Джей догнал меня.

– Что это?

Курица ты безмозглая, Екатерина. Конечно, он увидел мою птичью татуировку.

– Ничего, – буркнула я на ходу.

– Стой. Откуда она у тебя?

– Какая разница? Она у меня давно.

Получилось нескладно. Я отвернулась, чтобы идти дальше, но колдун резко схватил меня за локоть и дёрнул к себе.

Я запнулась, чуть не потеряла равновесие, а когда подняла голову, то встретилась с ним взглядом и похолодела. Не ты ли, Екатерина, только что решила, что не такой уж он и страшный? От колдуна пахло пылью, как будто он пропитался ей в зеркале на веки вечные. Его болотно-зелёные глаза прожигали насквозь. Волна раздражения, перелившись через край, хлестнула меня, как ветка одичавшего дерева. В тот момент я впервые по-новому ощутила мою с ним невидимую связь – не как отток энергии, не как требовательное жужжание в ухе, а как чувство его настроения.

– Ты помнишь, что я тебе сказал?

Если я сейчас скажу «да», то признаюсь в том, что соврала, а если скажу «нет» – снова совру. Я промолчала.

– Предупреждаю в последний раз, – тихо произнёс колдун и перевёл взгляд на рисунок.

Наконец, он отпустил меня и направился к дому, кинув:

– За мной.

Когда он отвернулся, я трясущейся рукой вытерла слёзы.

На кухне колдун будничным тоном сказал: «Надо перекусить», налил воду в две кружки, одну поставил передо мной. Сам сел напротив, откусил яблоко, с отвращением прожевал, но проглотил.

На улице ветер шелестел листьями деревьев, перекрикивались вороны и щебетали мелкие пташки. Джей катал надкушенное яблоко по столу. Я старалась подавить всхлипывания, которые никак не хотели прекращаться. Дрожащей рукой я взяла кружку и сделала пару глотков.

– Откуда она у тебя?

Я боялась, что он сейчас снова разозлится, но ответила честно:

– Не знаю.

– Она появилась дома или уже здесь?

– Здесь, но рисунок у меня уже был.

– Какой рисунок?

– Мне дедушка в автобусе нарисовал, – мой голос звучал тускло, словно доносился из зазеркалья. – Он всех рисовал в блокноте. Сам сошёл на полпути, а мне оставил рисунок с запиской.

– Где записка?

Я сходила в комнату, подняла с пола скомканный листок бумаги и принесла колдуну. Он рассмотрел его со всех сторон, расправил, прочитал текст. Я даже не удивилась, что он читает по-русски.

– Робин вечером посмотрит. Отдохни немного, потом продолжим работать.

Он сунул бумажку в карман и ушёл. От его слов я разволновалась, хотела спросить, не опасная ли это штука, но конечно не спросила. Робин объяснит. Я не могла понять, что меня больше расстроило – то, что колдун узнал про картинку, или его реакция. А может быть эта внезапная эмпатия, которая, должно быть, действовала в обе стороны. Очень удобно – слуга всегда знает, в каком настроении его господин, и лишний раз не будет его раздражать. Мои надежды на то, что колдун вернёт меня домой, если я просто топну ногой и потребую, стремительно таяли. Я готова была предаться печальным мыслям о несправедливости мира к одной несчастной девушке, но заурчавший желудок вернул меня на землю.

Я набрала в тарелку булочек, помидоров и сыра и долго сидела на веранде, залитой полуденным солнцем.

Джей заметил, что я уже с трудом поднимаю ножницы и эффективность меня как отстригателя веток сходит на нет. Он решил, что пора сменить вид деятельности, и приказал взять ведро, мыльный раствор и щётку и оттереть с львов многолетний слой грязи и мха. Колдун разговаривал спокойно, и я своим новоприобретённым чувством попробовала понять его настроение – то ли ничего у меня не получилось, то ли его раздражение ушло.

Львов мыть оказалось чуточку проще, чем стричь деревья, потому что моя голова была почти вровень с головой сидящего льва, а спящий лев лежал на уровне моей груди, и не приходилось высоко поднимать уставшие руки. Впрочем, тереть заросший мрамор щёткой тоже оказалось непросто, поэтому пока колдун не видел меня, я не напрягалась.

Когда солнце было на пути к закату, а тень от дома закрыла собой сад, вернулся Робин, присвистнул, сказал, чтобы мы закруглялись, и потащил меня в дом. Я не помнила себя от усталости. Не думаю, что я когда-то в своей жизни столько работала. Джей выглядел совсем плохо, но молчал. Я подавила злорадство, испугавшись, что он почувствует.

Первым делом на кухне я помыла руки. Ссадины от колючих веток и мозоли защипало, и пришлось на них дуть. Клетчатая рубашка тоже пострадала. Робин извлек из шкафчика в столовой большой чайник и заварил травяной чай, который принёс с собой.

– Ну-ка, дай посмотреть, – попросил он меня.

Я испугалась, что он хочет взглянуть на мою татуировку, но он имел в виду ссадины. Он же что-то говорил про то, что умеет лечить.

– Магией времени балуешься? – хмуро спросил Джей, наблюдая, как Робин держит свои руки над моими царапинами, и те затягиваются на глазах.

– Этот подвид к запрещённой не относится, сам знаешь.

– Я теперь ничего не знаю.

– А у тебя что? Давай посмотрю, – обернулся к нему Робин, когда залечил мою утреннюю царапину на щеке. Мне захотелось отодвинуться, когда его рука оказалась в сантиметре от моего лица, но я сдержалась.

– У меня ерунда, не мешает, – отмахнулся Джей.

– Если ты не будешь есть, то от одного чиха умрёшь, – попытался урезонить его Робин.

Джей снова махнул. Ну дирижёр, честное слово.

– Лучше посмотри на это, – сказал он и положил на стол смятую записку от старичка, а потом сказал мне: – Покажи руку.

Я расстегнула рубашку и приспустила левый рукав.

– Ты видел что-нибудь подобное? – спросил Джей своего друга.

Тот повертел в руках бумажку и теперь рассматривал мою птичью татуировку.

– Потрясающе, – наконец-то озвучил он свой вердикт. – Тонкая, многослойная работа!

– Что ты видишь?

– Очень запутанно. На бумаге осталось условие, при котором магия заработает. На самом рисунке первый слой, очевидный – удача. Второй скрыт, и его трудно разобрать, мне нужно покопаться в книгах. Откуда это?

– От старичка из автобуса, – ответила я.

– Это транспортное средство, – пояснил Джей и тяжело взглянул на меня. Я уставилась в пол. – Расскажи про этого человека.

Робин, нахмурившись, переводил взгляд с меня на Джея.

Я рассказала, как в автобусе старичок сравнивал всех людей с растениями и рисовал их, хотела описать его внешность, но оказалось, что кроме вельветового пиджака и общего ощущения интеллигентности я ничего и не помню.

– Всё? – спросил Джей.

Я кивнула. Я ругала себя, но ничего не могла сделать. Эх, Екатерина, уже второй раз за день ревёшь на людях, а ведь хотела тайно рыдать по вечерам в подушку. Но вдруг Робин мне поможет, если увидит, что мне плохо?

– Так, – сказал Робин.

Джей сжал губы. Я почувствовала, что он снова начинает раздражаться, и пискнула:

– Можно, я пойду?

– Да, – сухо произнёс Джей.

Робин сунул мне в руки чашку чая и тарелку с булочками и сыром. Мне уже хотелось какой-нибудь нормальной еды, если не пиццы, то хотя бы макарон с кетчупом, но я схватила то, что дают, и поспешила покинуть кухню.

Я даже не успела дойти до комнаты, как они начали ссориться. Робин заговорил тихо, но с интонацией, не обещавшей ничего хорошего:

– Знаешь, на кого ты сейчас похож?

– И на кого же? – с вызовом спросил Джей.

– Вот ты мне и скажи! – повысил голос Робин.

– На старого козла Тина? Ну извини, другого учителя у меня не было, – язвительно закричал ему в ответ Джей.

– У меня тоже!

– А я не знаю, как ты с заключёнными себя ведёшь!

– Она тебе не заключённая!

Тут кто-то из них стукнул кулаком по столу. Стало тихо.

– Ты сам её в это втянул, это раз. Ты сам меня взял свидетелем, это два. Я теперь тоже за неё отвечаю. Ты мне хоть и друг…

 Решив не дослушивать, я аккуратно прикрыла дверь, понадеявшись, что они не начнут кидаться друг в друга заклятьями и проклятьями… Только сейчас я заметила, что на двери нет ни замка, ни задвижки.