– После родов у Надин что-то щёлкнуло в голове, – Альберт поёжился, стало понятно, что говорить ему об этом неприятно. – Стал надевать женское, краситься. Я не хотел ему мешать… Он нравится мне любым и, если Надин это надо, я готов называть его женщиной.
Примерно представляю, что там могло щёлкнуть. Мы – испорченное генными инженерами поколение. То ли погибшее от неизвестной болезни, то ли спасённое плохо созданным вирусом. С младенчества нам объясняли, что разница между мальчиком и девочкой в трусах и способности родить ребёнка. Как можно оставаться мужчиной, если общество и правительство всеми способами пытаются сделать из тебя женщину? Возможно, следующее поколение, которое толком никогда не видело женщин, будет другим. Омеги не будут бояться своих отличий, может, даже будут гордиться, что способны подарить жизни, в то время как беты и альфы этого не могут. Возможно… мне бы хотелось на это надеяться. Ради благополучия Мая.
Надин оказался весёлым и очень болтливым парнем, не удивительно, что Альберт на него запал. Мне он тоже понравился, и мы договорились о встрече с ним и его переодетыми подругами – они собрали целый клуб поддержки для изменённых. Из их историй могла бы получиться отличная статья.
Лори опоздала на час. Было полдесятого, когда она подъехала к ресторану, и мне пришлось выйти встретить её, чтобы помочь отбиться от сбежавшихся поглазеть на диковинку мужчин. К тому моменту мы уже немало выпили, захмелели и, забыв про работу, маньяка и погибших, достаточно дружески беседовали. Появлению Лори я был рад, но почему-то тут же подумал, что она разрушит сложившуюся мужскую идиллию. Ведь даже Надин в нашей компании смотрелся более естественно, чем молодая и красивая представительница вымирающего пола.
– Сколько тебе было, когда ты приняла лекарство? А когда ты вышла замуж? Планируете ли детей?
Сайман завалил её вопросами, выпытывал, смотрел огромными полными восторга глазами. Сначала меня беспокоило, что он будет приставать к ней или пытаться заигрывать, но и Сайман, и Альберт, и даже Надин, все видели в ней нечто инопланетное, удивлённо любовались, но перейти черту вежливого любопытства не пытались. Поэтому я быстро расслабился и включился в беседу, поддерживал смущённую Лори, отшучивался за неё, рассказывая небылицы.
Все смеялись, настроение неуклонно поднималось, и я чувствовал себя почти счастливым. Вскоре Лори освоилась и легко перетянула инициативу в разговоре на себя.
– Я была совсем юной, когда мне сделали укол. Я тогда уже три года жила в женском пансионате, мой отец и братья присылали мне письма и звонили. Мы не встречались, так как все говорили, что мужчины заразные, но, несмотря на это, девочки в нашем общежитии умирали, и мы ничего не могли сделать. – Лори печально кривила личико, когда говорила о смертях. – Сразу после вакцинации я вернулась домой. Моя старшая сестра и мать умерли, ещё когда я была совсем маленькой, но мне всё равно было очень грустно оказаться дома и не встретить их. Потом я несколько месяцев ездила по различным центрам на проверки и участвовала в нескольких передачах. На ШтадТв познакомилась со своим мужем, – она тут же изменилась в лице, и её улыбка стала игривой и хитрой: – Он почти сразу сделал мне предложение.
Лори любила поболтать, в офисе я часами слышал её звонкий голосок из кухоньки, куда ребята приходили за кофе и чтобы полюбоваться на нашу диву. Мне отлично работалось под её сплетни и глупости. Но в этой компании её болтовня заставляла меня смущаться, не знаю почему, но одновременно было стыдно от её безграмотности и от того, что хотелось заглядывать ей в рот и восхищаться. Она всегда вызывала у меня восхищение и странное благоговение. Сейчас же, под градусом, я был готов целовать ей ноги, хотя лучше пухлые мягкие губы, ведь это непременно бы заставило её замолчать.
Лори же выпила пару бокалов вина и вовсе стала чрезмерно говорливой:
– У меня двое детей, но их воспитывает няня. Или нянь? Как правильно говорить о мужчине воспитателе? Сейчас мне двадцать два, и мой личный гинеколог советует пока не спешить с дальнейшими родами. Я знаю, что дети очень важны и нужны, поэтому в будущем планирую родить ещё пару. Или троих. – Лори о детях всегда говорила с глубокой задумчивостью. Но с какими-то глупыми интонациями: иногда мне казалось, что она не воспринимает своих отпрысков как настоящих маленьких людей. Для неё это домашние забавные питомцы. – У меня родились два альфы, но я мечтаю о девочке. Говорят, при искусственном оплодотворении больше вероятность родить девочку. У тебя, Эд, ведь кузина после ЭКО появилась? – раньше Лори никогда не спрашивала о Камиле, хотя все в Ди Вельт знали о том, что в моей семье есть две женщины.
Обсуждать, чем и как живёт Лори Дёфнер, мне не нравилось – и так знал немало, а упоминание о муже навевало тоску. Лори – недостижимая волшебная фея, на которую я могу лишь смотреть, любоваться и дрочить по вечерам в гордом одиночестве. Для мужчин, таких как я, Сайман или Альберт, женщины навсегда останутся музейными экспонатами. Наверное, потому Сайман и просился в компанию – просто полюбоваться. Я тоже любовался. Безмолвно, без надежды и отчасти с детской наивностью радуясь любому проявлению её внимания. Но вряд ли это чувство имело отношение к настоящей любви. Просто любить мне было некого, и потому все мои чувства сконцентрировались на прекрасной, но недоступной девушке.
От личной жизни Лори разговор перетёк к общим темам – политике, погоде и лекарству. Это три основные проблемы, о которых сейчас говорили все. И о лекарстве, как и о мировых войнах, уверен, говорить будут ещё долго.
– Я читала, всё дело в добавлении гена гепарда. Поэтому многие человеческие болезни перестали на нас действовать. А ещё омеги и альфы получили течку и узел, как у котов! Даже обоняние у нас стало почти как у зверей. Я точно не помню, но раньше не могла отличить запах ели от сосны. А сейчас по запаху могу определить кто в комнате даже через закрытые двери. Ещё я слышала, что у тех, кто живёт на севере, на спине стала прорастать шерсть, и люди больше не боятся холода!
Лори часто говорила глупости, но её никто никогда не перебивал и не поправлял. В целом, я заметил, все мужчины смотрели ей в рот и, соглашаясь, кивали, какая бы чушь не вылетала из её прелестных губ. Над её шутками, даже глупыми – радостно смеялись, стоило ей заговорить – как все умолкали и с восхищённым вниманием следили за каждым словом. А когда Лори выходила в уборную, мужчины, как в старые времена, вскакивали со своих мест и провожали её кивком головы.
Я не стал объяснять, что узла у котов нет, обоняние наше ещё очень далеко от звериного, и ни у кого никакой шерсти не растёт. Не было никаких доказательств, что в наших организмах появились хоть какие-то признаки животных, просто изменения сделали нас другими. В силу профессии приходилось, конечно, читать научные статьи, где доказывалось, что наше ДНК теперь ближе к шакалам, чем к шимпанзе. А значит, при желании мы можем говорить, что являемся дальними родственниками псовых (интересно, как к этому факту отнеслись антропологи?), но в ответ на подобные необоснованные предположения возникает логичный вопрос – почему у нас не изменилось расположение пальцев и не сдвинулись ушные раковины? Узел и течки явно не признак нашей псовости. Это скорее новый виток эволюции.
Еда в ресторане оказалась отменной, однако блюда были достаточно дорогими. Я заказал стейк с кровью и чесночной пастой, с удовольствием попробовал гренки, что взяла Лори, и густой суп с томатами, который заказал Сайман. Мне как никогда было тепло и уютно: дружеские разговоры, выпивка и вкусная еда напоминали о тех счастливых днях, когда жизнь ещё была нормальной. Альберт с Надин ушли сразу после ужина, меня тоже понемногу стало клонить в сон, но Лори с Сайманом продолжали о чём-то говорить, вызывая у меня неудержимое веселье и неконтролируемые приступы ревности.
После четырёх утра, когда несчастный официант, вынужденный работать до последнего клиента, несколько раз сделал нам недвусмысленные намёки, что пора уходить, я всё же смог утянуть девушку домой и с невероятным облегчением избавился от Саймана, который норовил нас проводить. Он выпил, и его поползновения в мою сторону стали слишком откровенными, их уже не удавалось спрятать за равнодушием или презрением. На меня это действовало раздражающе, его присутствие подавляло и заставляло чувствовать себя не на месте. За несколько часов, проведённых с ним за одним столом, мне стало казаться, что запах детектива пропитал весь воздух и даже мою одежду. Хотелось сбежать от его навязчивого присутствия, чтобы уже не приходилось вдыхать терпкий аромат его тела, кружащий голову. Захлопнув дверцы такси, я тяжело вздохнул, даже не понимая, чего испытывал больше – облегчения или разочарования.
