Вблизи Чуну увидел мешки у нее под глазами, которых раньше не замечал. Миён застряла в каком-то подвешенном состоянии, о котором он никогда не слышал за все столетия своего существования. Кумихо, которая потеряла свою лисью бусинку и больше ста дней не питалась человеческой энергией, но все еще ходила по земле. Он бы в это не поверил, если бы Миён не стояла перед ним. Бледная и растрепанная, с капельками пота на лбу, но определенно целая и живая. Одно было ясно наверняка: Миён не стала полноценным человеком. Она все еще была связана со сверхъестественным миром.

Иногда ему хотелось спросить ее, почему она это сделала. Почему она пожертвовала своей бусинкой, чтобы спасти умирающую мать? А теперь Йена все равно мертва, и бусинка исчезла вместе с ней. Стоило ли оно того?

Затем Чуну вспомнил, что сказал ему Хёк, и внимательнее присмотрелся к Миён. Было ли в ней что-либо, какая-нибудь аура, которая бы указывала на ее связь со Срединным миром? Узнал бы Чуну какой бы то ни было знак, если бы увидел его?

– Как ты себя чувствуешь? – рискнул спросить он.

– Как будто у меня над ухом постоянно жужжит надоедливый жук. И сколько бы я его ни била, он не подыхает.

– Ха-ха, – сухо рассмеялся Чуну. – Ты слишком много времени проводишь с Сомин. Твои оскорбления становятся все более ядовитыми.

– Ты невыносим.

– Миён-а, – начал он, – позволь мне помочь тебе. – Он и сам не был уверен, говорит ли только о мусоре или о чем-то большем.

– Нет, – твердо отрезала Миён. – Я не понимаю, почему ты все еще здесь. Ты притворялся, что тебе не все равно, получу ли я обратно бусину, но все это время тебя волновало лишь, что ты в итоге поимеешь. Что ж, тебе заплатили, и всего-то и нужно было – предать меня да помешать мне найти Джихуна с мамой, пока отец их не схватил.

– Это несправедливо, – начал оправдываться Чуну. – Я сделал то, о чем меня попросила Йена. Откуда мне было знать, что твой отец желал вам с Йеной зла? – Он потянулся к Миён, но та низко зарычала – она так и не избавилась от этой хищной привычки – и оттолкнула его руку.

А затем остановилась.

– Чем ты таким занимался?

– Что? – переспросил Чуну, не зная, как реагировать на ее подозрительный взгляд.

– На тебе энергия смерти, – тихо проговорила Миён. – Словно гнилая ци.

– Ты все еще чувствуешь вкус ци? – удивился Чуну.

– Просто ответь на мой вопрос, – ощетинилась Миён.

– Даже не знаю, – пожал он плечами. Ему не хотелось рассказывать о разговоре с Хёком – сначала он попытается разобраться во всем самостоятельно. – Клиенты у меня порой бывают не самые вкусные. Может быть, ты учуяла одного из них.

Еще секунду Миён пристально смотрела на Чуну, а потом отвернулась.

– А, какая разница, – отмахнулась она.

Но, как только Миён начала спускаться по ступенькам, она споткнулась. Подвернула лодыжку. Вскрикнув от неожиданности, она полетела с лестницы вниз, и мешок выпал у нее из рук. Чуну бросился вперед, но кумихо уже приземлилась на землю.

Ее руки покрывали синяки, а кожа на ладонях была разодрана: она пыталась остановить падение.

Ее вид выбил Чуну из колеи: девушка, в прошлом бессмертная, теперь лежит на земле с кучей синяков и порезов.

Вся эта боль – и зачем, чтобы не чувствовать вины за убийство нескольких душ?

«Стоило ли оно того?» – снова задумался Чуну.

Снова оказавшись в лесу, Миён поняла: это происходит вновь. Еще одно осознанное сновидение. Она стояла у мэхвы [20], где установила мемориальную табличку в память о матери. На дереве не было листьев, и воздух казался по-зимнему холодным, хотя Миён знала, что в реальном мире летняя жара буквально сжигает город.

Она начала искать мать, прежде чем услышала шорохи среди дерев. Шелест листьев, как гром, эхом отдавался в ее ушах.

– Омма? – Голос у Миён дрогнул. – Омма, если ты здесь, скажи что-нибудь.

Треснула сухая ветка, мелькнули тени, и Миён развернулась лицом к тому, кто появился из леса. Но там никого не было. И когда чья-то рука опустилась ей на плечо, она с криком подпрыгнула.

– Почему ты продолжаешь возвращаться? – в голосе Йены слышалась тревога.

– Я не хотела. – Миён задыхалась от испуга. – Где мы? Во сне?

– Не совсем, – промычала Йена и не стала продолжать.

– Тогда где? – Разочарование вытеснило наполнявший Миён страх.

– Тебе нельзя больше сюда приходить, – сказала Йена вместо ответа. – Это небезопасно. Они знают.

– Кто знает? – Миён осмотрелась в поисках таинственных «они».

– Уходи. – Йена отступила, ее лицо, становясь прозрачным, сливалось со стволом сливы. – Не возвращайся.

– Омма, подожди. – Миён шагнула вперед, но земля под ногами как будто превратилась в зыбучие пески, и до матери ей было не добраться. – Не уходи. Скажи мне, что ты имела в виду? Кто знает?

Йена не ответила. Ее кожа стала бледной, затем серой, фигура ее слилась с деревом. А потом она исчезла совсем.

– Омма! – звала Миён, отчаянно желая вернуть мать.

Ее голос эхом разнесся по лесу. По этому месту, которое было сном и в то же время им не было. Глубоко в костях Миён засел холод, словно она находилась там, где не полагалось. Словно это место отвергало ее, и, если она не уйдет, неизвестно, что может с ней произойти.

Сомин ненавидела ждать, но только это ей и оставалось делать после того, как отвезли Миён в больницу. Врачи разрешили Джихуну посидеть с ней, главным образом потому, что он попросту отказывался ждать снаружи. Но Сомин и Чуну отправили в большую зону ожидания, где перед большим телевизором, по которому крутили новости, рядами стояли десятки стульев.

Сомин притворилась, что смотрит в экран, но на деле даже не вслушивалась в обсуждение ведущих.

Тревожную монотонность ожидания нарушил Чханван, вбежавший в больницу и что-то спросивший на стойке регистрации. Наверное, пробормотал какой-нибудь бессмысленный вопрос.

Его направили в зону ожидания, и он поспешил туда.

– Сомин-а, хён, что случилось?

– Они все еще ждут результатов анализа крови, – ответила Сомин. Она практически чувствовала волны тревоги, исходящие от Чханвана. Он плохо справлялся со стрессом.

– Чханван-а, давай-ка ты лучше сядешь и вместе с нами подождешь? – предложил Чуну. Его голос был мягким и спокойным. Кто-нибудь мог бы даже назвать его успокаивающим, но только не Сомин.

– Я бы лучше что-нибудь поделал, – отказался Чханван. – Кофе хотите?

– Нет, – сказала Сомин.

– Конечно, – одновременно с ней ответил Чуну.

Чуну бросил на нее тяжелый взгляд, подразумевавший, что она не права. Сомин хотела упрямо настоять на своем, но, заметив, как нервно мечется взгляд Чханвана между ней и Чуну, поняла, что дело не в кофе. Просто некоторым нужно что-то делать, а не сидеть и ждать. А ведь буквально парой минут ранее она сама сокрушалась о том же.

– Ладно, – сдалась Сомин. – Мне бы не помешало чего-нибудь выпить.

– Договорились. – Чханван отправился на поиски кофеина, в котором он сам явно не нуждался.

– Послушай, я знаю: ты волнуешься… – начал Чуну.

– Тогда тебе следует оставить меня в покое, потому что ты моим нервам не поможешь. – Сомин отвернулась, чтобы пересесть на другое место.

– Я все понимаю: я тебе не нравлюсь. Но я тоже беспокоюсь о Миён. У меня есть право быть здесь.

– Ах вот как? – Сомин снова повернулась к Чуну. – У тебя есть право быть рядом с человеком, чью жизнь ты буквально четыре месяца назад перевернул с ног на голову своими секретами и ложью?

– Это несправедливо. Я считал, что помогаю ей. В этой игре оказалось больше игроков, чем я подозревал. – Чуну запустил руки в волосы и взъерошил их, и Сомин вдруг поняла, что впервые на ее памяти он выглядит не очень. Рубашка на нем была расстегнута, волосы растрепаны, а между бровями залегла тревожная морщинка.