Несколько раз, тяжело вздохнув, наверное, пытаясь успокоиться, капитан попробовал налить себе воды из графина. Правое веко у него дергалось, а руки мелко тряслись, поэтому заветное желание Эльзмана исполнилось только с третьей попытки. Он поднес стакан к губам. Сделал хороший глоток и, поперхнувшись, надолго закашлялся. Придя немного в себя, Эльзман удивленно выпучил глаза и посмотрел содержимое стакана на свет. Жидкость, не постижимым образом, приобрела красноватый оттенок и пахла виноградом.

  - Это ч., ч., что? - Начал заикаться Эдуард Васильевич.

  - Вино. - Невозмутимо пояснил гость.

  - Как, вино?

  - Вы пить хотели, а я решил вам напиток повкусней сделать.

   Эльзман несколько раз открыл и закрыл рот, как будто хотел что-то сказать. Затем одним глотком осушил стакан старого, терпкого вина и выбежал из кабинета. Дальше по коридору он поймал за рукав Добровольского.

  - Иван Степанович, извините мой срыв! Уж больно наглый и беззастенчивый тип попался. Переправьте его с Успенским в Серпухов. Документы я сейчас подготовлю. Добровольский "взял под козырек", появившейся уже на нем фуражки. Он уже давно привык к смене настроения капитана Эльзмана и потому на последнего не обижался. Сержант развернулся и, строевым шагом, пошел искать Успенского.

   Через десять минут они, вдвоем, вывели задержанного из здания законности и правопорядка. Затем, все вместе, забрались в раскаленное чрево машины. Мотор натужно взвыл и "Уазик" сорвался с места.

   Почти через час тот же "УАЗ", только прилично запыленный, резко затормозил у своего родного отделения под Љ86. Из него выбрались уставшие и злые милиционеры, которые сразу направились в кабинет Эльзмана. Из оного долго слышались какие-то выкрики, угрозы, мольбы, звуки очень похожие на затрещины, в общем, творилась форменная вакханалия. А чуть погодя, оба стража порядка были вытолканы из кабинета с обещанием быть разжалованными к сегодняшнему вечеру. Пробегавший мимо следователь Ерошкин поинтересовался, почему кричит "старик".

  - Подследственный убег, - тяжело вздохнул Добровольский.

  - Испарился, - поддакнул Успенский.

  - Испарился, значит, - хохотнул Ерошкин и побежал дальше.

   История наша закончилась довольно тривиально, без криков и выговоров, срывания погон и медалей, что довольно естественно для нашей глубинки. Обоих провинившихся милиционеров отправили охранять лодочную станцию, на месяц, сохранив звания. Обиднее всего для стражей закона было только то, что в их объяснение никто не поверил. И это было в общем-то, не удивительно, потому что как мог человек в наручниках и одной набедренной повязке, при закрытых дверях и на полном ходу, покинуть машину, да еще так, что оба милиционера ни чего не заметили? Вы уже, наверное, поняли, что вопрос, хоть он и риторический, все равно остается открытым.

   Остается добавить то, что Добровольского и Успенского через месяц вернули на патрулирование. Никто из них, включая также Митькина, Эльзмана и других жителей, старался не вспоминать о странном бородаче, дабы не расстраивать себя размышлениями о неведомом. Постепенно история забылась совсем, и поселок зажил своей степенной, размеренной жизнью, а о человеке, бродящем по воде, никто никогда больше не слышал.

  САМАЯ СТРАШНАЯ БОЛЕЗНЬ.

   Мальчик подошел к столу. Он был голоден, а то, что видел перед собой источало приятнейшие ароматы во всей Вселенной. Он протянул руку.

  - Момек, как вам не стыдно?!

   За спиной мальчика неслышно появился его дед. Момек испугано отдернул руку и обернулся.

  - Вы, молодой человек, наверное, кое-что забыли?

   Мальчик посмотрел на деда, но сразу смущено их опустил.

  - Немедленно дезинфицироваться!

   Старик был непреклонен. И мальчик покорно поплелся по коридору в глубь дома, изредка недовольно оборачиваясь. Когда он вернулся, старик, блаженствуя, поедал большой кусок стерилизованного мяса.

  - Садитесь, молодой человек и не обижайтесь, дитя мое, я просто забочусь о вашем здоровье. Вы все время играете с этим хвостатым существом.

  - Это не существо, - буркнул Момек.