Тотчас я записала в дневник:

«Могла ли я подумать когда-либо, что лишусь подвижности? Вряд ли. Я знаю, скоро смогу больше! Наслаждаться каждым движением тела – счастье, которого я раньше не замечала».

Дмитрич был прав, клубок покатился по полу. Я начала вспоминать события из детства и очень точно могла воспроизвести в памяти даже чувства, которые испытывала в разные периоды жизни. Очень запомнилось то, какой поучительный урок принесла мне одна ситуация в мои семь. Я очень ждала приближающийся день рождения, до такой степени ждала, что не могла думать и разговаривать о чем-либо другом. Тогда я закончила свое самое первое полугодие в школе, но у меня уже появилось много друзей, ведь я была довольно общительным ребенком. Будучи школьницей я считала одноклассников соратниками на всю жизнь. Как наивна и чиста я была! Только спустя годы поняла, что так много друзей не бывает и люди умеют предавать. В семь лет я еще не знала горечи от потери понимания и доверия, я мечтала как мама испечет самый большой в мире торт для меня и ребят, представляла, как с друзьями мы будем играть, шуметь, дурачиться и бегать по квартире, а нам за это и слова никто из взрослых не скажет. В день рождения всегда можно было больше, чем обычно и я предвкушала это. До праздника оставалось несколько дней, я вся жила в мыслях о будущем, напрочь забыв о настоящем. Я старательно выводила текст на пригласительных открытках, чтобы друзья точно не забыли о важном дне. Но все изменилось в одно мгновение. Когда утром я шла в школу с рюкзаком, полным открыток, произошло то, чего я меньше всего ожидала. Я бежала, не обращая внимания на гололед и не заметив очередное застывшее «пятно» на асфальте, поскользнулась. Закрытый перелом ноги, много слез и понимание ценности настоящего момента – вот, что я получила взамен ожидания. Родители всячески меня поддерживали и даже пригласили несколько моих подруг на праздник, но это не имело уже никакого значения, ведь, о том, как важно оставаться в настоящем моменте я тоже поняла не сразу, и чуть ли не на протяжении года или двух много раз мысленно возвращалась к скользкому льду из прошлого, снова и снова гоняла в голове до боли гениальный план того, как можно было избежать таких печальных последствий.

Воспоминания из детства взбудоражили меня и я никак не могла уснуть в ту ночь, зато ощутила, что овладела чем-то по настоящему важным, осознанием того, что все, что у меня было в больнице, да и раньше в жизни – это каждая последующая секунда времени. Мне не было известно тогда и не известно сейчас, сколько проживу я еще, что успею сделать, какие речи мне доведется говорить и кому, но я точно знала, что впереди у меня всегда один вдох и один выдох, один взгляд, один взмах руки и один шаг. И каждый этот «один» может стать последним.

Наступил следующий день и хоть я почти не спала, во мне было полно энергии, я радовалась как ребенок даже серости за окном. Я продемонстрировала ничего не подозревающей Белле новые способности самостоятельно садиться и вставать. Неуклюже я сделала один маленький шаг, но для меня это была первая большая победа. Белла была поражена и от переполняющих эмоций она крепко обняла меня и сказала:

– Теперь я за тебя спокойна, Вика. Потому что, если тебе не зайдет местный хавчик, ты хоть сможешь отсюда смыться.

Мы смеялись, как девчонки и пока улыбки на сошли с наших лиц, быстро попрощались. Беллу выписали и с этого победного дня я стремительно пошла на поправку. Хотя были и неприятные моменты, например, стало невыносимо скучно находиться дни напролет одной в палате. Лиза заходила крайне редко после того, как убедилась, что я действительно могла обслуживать себя самостоятельно. Зато в одиночестве я легко предавалась размышлениям, а еще старательно заучивала наизусть свои паспортные данные и телефонные номера родителей, настолько сильно я боялась снова потерять вещи. Было не так просто запоминать информацию, особенно трудно приходилось с цифрами, казалось, моя память стала такой крошечной, что не могла и пару часов удержать в себе три десятка цифр. Я же не унывала, вера в сердце продолжала расцветать и я упорно заучивала данные.

За день до выписки ко мне пришел посетитель, которого я меньше всего могла ожидать. Оля постояла несколько секунд в дверном проеме, а потом робко присела на стул около моей постели. Она много и суетливо поправляла аккуратно оформленные локоны волос соломенного цвета. Казалось, девушка очень нервничала, кисти ее рук дрожали. Мне не было дела до того, что с ней происходит, но крайне интересно было понять, зачем она пожаловала. Я чувствовала, как раздражение снова охватывало жаром грудную клетку.

– Здравствуй, – сказала она.

– Что-то забыла?

– Я подумала, тебе помощь понадобится. Виктория, я хотела тебе предложить по жилью…

– Не беспокойся, – отрезала я.

Она уставилась на меня и несколько секунд не моргала. Красивые, добрые серые глаза не могли не смягчить мое сердце.

– Спасибо, что паспорт вернула, – сказала я.

Она еле заметно кивнула.

– Там, собственно, адрес моей прописки… – продолжила я, – Поэтому жилье не нужно.

– Там у тебя родители?

– Это что, допрос? – я снова начала закипать.

– Я просто… хотела…

– Напомнить о моей беспомощности?

– Нет, что ты, – запричитала испуганно Оля.

Я демонстративно встала с кровати и сделала несколько шагов. На лице Ольги появилось восхищение.

– Я справлюсь без посторонней помощи, понятно? – раздраженно сказала я.

Не успела я еще что-то вымолвить, как потеряла равновесие и чуть не упала на пол. Оля успела подхватить меня под руки, поэтому обошлось без последствий. Я робко поблагодарила девушку, признав свое поражение, и села обратно на постель.

На следующий день я лежала на кровати, считала часы до выписки и думала о том, кто же ждал меня дома и ждал ли вообще. Мама, которая посвятила себя больше профессии инженера, чем семье или папа, который безмерно любил нас с мамой, но не заметил как его дочь выросла, потому что постоянно пропадал в командировках? Все, что я помнила о маме – это то, как она сидела вечерами за чертежами и приговаривала в пол голоса: «Главное, правильно рассчитать. Главное, правильно рассчитать». Мама много лет посвятила проектированию зданий, это было делом ее жизни. Да, мне часто не хватало ее внимания, я обижалась, но всегда с гордостью показывала друзьям дома и административные здания на главных улицах города, над которыми потрудилась мама. И да, на ночь я больше слушала рассказов о жизни инженеров, чем сказок. Папу я тоже могла вспомнить едва ли после травмы. В памяти остались фрагменты о том, как он либо уезжал на маршрут, либо возвращался с него. Делом жизни папы были грузовые перевозки, бортовой длинномер стал ему вторым домом, на котором папа колесил по всей стране и хотя мама всегда выступала против такой профессии, он и думать не хотел о том, чтобы сменить работу, ссылаясь на то, что слишком привык к постоянному движению. Мама же злилась и издевательски комментировала, что двигался только его автомобиль, а он как сидел на месте, так и сидит.

Лиза зашла в палату, оборвав мои воспоминания. Медсестра сообщила, что выпишут меня уже в течение часа и попросила проверить, чтобы я ничего не забыла. Я так сильно нервничала, что раз пять проверила тумбочку, чтобы действительно не оставить там какую-то ценную вещь, зацепку к прошлому. Когда делать уже совсем ничего не хотелось, а ожидание начало казаться тихой пыткой, я все же набралась смелости и позвонила по номеру, который выучила наизусть в первую очередь.

– Говори скорее, я в командировке, – ответил женский голос вместо приветствия.

– Мам, это я.

– Да, знаю я. Говорю же, скорее.

– Мам, я в больнице… Видишь ли, у меня тут сотрясение… амнезия.

– Что? Такого ты еще не выдумывала, – усмехнулась она, – Как это по-детски, Вик! Не хватает смелости признавать собственные промахи, зато маскировать их под мнимое отсутствие памяти – легко, да?