Сизиф шмыгнул носом и почесал бровь. В прямоугольном окне все знай себе мельтешили дома, столбы, магазины, какие-то понурые кирпичные будки и внушительные высотки с подсветкой.

На очередной станции в вагон завалилось особенно много народу. Запахло свежеиспеченными булочками.

«Ростокино», наверное, проезжаем, тут вечно что-то выпекают.

Сизиф часто отключал внимание и не слушал, как объявляют остановки. Достал из кармана сотовый телефон, зашел на сайты Школы драматического искусства, Практики, Театра. doc, Мастерской Петра Фоменко и Студии театрального искусства – перебирал глазами репертуары. Наконец нашел заинтересовавший его спектакль и купил билет. Когда операция прошла, на минуту взгрустнулось оттого, что в очередной раз покупает только один билет – от этого беспощадного постоянства веяло чем-то крайне нездоровым: поначалу Сизиф не обращал на это внимания – все-таки студенческая пора, обилие разных интрижек и флирта давали о себе знать, но даже тогда ходил по театрам всегда один. В семнадцать лет одинокие билеты казались естественными, в двадцать пять – уже настораживали, а к тридцати шести и того вовсе набили оскомину, все навязчивее превращаясь в тревожный звоночек. Не то чтобы он слишком устал от этой свободы и маминых тирад-упреков, связанных с отсутствием внуков – нет – просто Сизифу самому уже захотелось узнать – каково это стать отцом, взять дитя на руки и такое все прочее.

Как говорится: плоть от плоти, кровь от крови… Да, радость отцовства, обволакивающее тепло семейного очага, уверенность в завтрашнем дне: семья – это определенная форма бессмертия, потому что…

Электронный голос чревовещательно оборвал сокровенные мысли, объявив, что поезд прибыл на станцию «Владыкино». Сизиф особенно пристально вгляделся в окно: ему вспомнилось, как месяц назад на «Владыкино» какой-то нехристь со спущенными штанами облевал всю платформу, а когда подоспела охрана – умудрился измазать говнами двух рослых мужчин в сине-красной форме. Несколько ошметков долетело даже до стенок вагона и окон, так что обескураженные пассажиры косились взглядом на жидкие червоточинки испражнений, прилипших к их застекленному личному пространству, резко вставали и спешно переходили в другой конец поезда с видом оскорбленных парламентеров.

Да, радость отцовства… определенная форма бессмертия, потому что, – продолжил было Сизиф, но тут в вагон вошла высокая симпатичная девушка, на которую он сразу же обратил внимание. Сизифу понравились ее вдумчивые глаза, сосредоточенные на чем-то в себе самой – Сизиф любил такие лица – лица людей, которые страдали – лица людей, которым есть что рассказать. Особенно выразительно эта печать сочеталась с природной красотой, будь то мужская или женская. Статная девочка с длинными волосами села на противоположной стороне вагона, так что Сизиф мог видеть ее не только в пол-оборота, но и боковым зрением. Незнакомка потирала красные руки: было видно, что замерзла. Помимо необычной красоты – чуть с горчинкой – она выделялась из массы пассажиров подчеркнуто стильной одеждой (какой-то размашистой, как бы крылатой курткой, да и редкой, скорее всего, на заказ пошитой обувью) – крайне непривычной для общего потока МЦК, но все это он заметил уже между прочим, постольку-поскольку: даже если бы эта особа сидела в задрипанной куртке с рынка и безвкусных кроссовках, Сизиф все равно зацепился бы за нее взглядом. Впрочем, он был уверен: красивые люди обладают врожденным чутьем прекрасного – обостренным эстетическим восприятием, какой-то прочно засевшей в их нутро неотделимой гармонией, поэтому достаточно редко он встречал плохо одетого, но красивого человека. Сам Сизиф очень комплексовал из-за своей внешности: он весь был какой-то покатый и приплюснутый, почти бесформенный. Обесцвеченное, слишком стандартное и ничем не примечательное лицо, невысокий рост и пивное брюшко, подпитываемое сидячим образом жизни офисного работника, – собственный вид очень раздражал его, а на спортзал и пробежки элементарно не оставалось ни сил, ни времени. Сизифа настолько загнал его осатаневший график, что иногда попросту казалось – единственное место, где он может прислушаться к собственным мыслям и заглянуть в себя – это МЦК, его убежище на то время, пока едет на работу или с работы. Наверное, именно поэтому его восприятие красоты было особенно обостренным, как из зарешеченного подвала пальцы – к солнцу.

Несколько минут Сизиф думал о том, какой найти предлог для знакомства, пока, наконец, не догадался. Он встал, сделал несколько шагов и сел рядом с вопросительно посмотревшей на него девушкой.

– У вас замерзли руки, вот, возьмите…

Сизиф протянул ей свои перчатки из оленьей кожи. Незнакомка испытующе прощупала взглядом протянутую руку, перчатки, перевела глаза в глаза, затем улыбнулась – так резко, как будто что-то разглядела в зрачках Сизифа и успокоилась: так улыбаются миловидным животным или родственникам.

Взяла перчатки, натянула: выставила руки ладонями вверх, развела пальцы, уютно скрипнув кожей, по-домашнему, как теплым диваном.

– Я тоже люблю кожу, сегодня просто забыла свои… Благодарю за внимательность… хотя это выглядит как попытка найти благовидный предлог для знакомства.

– А даже если это так? У вас и руки теперь в тепле, а на двоих нам повод присмотреться друг к другу…

Красивое лицо с горчинкой потеплело. Сизиф поднял на это красивое лицо взгляд:

– Вы на работу?

– Мама, я какать хочу!

– Нет, к счастью, у меня сегодня выходной. Просто давно хотела прокатиться по кольцу.

– Нарезаете круги?

– Да нет, думаю, одного хватит, просто хочется посмотреть на виды из окна. У «Москва-сити», думаю, красиво. Особенно вечером. А вы?

– Я отвечаю, штукарика токо не хватает. Прям жесть прижало, палку кинуть хочу срочно. После пятнадцатого верну, вот сукой буду…

– Я на работу. К несчастью… Иногда мне кажется, что я все время еду на работу – всю жизнь то есть. Просто не выходя из вагона: все еду-еду, как в страшном сне… как какой-нибудь землемер в романе Кафки… ощущение, что по спирали бреду впотьмах, понимаете? И не выбраться никак.

– Я думаю, в Москве многие с похожим чувством живут. Просто кто-то осознает это, а кто-то прячется, глаза закрывает.

– Вы правы. Именно поэтому ни за какие деньги не сунулся бы на МЦК в свой выходной – так мне здесь каждый вид осточертел… Не жалко своего воздуха на эту сутолоку?

– Нет, нисколько. Хотя бы потому, что я первый раз на МЦК. Для меня сейчас здесь нет сутолоки – у меня мини-экскурсия, в определенном смысле… я даже какие-то впечатления черпаю… Просто вы каждый день ездите здесь, еще бы… а меня метро измотало – надоело до колик… Эту дорогу давно открыли, а я все никак не попадала на нее… Так что мне здесь даже нравится… И панорамы, и сам факт круговращения вокруг столицы, сознание процесса этого движения по орбите города – в нем есть что-то завораживающее, как в символе бесконечности. Видите, как я улыбаюсь?

– Я надеялся, что это мое присутствие на вас так повлияло…

– Ишь чего, ага, перчатками растрогали, да?.. Шучу, конечно. Вы крайне недооцениваете эти виды из окна. Красота простых вещей, понимаете? Это же очень важно. Так что при умелом подходе даже общественный транспорт может доставлять удовольствие.

– Надеюсь, вы не каждый свой выходной так разнообразите с общественным транспортом?

– Что вы, сплюньте… не дай Божечки! Я ищу прекрасное в разных местах.

– Как насчет того, чтобы в следующий ваш выходной сходить куда-нибудь вместе это прекрасное искать? Кто знает, может ваши руки не случайно сегодня замерзли, да и я тут с перчатками тоже навроде… гуманитарного груза.

– Кондратий, я тебя очень люблю. Больше жизни. Ты соскучился?

– Вы не похожи на груз. Тем более, гуманитарный… Давайте для начала хоть познакомимся, что ли… Меня Лена зовут, а тебя?

– Меня Сизиф.

– Да ладно! Ну тогда меня Жанна д’Арк.

– Да нет, я без шуток говорю, серьезно, Сизифом родители назвали. Я знаю, что это странно… если хочешь, могу паспорт показать.