— Через неделю, — все так же хрипло отзывается Вавилов.

И мое сердце болезненно ухает куда-то в пятки.

Через неделю.

Это очень-очень скоро. Вероятно, мероприятие уже спланировано, приглашения разосланы, а белое платье невесты висит в шкафу, с нетерпением дожидаясь своего триумфального часа.

— Ангелина, послушай, — Вавилов жжет меня синим взглядом. — Все сложилось совсем не так, как должно было быть, и я очень сожалею об этом. Но если этот ребенок — мой, я готов взять на себя всю ответственность и помогать всем, чем только…

— Не переживай, — обрубаю я, отвернувшись к окну. — Это не твой ребенок.

— Что ты сказала? — переспрашивает Александр.

— Я сказала, что это не твой ребенок, поэтому тебе нет нужды переживать, — с напускной беззаботностью отвечаю я.

Кто бы знал, каких усилий мне стоит произнести эти слова. Они словно обрастают шипами и вылезают наружу, царапая горло. Но я сглатываю кровавые сгустки и продолжаю играть свою роль. Решение принято — назад пути нет.

— Но… Но ведь, если судить по сроку, то…

— Он от моего бывшего, Саш, — я не даю ему договорить и, чуть помедлив, нахожу в себе силы посмотреть на него. — У нас было что-то вроде прощальной ночи.

Я повторяю ту самую ложь, которую выдумала сегодня на юбилее, чтобы отвязаться от чересчур любопытной Ани. С ней это сработало. Возможно, сработает и с Вавиловым.

Мужчина буравит меня взглядом. Настолько пристальным и проницательным, что я не могу избавиться от ощущения, будто с меня сдирают кожу. Он сканирует, изучает, пытаясь по моему лицу понять, говорю я правду или все же лгу.

У меня подкашиваются ноги, и сердце в груди стучит как ненормальное, но, несмотря на это, я стою с ровно и не отвожу от Вавилова глаз. Отвечаю на его требовательный взор, в котором явственно читается вызов. Если я сейчас дам слабину, то моя выдержка разрушится как карточный домик и я разревусь. От обиды, от скорби, от жалости к самой себе.

А еще я вывалю на него правду. Признаюсь, что отец ребенка действительно он, тем самым загнав нас обоих в еще более неловкое положение. Что изменит мое признание? Ни-че-го. Ровным счетом ничего. Ведь, когда я озвучила срок и у Вавилова зародилась первая мысль об отцовстве, он не сказал: «Я брошу ее и буду с тобой!». Он лишь упомянул об ответственности и готовности помочь. Это, конечно, мило, но уж лучше я забуду его и постараюсь начать с чистого листа, чем то и дело буду бередить с трудом заживающие раны.

Помощь — это хорошо, но я справлюсь и без нее. Мне нужно отпустить Александра и свои чувства к нему. А сделать это получится только тогда, когда любые контакты с ним оборвутся. Никаких упоминаний о нем, никаких разговоров и даже писем. Полное обнуление. Только так я смогу исцелиться и заново собрать свою личную жизнь по кирпичикам.

— А если я попрошу тест на отцовство? — помолчав, говорит мужчина.

— Да пожалуйста, — усмехаюсь я, хотя мне совсем не весело. — Только на каком основании?

— На том основании, что мы с тобой были близки, — отвечает строго.

Я напрягаюсь, а Александр продолжает зрительную пытку. Однако через миг черты его лица смягчаются, и он произносит:

— Ладно, прости меня, Ангелина. За недоверие и за то, что учинил допрос… Просто, когда сегодня на мероприятии я заметил твои округлившиеся формы, во мне что-то оборвалось. Я решил, что та ночь, — он заминается, с трудом подбирая слова, — была неслучайной.

Я сжимаю ладони в кулаки так, что ногти вонзаются в кожу. Хочу перекрыть душевную боль физической, но, увы, не получается. Внутри по-прежнему печет и ноет. Словно кусок раскаленного железа подложили.

Меня так и подмывает раскрыть Александру истину, но на ум тотчас приходят мысли о том, что я ему не нужна. Ведь если бы была нужна, он бы нашел возможность позвонить мне из Америки, верно? Он бы не исчез насовсем. Он бы отыскал способ поддерживать связь.

— Думаю, твоя невеста тебя потеряла, — говорю я, подавляя желание разреветься. — Да и не только она.

Какое-то время Вавилов сидит, погрузившись в задумчивое молчание, а затем трясет головой, словно сбрасывая морок, и поднимается на ноги:

— Да, конечно. Извини, что потревожил, Ангелина.

Он направляется в прихожую, а я иду следом. С трудом передвигаю ноги, к каждой будто по стокилограммовой гире привязали.

— Удачи, Александр. Надеюсь, свадьба пройдет на ура.

Он оглядывается, и на секунду в его глазах отражается такая неподдельная тоска… Но потом она исчезает. Так же быстро, как и появилась.

— Спасибо, Ангелина. И тебе удачи. 

— Итак, господа-стажеры, как вы знаете, на следующей неделе ваша стажировка подходит к концу, — собрав нас в переговорной, торжественно объявляет Антон Зарецкий. — Вы все прекрасно потрудились, и я хочу выразить вам огромную благодарность за тот вклад, который вы внесли в наше общее дело.

Я, как и другие ребята, начинаю смущенно улыбаться. Вот умеет Зарецкий расположить к себе людей и настроить их на рабочий лад. У него все в меру: и строгости, и мягкости. Он и отругать может, и выговор влепить, но при этом, если работа сделана хорошо, Антон не скупится на похвалу. Всегда найдет нужные слова и поддержит.

Если честно, я бы очень хотела работать под его началом и дальше, но у жизни, увы, свои планы.

— Однако, как это ни прискорбно, продолжить карьеру в «Омега групп» смогут лишь трое из вас, — продолжает руководитель. — Предварительный список счастливчиков уже известен, но я подожду с его оглашением до тех пор, пока не будет официального подтверждения.

Из наших уст вырывается разочарованный вздох, а Зарецкий посмеивается:

— Ребят, поймите, была б моя воля, я бы взял каждого из вас, но, к сожалению, последнее решение не за мной.

— А за кем? — любопытствует мой коллега Денис Игнатьев.

— За Мадленой Георгиевной, конечно.

— Тогда, вероятно, никто из нас не получит постоянного места, — кисло шутит парень.

— Так, не вешать носы раньше времени! — командует Антон. — А теперь давайте, за работу. Савельева, что там с документами по основным средствам?

Следующие полчаса мы увлеченно обсуждаем рабочие вопросы. Презентуем заранее подготовленные отчеты, анализируем расчеты коллег и строим гипотезы относительно дальнейших планов.

Я активно принимаю участие в разговоре, когда внезапно испытываю странное, доселе неизведанное ощущение в области живота. Это похоже на чувство переливание жидкости, будто где-то меж моих ребер плавает маленькая, но очень юркая рыбка.

Пораженно вздрагиваю, прислушиваясь к себе, и осторожно прикладываю ладонь к животу. Стол в переговорной высокий, поэтому никто не заметит моего жеста.

— Морозова? — из мира внутренних ощущений меня выдергивает голос Зарецского.

— А? — вздрагиваю я.

— Ты с нами или как? — выдает насмешливо.

— Да… Да, извините. О чем ты говорил?

— Я спросил тебя о прогнозах рентабельности.

— Ах да, — устремляю взгляд в разложенные передо мной бумаги и отвечаю. — Мною выявлена тенденция роста показателей рентабельности за исключением рентабельности реализации продукции. В целях повышения эффективности рекомендуется выявить резервы увеличения объемов производства.

— Только вопрос, есть ли эти резервы, — задумчиво тянет Антон.

— Цех работает в одну смену, длительность которой составляет семь часов. Если увеличить ее хотя бы на час, то производительность уже возрастет. А если сделать таких смен несколько, то и вовсе удастся добиться впечатляющих результатов.

— Хорошо, принято, — кивает Зарецкий, переводя внимание на другого сотрудника.

А я вновь возвращаюсь к диковинным ощущениям в области живота. Там будто порхает бабочка. На газы это не очень похоже, а вот на…. О боже! Не могу поверить! Я только что почувствовала шевеление собственного ребенка! Моей маленькой крошки, которая растет и развивается, готовясь к появлению на свет!