А Хамфри, даже не дожидаясь ответа, продолжал. Правда, уже совсем другим тоном. Уверенным, эмоционально насыщенным, убежденным.
– Впрочем, мы, кажется, обсуждаем не здравоохранение, а школьное образование, не так ли? И при всем уважении к вам, господин премьер-министр, по-моему, вам следовало хотя бы догадываться, как к этому, надо сказать, довольно смелому предложению отнесется наше МОН.
Это был язык войны! Язык готовых к залпу орудий, язык сверкающих сабель и ятаганов! Столь оскорбительных и откровенно угрожающих выражений от секретаря Кабинета мне, честно говоря, еще никогда не приходилось слышать!
Тем не менее, я всячески старался сохранять спокойствие.
– То есть вы полагаете, они его заблокируют?
– То есть я полагаю, – сквозь зубы процедил он, – они с предельной серьезностью его рассмотрят, но при этом будут категорически настаивать на максимально тщательном изучении всех предложений, так или иначе связанных с его реализацией и бюджетными ограничениями, прежде чем произвести некий консультативный документ для его не менее тщательного рассмотрения всеми заинтересованными органами в целях получения требуемых отзывов и рекомендаций, которые затем будет необходимо включить в краткую служебную записку для соответствующих рабочих групп, которые в свою очередь подготовят серию отдельных материалов для создания более широкоформатного документа, уже более конкретно определяющего, следует ли передавать данное предложение на следующий этап рассмотрения или все-таки нет.
Короче говоря, они его заблокируют. Впрочем, с этим у нас проблем не будет. Никаких! Поскольку решение уже принято.
– Что ж, тогда нам придется упразднить МОН, – как бы небрежно заметил я.
Судя по всему, ему показалось, он не расслышал.
– Простите?
– Мы его уп-разд-ним, – отчетливо и не скрывая удовольствия повторил я.
– Упраздним? МОН? – Похоже, смысл этих, в общем-то, совсем нехитрых слов до него просто-напросто не доходил.
– А почему бы и нет? – Видно, моему главному политическому советнику снова захотелось услышать, есть ли на то какие-либо конкретные причины.
– Почему бы и нет?! – чуть ли не завизжал он. – Почему бы и нет? Упразднить образование и науку? Вы хоть понимаете, что это будет значить? Конец цивилизации, вот что это будет значить! Во всяком случае, в нашем понимании…
Я с осуждением покачал головой. Секретарю Кабинета Ее Величества такая истеричность совсем не к лицу.
– Нет-нет, мы упраздним только само министерство. Образование и наука, во всяком случае, в нашем понимании, останутся и, не сомневаюсь, будут процветать и далее.
– Без министерства? – Он с нескрываемым ужасом смотрел на нас, как на самых настоящих сумасшедших. Затем категорически заявил: – Это невозможно! – Тоном, не допускающим возражений.
Как ни странно, но Дороти, похоже, стало его даже немного жалко.
– Хамфри, все эти ваши министерства и департаменты не более чем надгробные памятники. Министерство промышленности, например, напоминает нам о месте захоронения нашей промышленности, министерство занятости – о месте захоронения занятости, департамент окружающей среды – о том же в отношении окружающей среды, ну а наше МОН довольно точно показывает, где именно похоронили британское школьное образование.
Секретарь Кабинета молча стоял, будто бы под пристальными взглядами готов и вандалов. Сказать ему явно было нечего. Пришлось мне самому попросить его объяснить, а зачем, собственно, нам так уж необходимо это МОН. Чем конкретно оно занимается? Каковы его функции и задачи?
Для начала Хамфри постарался успокоиться. Хотя бы внешне. Затем, как мог, попытался объяснить:
– Мне… Даже не знаю, с чего начать, – начал он. – Ну… оно утверждает ориентиры, централизованно распределяет деньги местным органам школьного образования и комитету по университетским грантам и стипендиям, устанавливает требуемые стандарты…
Когда источник иссяк, я в свою очередь задал ему целую серию вполне конкретных вопросов. Которые, естественно, требовали вполне конкретного ответа. Например:
– Готовит ли МОН учебные планы?
– Нет, но…
– Назначает ли оно или смещает директоров школ?
– Нет, но…
– Занимается ли оно содержанием и ремонтом школьных зданий и помещений?
– Нет, но…
– Проводит ли оно какие-либо экзамены с соответствующей оценкой знаний?
– Нет, но…
– Занимается ли оно подбором детей?
– Нет, но…
– В таком случае объясните мне, пожалуйста, каким образом наш министр образования влияет на то, как моя дочь учится в своей школе?
Для Хамфри ответ был очевиден:
– Он распределяет шестьдесят пять процентов всех ассигнований!
Вот, значит, в чем дело! Значит, все так и есть. Дороти многозначительно усмехнулась и продолжила перекрестный допрос.
– А почему эти деньги нельзя передавать школам непосредственно из казначейства? – первым делом поинтересовалась она. – Равно как и комитету по университетским грантам… Неужели так уж необходимо содержать две тысячи госслужащих только для того, чтобы два раза в год перемещать деньги из пункта А в пункт Б?
Хамфри замотал головой и чуть не в отчаянии выкрикнул:
– Кроме того, МОН готовит для образования законодательную базу!
Что он имеет в виду? Какую такую законодательную базу? Насколько мне известно, если там что и требуется сделать, так с этим вполне успешно справится наш департамент окружающей среды. Который вполне успешно делает это и для других министерств и местных органов.
Видимо, исчерпав все имеющиеся у него ресурсы, секретарь Кабинета решил дать нам последний, так сказать, арьергардный бой. Хотя бы для того, чтобы не потерять лицо.
– Господин премьер-министр, надеюсь, вы все-таки понимаете, что это, мягко говоря, несерьезно! Кто же тогда будет готовить прогнозные оценки учебных планов и структур преподавательского состава, просчитывать вариативность школьных популяций, количественную плотность учащихся для городских и сельских районов? Кто будет денно и нощно следить за тем, что бы все делалось как следует?
– Сейчас тоже все делается далеко не так, как следует, Хамфри, – заметил я. – Давайте попробуем на этот раз обойтись без бюрократических вывертов и посмотрим, как будет лучше.
– Да, но кто тогда будет готовить планы на будущее?
Я рассмеялся. Нет-нет, не рассмеялся, а, скорее, расхохотался. Впервые так громко и от души с тех пор, как стал премьер-министром. На глазах даже выступили слезы.
– Вы хотите сказать, – наконец-то слегка отдышавшись, с трудом выговорил я – Вы хотите сказать, что в сегодняшней Британии образование являет собой именно то, что в свое время запланировало наше министерство образования и науки?
– Да, конечно же, – не задумываясь, ответил Хамфри, но затем, видимо, осознав, что сказал явную глупость, тут же сам себя поправил: – Нет-нет, конечно же, нет!
Дороти, судя по всему, все это начало надоедать. Она резко встала.
– Две тысячи пятьсот частных школ решают подобные проблемы планирования практически каждый день, – коротко прокомментировала она. – Они просто адекватно реагируют на меняющиеся обстоятельства, только и всего. Спрос и предложение. Легко.
Я решил дать Хамфри последний шанс. И тоже встал.
– Скажите, а чем-нибудь еще МОН занимается?
Пока он напряженно вспоминал, его голубенькие глазки нервно бегали туда-сюда, туда-сюда… – М-м-м… э-э-э… м-м-м…
– Прекрасно, – подытожил за него я. – Все понятно. Нам оно совершенно не нужно, верно? Quid erat demonstrandum.[76]
(В своей книге с интригующим названием «Ухо премьер-министра» Дороти Уэйнрайт предпринимает интересную попытку объяснить неоднозначное отношение сэра Хамфри к системе государственного школьного образования. Эта книга давно поступила в продажу, но мы, тем не менее, сочли полезным привести здесь небольшой отрывок из нее. – Ред.)
