями. А дальше… как жить дальше?

Проблема даже не в напряженности работы, так можно сказать абсолютно о любой добросовестной деятельности. Да, статус и достаток большинства врачей оставляют желать лучшего, но самое неприятное заключается в том, что ангелы-хранители рода человеческого вынуждены постоянно копаться в слизи, крови и прочих нелицеприятных вещах, наблюдать увядание тела и распад сознания – и осознавать, что их борьба лишь отдаляет неизбежное.

Врач ведёт переговоры со смертью, а улыбка у сей особы отнюдь не из приятных.

– Док, как думаешь, этот выживет? – Вячеслав кивнул на тело на тележке. То был мужчина лет двадцати – двадцати пяти, можно сказать, парень. Он лежал без сознания, но Док был уверен: жизни пациента едва ли что-то угрожает. С другой стороны, интуиция и опыт – это, конечно, замечательно, но карта, лежащая на покрывале поверх тела, сама собой не заполнится. Как любил говорить Маркус, патологоанатом и старый друг Емельянова, «чуять нутром – это что-то из области боди-хоррора».

«Будь у него уже бирка на пальце, жилось бы мне на свете чуточку легче…» – подумал Емельянов, но вслух отозвался:

– Как знать, – и весело подмигнул коллегам, – пока «утконос» толкает телегу, может случиться всё что угодно.

Максим сопел, пыхтел и заливался краской от натуги и обиды, но колёса конструкции всё ещё катились с крайней неохотой, будто увязшие в сыре.

– Тебя только за смертью посылать, – пробурчала Марина и потеснила интерна; две человеческие силы позволили развить большую скорость, чем одна. Док велел поместить пациента в самой дальней из палат, хотя Максим точно знал, что в других тоже были свободные койки. Пот обильно стекал со лба, и от напряжения мерцало в глазах. Медсестра же, казалось, была к таким нагрузкам совершенно привычна.

Вячеслав выбежал вперёд медицинского конвоя и распахнул дверь в палату.

Стандартное помещение для складирования шести тел, которые, может быть, покинут его своим ходом, а может, и нет. Возможно, чуть более обшарпанное и блеклое, чем Максим мог ожидать, но и только. Две колонны по три койки, дальние из которых расположены в полуметре от широкого окна, прикрываемого грубой болотной занавеской; тумбочки между кроватями, а перед ними – металлические табуреты; пара заброшенных капельниц в углу. Собственно, это всё, чем богата последняя палата.

– Давай туда, ближе к окну!

Док вышел вперёд и потянул тележку в дальнюю часть помещения. Скорее всего, в случае с ним было больше места для манёвра… А может, это лишь маленький приём для упрощения жизни в экстренной ситуации: чем стабильнее состояние пациента, тем дальше его надо засунуть, чтобы не мешал завозить тяжело пострадавших – с ними дорога каждая секунда.

Ещё один удар, ещё один вздох, ещё один миг…

Можно ли работать медсестрой, не испытывая к людям сочувствия хоть на грамм? Вопрос риторический, но тлевшие угольки человеколюбия отнюдь не мешали Марине злорадно скалиться, глядя на переводящего дух интерна. Док с Вячеславом тем временем перекладывали пациента на койку – в джинсах, кедах и футболке.

– Бух! – воскликнул Дмитрий, не очень аккуратно опуская ноги спящего. Фельдшер жиденько посмеялся и чуть более аккуратно пристроил голову, венчавшую длинную шею парня, на подушку.

«Этот едва помещающийся на койке акселерат больше юнец, чем мужчина», – отметила про себя медсестра.

– Ладно, Славик, что это за фрукт и с чем его едят?

Вячеслав окинул лежащего без сознания пациента беглым взглядом и ответил:

– Там лежал, у пруда, – кивнул в окно: предзакатное солнце мягко очерчивало сосны Аршиновского парка. – Возможно, сотрясение. Документов нет, денег нет. Наверное, жертва местных ремесленников.

– Радость-то какая! – прошипела Марина, с прищуром поглядывая на окно. – И так житья нет, а теперь ещё и парк обнесут.

– Зачастили что-то, – согласился Док, – хоть легализуй разбой на территории парка. Свободная экономическая зона, блин!

– Зато ходить далеко не надо! – выпалил фельдшер, и вся троица рассмеялась.

Интерн не смеялся. Он даже не понял и не услышал шутки, всё ещё приходя в себя после забега (или заезда?) по коридору. Уставший Максим смотрел перед собой и ничего не видел.

– Ну ладно, – протянул Вячеслав, – пойду я.

– Да, давай… Что? – Док положил ладонь на плечо Максима, тем самым выведя его из полубессознательного состояния. – Нравится? Да, хорошего клиента Славик подогнал. Постереги его, а то убежит! – и направился к двери. Медсестра бросила студенту едкое «Служить!» и, улыбаясь собственной остроте, последовала за доктором.

Дверь захлопнулась, и интерн остался наедине с единственным «клиентом» в палате.

Максим не имел сил для возмущения, их хватало лишь на то, чтобы доковылять до табуретки и усесться на неё. Потребовалось ещё около минуты, чтобы парень окончательно пришёл в себя и смог рассмотреть того, с кем на тот момент дышал одним воздухом.

На койке лежал тощий и долговязый парень с нездоровым цветом кожи и губ

(«Авитаминоз, почти наверняка»)

и неопрятными чёрными волосами. Чёлка свисала на лоб и лезла в глаза, делая чуть ли не ровесника Максима похожим на великовозрастного эмо-кида.

Как-то сам собой вспомнился эпизод «Интернов» с то ли готом, то ли недосатанистом на приёме; Максим усмехнулся забавному совпадению.

«Больше, чем врачи, странностей и чудачеств наблюдают только таксисты, – Максим сложил руки на коленях. – И патологоанатомы, если не считать их за врачей».

Тишина в комнате не была абсолютной. Отвлёкшись от безмятежного соседа, будущий врач удивился обилию звуков в комнате, в которой ничего не происходит. Из коридора доносился стук каблуков. В соседней палате – звукоизоляция не есть сильная черта этих стен – общались пожилые пациенты. За окном тоже бурлила жизнь: птицы, автомобили, прохожие…

– Так и вся жизнь пролетит, – прошептал Максим. Ему вдруг стало жарко, а комната, рассчитанная на стационарное пребывание шести человек, показалось тесной и для одного.

Максим упёр локти в колени и уткнулся лбом в ладони.

– Жизнь полна разочарований.

Интерн встрепенулся и огляделся. Дверь по-прежнему закрыта, значит…

«Очнулся».

Из-под чёлки на Максима смотрела пара мутноватых карих глаз. Поймав взгляд будущего врача, пациент вяло передвинул подушку, чтобы было удобнее лежать.

– Не двигайтесь! – интерн вскочил с табурета. Не то чтобы он точно знал, чего ещё не обследованному больному можно делать, а чего нельзя, но рисковать не хотелось.

Больной (раз он здесь, значит, больной, верно?) простонал.

– Как ваше самочувствие? – пробормотал студент, жалея, что под рукой нет конспектов.

Больной скорбно засмеялся. Словно он задыхался, и смех вышел непроизвольно, сам собой.

– Тяжёлая же работа тебе досталась. Династия?

– Нет, сам захотел.

Пациент насмешливо улыбнулся, но внезапно охнул и потянулся к затылку.

– Говорю же вам, не двигайтесь! – Максим подскочил к койке и вернул руку пациента в исходное положение.

– «Сам захотел» значит «не заставили, но внушили», – неторопливо продолжал собеседник