– Счастлив с Аято!? С этим выродком? Не неси чушь. И не позорь нас с матерью!

– Ты…как ты можешь… пойми же, я люблю его…

– Молчи!

Сильный удар пощечины встретился с лицом Кена, оставляя большой красный след.

– Никогда. Слышишь, никогда я не позволю таким словам звучать в этом доме. Ты считаешь это любовью, говоришь, что чувствуешь. Да плевать я хотел на твои чувства, подонок. Не может мой сын любить парня. Это неприемлемо! Сколько людей будут указывать на меня пальцем? Если тебе нравится быть посмешищем, то живи один. Ты готов? В противном случае не сын ты мне, слышишь, не сын! Так что заткнись!

Кен сидел в полнейшем ступоре. Слова отца надолго засели в голове, но ещё не до конца были осознаны парнем. Безумная обида захватила Кена всецело. На его глазах начали наворачиваться слезы. Эта пощечина и эти фразы окончательно разрушили все надежды Кена, заставив стерпеть невыносимую боль. Ведь, чем человек ближе, тем больнее разочаровываться в нем. И каждое грубое слово подобно кинжалу в сердце. Да, ты можешь вырвать его из груди и закачать новую кровь, постепенно забыв о боли. Но ты навсегда запомнишь того, кто заставил твоё сердце истекать кровью, а душу захлебнуться в слезах.

“Нет. Он… Как он мог? Мои чувства отвратны? Получается, и я ему отвратителен? Похоже, мой родной отец или скорее тот, кого я считал отцом, теперь ненавидит меня. Неужели для него я ровня ничтожеству, а может все мои чувства и вправду неправильны. Мам… почему же ты молчишь!? Мам, пап… за что? В чем я провинился? Отец… Есть ли шанс изменить твоё мнение…” – Кен заглянул в его холодные глаза, в которых пытался отыскать хотя бы частичку того тепла, которое получают другие дети от своих родных. Но не нашёл ни единого намека на отцовскую любовь и опустил взгляд, полный боли, вниз. – “Нет, похоже, мне не вернуть твоё уважение ко мне… если оно вообще было…” – парень находился на грани, чтобы заплакать, но из последних сил сдерживал поступающие слезы. – “Не дождетесь, не заплачу. Не здесь. Не при вас, я должен держаться” – Кен, смотря прямо в глаза Соичиро, сказал:

– Знаешь, а я не перестану. И с каждым разом я буду говорить это все громче. Да. Я люблю его! Люблю. Люблю. Люблю, слышишь?! – воскликнул он с сильнейшим надрывом, так, словно его глотка разорвалась по частям.

Этими словами Кен разбудил новую порцию ярости отца. Рука Соичиро вновь поднялась над головой, только он больше не был намерен остановится на одной пощёчине, его ладонь сжалась в кулак, и кареглазый лишь зажмурился, с готовностью принять боль… Секунда. Две… Удар остановил Аято.

– Не смейте, – парень не смог стерпеть эти унижения и вмиг подбежал к Соичиро, крепко, насколько это было возможно, схватил того за запястье, не давая ударить Кена. Судзуки открыл глаза и, соврал бы, если б сказал, что не обрадовался Такимуре. Однако на нем были написаны совершенно иные эмоции. И Аято удалось их прочесть.

“Кен… в твоём взгляде слишком много боли, что бы я мог смотреть в эти глаза спокойно. Слишком”

Соичиро вырвал руку из хватки Аято и переключился на своего премного сына.

– Ты… – мужчина начал взбешенно трясти рукой. – Чёртов сукин сын. Я бы на твоём месте стоял, набрав в рот воды. Ты должен быть благодарен за то, что мы не оставили подыхать тебя на улице и приютили к себе!

– А я разве когда-то что-либо говорил об этом? Ни разу. Но Кена вы не тронете. Я не позволю. То, что вы многого добились, не означает, что вы можете решать, как жить другим людям.

– Мелкий ублюдок. Весь в свою мамочку дуру, которая умудрилась залететь от последнего неудачника – твоего папаши.

Аято не выдержал. Удар пришёлся на скулу Соичиро мгновенно. Импульсивность и вспыльчивость парня сделали своё. Он не планировал драки с господином Судзуки, но не мог позволить себе оставить всё как есть. Мать Кена, за все это время не проронившая ни слова, вскрикнула от страха и посмотрела на мужа. Между Соичиро и Аято началась потасовка. Мужчина, пытаясь ударить блондина, постепенно начал отталкивать того в коридор.

Кен же до сих пор продолжал сидеть в кресле. Он не обращал должного внимания на драку, словно она не волновала его вообще. Парень отвел взгляд в сторону, прямо туда, где стоит так горячо любимая мамой ваза. В голову сразу должны прийти мысли, связанные с ней: однажды, когда ребятам было по десять лет, они во время игры случайно задели и разбили её. Им пришлось нехило попыхтеть, склеивая осколки. Забавно было наблюдать, как вечером мальчишки по очереди пытались выгородить друг друга перед родителями, перекладывая вину на себя. Эти воспоминания должны были вызвать улыбку на лице Кена, но парень словно находился в прострации и смотрел сквозь вазу. Различные фразы, картинки перемешались в его голове. Единственное, что он отчётливо слышал – стук своего сердца и прерывистое дыхание. Для него мир замер в эту минуту. Несмотря на то, что внешне он выглядел потерянным, в этот момент он принял, наверно, самое сложное решение в своей жизни и даже не учёл ни единого риска. А страха для него вообще сейчас не существовало.

И Кен встал с кресла. Быстро и решительно он резко рванул на второй этаж, в свою комнату. Снизу доносились звуки ругани, и, кажется, что-то с грохотом упало. Действия Кена были рассчитанными, словно по плану. Из-под кровати парень вытащил рюкзак и раскрыл его, бросив на кровать. Далее всё происходило по пунктам, выстроенным в его голове. Раскрытый рюкзак. Пару своих вещиц из комода. Футболки Аято. Их общие сбережения в несколько тысяч йен. Недочитанная книга. С каждой вещью, руки тряслись всё сильнее. Но Кен держался. Он давно перестал быть тем милым мальчишкой-заучкой, которого постоянно защищал Аято. Сейчас Кен как никогда должен быть по-настоящему мужественным. И он на всё готов ради того, кого любит. Последний раз осмотрев комнату, шатен неожиданно замер. Его взгляд упал на ту самую фотографию, на которую сегодня смотрел Аято. Их семейное фото. Кен подошёл к полке и взял его в руку. На секунду в голове проскочил приятные, тёплые воспоминания, окутанные ностальгией, да и только.

“Мама. Папа. Аято. Я. Все вместе. Как настоящая семья. Интересно, а что тогда чувствовали ко мне родители? Навряд ли это была любовь. Слишком сильное чувство, чтобы вот так просто возненавидеть и поднять руку на родного, казалось бы, человека. Не хочу больше обманывать себя пустыми надеждами”

Со звуком разбившегося стекла семейная фотография полетела на пол, и трещинами раскололась на несколько частей. Теперь, кристально чистый пол был усыпан осколками. И в этот раз склеить их не удастся.

Кен, медленно перебирая ногами, спустился по лестнице вниз. Уши закладывало от нескончаемых шума и криков. Отчего парень прикрыл одно ухо ладонью, а второй придерживал тяжёлый рюкзак, немного свисающий с левого плеча. Когда он оказался у первой ступени, по ногам прошёл лёгкий сквозняк. Словно кто-то открыл дверь на улицу. Впрочем, так оно и было. Когда Кен вышел в прихожую, стало заметно холоднее. Шатен увидел своего отца, вернее, его спину. Тот стоял напротив раскрытой входной двери и смотрел на порог.

Услышав сына, Соичиро развернулся к нему, но не полностью, лишь боком, давая посмотреть в дверной проём. Там лежал Аято. Он не потерял сознание и немного привстал, направив испуганный взгляд на Кена. Шатену не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что произошло. Он злобно уставился на отца, который все-таки удосужился повернуться к нему лицом. Соичиро кивнул головой в сторону Аято и желчно процедил:

– Передумаешь? Или к нему присоединишься?

– Уже.

Кен ответил кратко, давая понять, что он никогда не отступит и не поменяется, кто бы что ни говорил. Под невероятный темп биения сердца шатен медленно направился к выходу. Перед самым порогом он подошёл к матери, стоящей с левой стороны двери и не оторвавшей от него взгляда. Он надеялся, что хотя бы мама примет и поймёт его. Но, к своему сожалению, Кен не услышал от неё ни единого слова. Та лишь стыдливо опустила глаза. Несмотря на то, что парень уже понял и смирился с этой участью, человек всё равно даже в самый последний момент ожидает чуда, которое могло бы спасти его словно волшебная фея-крестная, взмахнувшая своей палочкой. Однако сказки противоречат законам физики, которым подчиняется эта планета. А из-за нашего цивилизованного, предвзятого и наполненного предрассудками общества сказка превращается в драму, а иногда и в кошмар. Именно об этом думал Кен в тот момент.