Я поняла, чем тут в основном занимались дамы. Два с половиной часа из всего светового дня можно было смело выкидывать. Те самые два с половиной часа, которые средний житель крупного города тратит в день на дорогу от дома до работы и обратно.

И когда я осмелилась предположить, что мои мучения на сегодня закончились, Тина усадила меня в кресло прямо перед столиком, извинилась и вышла, пообещав скоро вернуться. Я сидела с прямой спиной, пытаясь как -то приноровиться и устроиться поудобнее, тело мое в корсете болталось как яйцо в скорлупе, я заподозрила, что чесались аристократки вовсе не от вшей, а от проклятых манжет и воротников, затем я едва не застонала, подумав, что будет, когда мне приспичит по насущным делам. Невесты в туалете ресторана с подружками и распахнутой дверью? Вот теперь это даже и не смешно! Тина вернулась, но не одна, а с высоким тощим господином, который нес в руках большую и сразу мне не понравившуюся шкатулку. Вопросов я никаких не задавала: судя по поведению Тины, все происходящее было для нее рутиной, и мои расспросы выглядели бы крайне странно. Так что я просто сидела и ждала — и да, это был парикмахер, и мне предстоял еще один этап «прихорашивания».

В детстве бабушка заплетала мне две косички и подвязывала их «корзиночкой». Прическу эту я искренне ненавидела, но кто будет спрашивать младшеклассницу? Те мои ежедневные муки были просто ничем по сравнению с тем, что меня ждало в этом мире.

Меня расчесывали, заплетали, завивали, затем волосы взбивали, закалывали, опять завивали — и я чувствовала омерзительный запах паленых волос. Мне хотелось этого горе-куафера убить, но когда я представила, что меня не отпустят и не задержат за особо тяжкое, а просто вздохнут и приведут нового, и тот начнет все сначала — сдержалась. Все равно волосы уже не спасти, но второй раз эту процедуру я в прямом смысле боялась не пережить. Пока меня мучили шатушем, в руках у меня был хотя бы смартфон.

Наконец все было готово — я сидела и боялась в это поверить. Тина подала мне зеркало

— оказывается, здесь есть зеркала! Я разглядывала глядящую на меня худенькую глазастую девушку и думала, что в мое время она бы могла быть моделью. Причем не просто вешалкой для платьев, а той, которая становится лицом люксовых брендов на долгие годы. Волосы мои спереди и сзади собрали в высокий пучок, а пряди по бокам завили, и те вислыми ушами спаниеля обрамляли теперь мое лицо.

И только тогда настало время драгоценностей. Проводив парикмахера, Тина подавала мне их буквально с благоговением, и я ее понимала. Я не любила никогда такой стиль, но признавала — для тех, кому нравится подобное, они были красивы.

И, вне всяких сомнений, они были очень, очень, очень дорогими.

И увесистыми.

Бедные мои уши! Я чуть не застонала, когда надела сережки. Нет — серьги. Грозди прихотливых золотых цветов, тяжелые до такой степени, что у меня начала болеть голова. Колье хотя бы болталось на шее, но мочки! Если я забудусь и тряхну головой, останусь, пожалуй, не только хромой, но и одноухой...

Затем я сменила «повседневные» кольца на «парадные», и теперь я была готова к визиту в королевский дворец.

Мне было тяжело, неудобно и очень душно. День сегодня вообще был жаркий, солнце шпарило лучами в каменный город, раскаляя его до легкой дымки, мне казалось, что это марево висит над крышами и чуть дрожит. И я вообразила, что я просто в судейской мантии, и сделала шаг. Я и плюс как минимум десять чужих килограмм. Беременной ходить мне было намного легче.

Расправить плечи, голову держать прямо. Серьги при каждом движении угрожающе раскачивались, одежда шуршала. Голову держать прямо! Если совсем невмоготу, закрыть глаза. Но запахи, звуки, нога и грудь, к счастью, не так уж и сдавленная корсетом, мешали

— или напоминали, что надо быть осторожнее и больше молчать. Когда я прибуду в королевский дворец, у меня будет время осмотреться и понять, как стоит вести себя благовоспитанной высокородной девице.

А пока я впервые в своей новой жизни вышла за пределы комнаты, где почти уже начала чувствовать себя как дома. И взирала на эти пределы с любопытством.

За этими пределами меня что -то ждало, хорошее же или плохое. Увы, но последнее вероятнее.

Камень. Неудивительно — богатые дома всегда и везде были из камня: в старину достаточно было искры, чтобы полгорода выгорело за пару дней. Никаких украшений: возможно, из тех же соображений. Камень давит, потолки низкие — а это, скорее всего, связано с тем, что небольшие помещения проще обогревать. Мне попались несколько слуг, которые поклонились при виде меня, а вот графиня — мать — даже не соизволила выйти. Все, дочка сплавлена с рук? Можно сосредоточиться на других делах и других детях?

— Тина? А как мои братья и сестры? Другие?

В псевдоисторических фильмах актрисы слишком резво бегали. Костюмы, как бы они ни были хороши, не весили как багаж на неделю. Я не шла — практически семенила, и проклятые серьги болтались в моих ушах.

— Все Святые приняли их в Чертоге своем, — с улыбкой ответила она, в очередной раз нимало не удивившись и опять показав мне пальцы-лоб. — Но я с радостью разделю с вами вечернюю молитву, милая госпожа, за их покой.

И это неудивительно. Ни ее реакция, ни ее ответ. Молиться — хоть какое-то развлечение, но тут я ступила на первую ступеньку лестницы, схватившись за перила, и сообразила: значит, сегодня я вернусь сюда, я не останусь во дворце!

Почему-то меня обрадовала эта новость. Наверное, потому, что все же здесь у меня было убежище, был какой-никакой, но информатор, и я была не готова к новым людям и новым обычаям.

Настолько не готова, что забыла подхватить подол платья, и если бы не Тина, я бы точно не попала ни на какой отбор, просвистев по всей длине лестничного пролета. Но Тина меня даже не упрекнула, только помогла спуститься. Ох, как было бы замечательно, если бы она отправилась со мной, но, судя по ее одежде, на это не стоило даже рассчитывать.

Я попала в мир, где у меня есть крыша над головой, куча побрякушек и титул, но где никому не интересно мое мнение.

И когда я дошла до конца пролета, решение пришло ко мне само собой.

Оно было настолько простым и изящным, настолько очевидным, настолько грамотным в сложившейся ситуации, что первое, о чем я подумала после — почему я сразу не увидела этот выход? Да, будут трудности, еще какие, но я же смогу полноценно жить! Выбирать, что мне делать, смотреть мир, я буду избавлена от риска стать чьей -нибудь женой и помереть в адских муках от пятых родов за четыре года, и я обязана была подумать об этом еще тогда, когда увидела тело Йоланды!

Только бы пережить этот вечер, вернуться, а дальше я все сделаю. Непременно. И это воодушевило.

Настолько, что на себя, на свой нелепый, неудобный наряд я смотрела уже как на костюмированную вечеринку. В прежней жизни мне в голову не приходило устроить тематическую фотосессию или пойти на имитацию бала, но раз выпал шанс покрасоваться в подлинном историческом платье с драгоценностями стоимостью в полмиллиона — вполне возможно, что и не привычных мне рублей — я использую его по полной.

Я наконец вышла на улицу. Вонь, крики, люди, кони, духота. Перед подъездом стояла карета, запряженная парой сытых лошадей.

Экипажи, дожившие до двадцать первого века, я видела. И в Оружейной Палате, и в европейских музеях. От того, что предстало моему взору, у музейных экспонатов было два огромных отличия: те кареты принадлежали в основном представителям правящих династий и были изготовлены в более поздний период, чем тот, в котором оказалась я.

Ни резьбы, ни позолоты, ни росписи: четыре колеса практически одинакового размера, тряпки, деревянный остов — больше всего экипаж потенциальной королевы напомнил домик, которые дети сооружают из стола и пары пледов. В детстве я сама устраивала такой, забиралась туда с фонариком и книжкой и читала, как отважные мушкетеры отправляются спасать несчастную королеву от бесчестья, а страну — от войны. Перечитав эту книгу уже лет в двадцать, я пришла к выводу, что эпиграфом к сему роману можно было бы написать «слабоумие и отвага»: люди, которые лезут в политику, будучи даже не мышами, а семечками. В двадцать лет я решила, что им была жизнь не мила, а в шестьдесят пять осознала, что и без политических авантюр они могли долго не протянуть, и не в дуэлях одних было дело.