Лори жила на алее Эбереше, в шикарном особняке, всего в двадцати минутах ходьбы от Шарлоттенбургского дворца. Я вышел с ней из такси, чтобы проводить до порога. Трёхэтажное строение окружал маленький садик с аккуратно постриженной лужайкой и клумбами с примулами и камнеломками. Вдоль ограждения цвела сирень, и её яркий аромат приятно оттенял естественный запах Лори. Все женщины пахли мягко, сладко. Но в этом запахе не было и намёка на флёр страсти, что присутствовал в запахах мужчин. Лори пахла теплом, цветами и молоком, в то время как Сайман пах яростным желанием и сексом, и сейчас мне безумно не хватало этого аромата.

Ещё в машине я понял, что выпил слишком много, голова кружилась, а тело казалось лёгким и непослушным. Опьянение делало меня смелее и наверняка глупее. Не желая прощаться, я предложил прогуляться по парку или просто посидеть на скамеечке рядом с её домом. Но Лори устала, отрицательно качала головой на каждое предложение, зевала и всячески пыталась отмахнуться от моего внимания.

– Это был очень приятный вечер, Эд, но завтра нам обоим очень рано на работу.

– Может, тогда я к тебе зайду, и ты угостишь меня кофе?

– Завтра угощу тебя кофе, – она недовольно поморщила носик.

– Я прекрасно провёл время, Лори, буду счастлив, если нам удастся повторять это почаще, – мне пришлось отступить, и она тут же улыбнулась.

– Я не против. И Матиас тоже не возражает.

Это странное молчаливое согласие её мужа меня серьёзно смутило, и я удивлённо поднял брови.

– Мат знает, что ты омега, – Лори мягко похлопала меня по плечу. – И я невероятно счастлива, что ты мой друг.

– «Подружка», ты хотела сказать, – всё хорошее этого вечера в одно мгновение стало казаться мне отвратительным и мерзким фарсом. – Думаешь, если я омега, то не мужчина? Или это твой муж считает, что раз омега способен родить ребёнка, то не способен удовлетворить женщину? – я встал к ней слишком близко, сжимая её локоть и заглядывая в растерянные глаза. Меня распирало от злости, горело изнутри жарким пламенем ненависти к этой надуманной дискриминации. Мне хотелось что-то доказать ей или скорее себе, а понимание, что даже Лори не воспринимает меня как мужчину, смывало последние капли здравомыслия.

Лори попыталась отступить, но наткнулась на закрытые двери, а я надавил ещё сильнее, почти вжимая её в твёрдую поверхность.

– Я хочу тебя, Лори, и моя способность рожать не помешает мне взять тебя прямо здесь! Я бы показал тебе, насколько ты желанна, и каким мужчиной может быть омега!

Кажется, я говорил что-то ещё, нагло, бесстыже хватая её за ягодицы и теряя рассудок от своей ярости и её близости. Испуганный взгляд Лори уверял меня в том, что она мне верит, и это помогало верить самому. Поэтому, зажав её в угол, я прижался к её губам, стараясь действием показать всё моё влечение к ней и мои желания. Лори привела меня в чувство звонкой оплеухой, заставляя отшатнуться и немного протрезветь.

– Ты пожалеешь об этом, Эдвард, – она шипела как разозлённая змея. – Я всё расскажу мужу, и тебя завтра же уволят!

Дверь перед моим носом с грохотом захлопнулась, а я обессиленно опустился на крыльцо.

Небо медленно светлело, занимался рассвет, и я достал помятую пачку сигарет из кармана. В голове не было ни единой мысли или сожаления. Меня не терзали глупые надежды на спасение или вероятное помилование. Не было и мысли о том, что всё могло бы быть иначе, держи я язык за зубами. Во мне осталась лишь тоска по мягкости её губ и сладкому запаху тепла. Неуловимый, нежный вкус женщины, который вряд ли придётся почувствовать ещё раз в жизни.

2037. 23 апреля.

Берлин. Аллея Пренцлауэр 73.

Будильник поднял меня в семь утра. Будильнику наплевать, что вчера было выпито больше нормы, что у меня отвратительное настроение и, скорее всего, на работе ждёт увольнение. На это также было плевать двум ворчащим сорванцам, которых мне предстояло сначала поднять, а потом собрать и отвести в школу.

Я жил в одной комнате с Камилой и Маем. Квартира у тётки была огромная – она получила её от государства после рождения близнецов. В ней находились и шикарная кухня с керамической плиткой с индийскими мотивами, и огромная гостиная с плазмой на полстены, и несколько гостевых спален, пустых и необжитых. Однако я возился с малышами с их младенчества и по привычке продолжал ночевать с ними в одной комнате. Жил, заботился, водил в школу и кормил завтраками. Не пытался заменить им мать, просто Анна не любила общественные места и потому старалась не появляться в школе, как и в детском саду, а до этого и в группах поддержки молодым родителям.

Так что, несмотря на отвратительное состояние и желание пропустить рабочий день, пришлось встать и выполнять свой общественный долг.

Шкаф Камилы был под завязку забит розовыми платьями с оборками, кружевными колготками и лакированными туфельками. Все кому не лень, каждый случайный знакомый, считал своим долгом сделать ей подарок. Камила росла как маленькая принцесса, хоть я и старался привить ей уважение и терпение к окружающим, она всё равно разительно отличалась от своих одногодок. Девочек в этом мире осталось так мало, что их все воспринимали как сокровище и старались превратить их жизнь в сказку, забывая о том, что они такие же люди, как и мы.

В шкафу Мая было много светлых рубашек пастельных тонов, клетчатых старомодных штанишек и подтяжек с картинками из мультфильмов. Вроде и мальчишеская одежда, но такая, что явственно показывала необычный статус Мая. Единственный, пожалуй, аксессуар из его вещей, который точно не подошёл бы девочке – это очки в широкой оправе. Мой племянник – маленький мальчишка с затравленным взглядом, желал того же, что и его сверстники во все времена: запрыгнуть с разбегу в лужу или свалиться с велосипеда, не боясь упрёков. Но Анна старательно лепила из него идеального омегу: так же отводила на маникюр вместе с сестрой, и в парикмахерскую, где его волосам придавали форму удлинённого каре и подкрашивали пряди в более светлый тон.

И каждое утро сборы в школу превращались в катастрофу.

Камила одевалась в считанные минуты – приготовленное выглаженное платьице, собранный портфель и коробка с завтраком. У неё всё было аккуратно и безупречно. Май же ворчливо комкал очередную рубашку, заявляя, что он ненавидит бежевый, а светло-бирюзовый его бесит, и, если я не выкину эту розовую с лиловыми полосками приталенную рубашку, он порежет её ножом. Май ненавидел надевать то, что покупала ему Анна. Мои же подарки тётка тайком отправляла в утилизатор.

– Послушай, эта почти коричневая. Нейтральный цвет и подходит к твоим брюкам.

– Она девчачья! Камила такие носит!

– Не ношу… – сестра сморщила носик.

– Все альфы в нашем классе будут над ней смеяться! – Май устал бороться и теперь просто плакал. – Меня все там ненавидят, потому что одеваюсь как девочка. Они обзывают меня девчонкой с длинной писькой. Не хочу больше носить такое!

– Сегодня же куплю тебе синюю. Обещаю! – а я устал кормить его обещаниями. Даже если принесу ему новую рубашку, даже если куплю чёрные джинсы или спортивные штаны, Анна всё равно всё сделает по-своему – невозможно идти ей наперекор. Потому что не хочу с ней ссориться – она их мать, и запросто может просто выставить меня за дверь и запретить с ними общаться.

Стоило сходить в школу и поговорить с учителем. Сделать это надо было уже давно, но обычно я был занят своими проблемами. Продолжать с этим тянуть – разрушать жизнь мальчику. И дело явно не в одежде: одноклассникам Мая что-то не то вкладывают в голову учителя или их родители.

На работе меня возможно уже и не ждали, и потому со спокойной совестью я задержался в школе, рассчитывая поговорить с учителем. Школ в Берлине осталось всего четырнадцать, классы получались крохотными, и учителей имелось с избытком. В классе кузенов всего десять учеников и, кроме Мая и Камилы, – все остальные альфы или беты. Камила – единственная девочка на весь поток, и вокруг неё постоянный ажиотаж и множество поклонников. Май на фоне сестры терялся, его будто оттесняли в сторону, от этого и без того подавленная личность могла окончательно сломаться. Но Май, так же как и Камила, в будущем будет составлять ту немногочисленную треть населения, что может дать потомство и продолжить наш род. Май так же ценен, как и Камила. И школьники, их родители и особенно учителя должны это понимать.