Блюстители закона оглядели молчаливый пустынный пляж, посреди которого сидела одинокая фигура полуголого, длинноволосого

   человека. Милиционеры направились прямиком к нему, одновременно предчувствуя, что это именно тот, кто им нужен. Добровольский кашлянул, привлекая к себе внимание. Бородач грустно посмотрел на служителя закона.

  - Куда все подевались? - Спросил сержант первое, что пришло ему в голову.

  - Разбежались. - Лаконично ответил человек.

  - А почему?

   Бородач расстроено покачал головой.

  - Хотел их накормить.

  - Ты их, значит, покормить, а они бежать?

  - Да. Взял я батон хлеба, сделал им пять. Из палки колбасы, кстати, копченой, семь палок... Может они обиделись? Мало показалось? Так сказали бы, я бы больше сделал. Зачем же сразу убегать?!

   Милиционеры переглянулись, весело подмигнув, друг другу. Человек внимательно посмотрел на них.

  - Вы мне не верите? Вон все лежит. Да, можете у людей спросить.

   Он показал пальцем на небольшой холмик, накрытый покрывалом. Успенский подошел и заглянул.

  - Угу, хлеб и колбаса копченная, семь палок...

   Добровольский почесал затылок.

  - Саша, - обратился он к напарнику, быстро стрельнув глазками во все стороны света, - тащи все в машину, незачем тут добру пропадать.

   И сразу обернулся к бородачу.

  - А вас попрошу проследовать за мной. Начальство с вами хочет поговорить, - добавил он уже более дружелюбно.

   Человек приободрился.

  - Это хорошо! Добрый и честный правитель может многим помочь. Хорошо, я поговорю с ним.

   Человек поднялся, и сам пошел к машине.

  - Взрослый мужик, а как дите малое! - Пробурчал себе под нос Добровольский и в сердцах сплюнул.

   Через двадцать минут запыленный "Уазик" остановился у отделения милиции Љ86 и странного гражданина в набедренной повязке сразу провели к капитану Эльзману. Уже в кабинете человек, с интересом озираясь вокруг, плюхнулся на стул, приветливо кивнув дородному мужчине. Добровольский прошептал что-то начальству на ухо и скрылся за дверью. Эльзман, несколько минут зачем-то стучал шариковой ручкой по столу, задумчиво глядя на нее, а затем посмотрел на бородача.

  - Ну-с, как вас зовут?

   Эльзман пододвинул к себе бумагу, приготовившись записывать.

  - Назаретянин.

  - Это имя или фамилия?

  - Вообще то это место, где я родился две тысячи лет назад.

  - Да, - протянул Эльзман, которому ловко удалось скрыть от задержанного начинающее давать о себе знать раздражение.

  - А родственники у вас есть?

  - Есть.

  - И где они?

   Бородач молча указал пальцем на небо.

  - Что, умерли?

  - Зачем же, батюшка в полном здравии пребывает.

  - Как зовут отца?

  - Господь.

   Тут натянутые, как тетива лука, нервы капитана Эльзмана, к тому же сильно потрепанные в борьбе с преступным различным элементом, не выдержали.

  - Какой такой Господь?! - Брызжа слюной, завопил капитан. - Какой Назаретянин?

   Бородач снисходительно улыбнулся.

  - Вы такой уважаемый, солидный человек, а так кричите. Зачем?

   Эльзман стукнул широкой ладонью по столу.

  - Молчать!

   На крик в кабинет ворвался преданный Добровольский.

  - Пошел вон! - Гаркнул на него разнервничавшийся капитан.

   Сержант, обиженно поджав губы, исчез.

  - И что это за история с хлебом и колбасой? - Вдруг поинтересовался Эльзман.

   Бородач пожал плечами.

  - Хотел людей накормить, а они разбежались.

  - Запираемся? Свидетели показывают, что вы продукты размножили.

  - Конечно, а как же я, по-вашему, такую ораву накормлю?

   Эльзман встал из-за стола.

  - И по воде ходили?

  - Ходил, - чистосердечно признался задержанный, - ибо чудом хотел помочь бедным и обездоленным.

   Свидетелям, тем более Митькину, не верить капитан не мог. Но от этого все только запутывалось и грозило окончательно подорвать, уже и так основательно расшатанную, нервную систему Эльзмана, что, в общем, то и произошло минуту спустя.

  - Это произвол! - Зашелся в крике бравый капитан. - Нарушение порядка! Хлеб он клонирует, по воде прогуливается! Нервы всем трепет! Тут вам не там! - Привел свой последний и самый сильный довод Эльзман.