— Пан-пан-пан, — пропела я, — у нас поломка, нам нужна помощь! — Потом я вспомнила, что у меня в руках бутылочка и кружка с водой, но тревожить Милену не стала, дождалась, пока и Аркудов напьется, взяла у него бутылочку, перелила в нее воду из стакана и закрыла крышку. Затем пристроила кружку на подножке вертолета, аккуратно прикрыла дверь так, чтобы она придерживала кружку и не слишком лило в салон. — Кто опрокинет — убью к чертовой матери.

— А дальше что? — Аркудову было катастрофически интересно, что все же произошло. Но видел Роман человека или же нет, а может, он приходил в себя на какое -то время и раньше и получил инструкции от Мимимишика, а может, а может. неважно. — Ну, ты хоть перевязку бы себе сделал? Нет?

Роман хмыкнул.

— Не помню я ничего.

Некто пришел сюда за едой — единственным, что ему было важно, ничего не нашел, но странно, что не убил Романа. Или нет, ничего странного нет, беглый зек оценивал свои шансы выжить, быть пойманным, вернуться в места лишения свободы уже, вероятно, до конца своих дней. «Украл, выпил, в тюрьму — романтика!» — говорилось в известном всем кинофильме, но я никогда не принимала романтизации криминала и была убеждена, что сколько бы сроков и за что ты ни намотал, умереть хочется не в тюремной больнице. Наверное.

Или этот беглый зек вообще был не убийцей. Может быть, безудержная пьянь, задавившая человека, квартирный вор или курьер всякой дури. Тайну свою он унес на дно болота — но кто из нас решил бы поговорить с ним по душам?

Я вспомнила пятно на обшивке. Не стану я выяснять подробности, не сейчас.

Рация замолкла совсем, теперь даже хрипов не было слышно. Мимимитттик оглядел всех нас по очереди, одобрительно кивнул, заметив кружку с водой. Дождь не переставал, но затихал понемногу.

— У нас еды нет.

— У нас еды нет. — Роман закрыл глаза, долго так сидел, откинувшись на спину, и мы тоже сидели, вслушиваясь в захлебывающийся кашель Милены. Ей становилось хуже с каждой минутой, Аркудов обнимал ее, кутал все сильнее, ее колотило так, что со стороны это было заметно.

— Ей холодно, — произнес Аркудов дрожащим голосом. — Есть еще одна грелка?

— Нельзя, — мотнул головой Мимимишик. — У нее и так температура, ее надо сбить. Давайте ей пить.

И то ли мне показалось, то ли и в самом деле лицо его снова покраснело. Скорее всего, это тени, решила я. Никто из нас не увидел решения — в прямом смысле на расстоянии вытянутой руки, а если подумать пару секунд, то и руку вытягивать необязательно. Но вода у нас есть, это значит, наши шансы немного выросли.

— Сколько времени? — спросил Роман, не открывая глаз.

— Половина первого. — Мимимишик быстро взглянул на телефон, хотя наверняка знал

— плюс-минус — время. — Что предлагаешь?

Ответа никакого не прозвучало.

Номарино. Населенный пункт. Далеко, я прикидывала вчера, есть ли смысл до него добираться. Но если бы мы вышли вчера — это одно, сейчас все поменялось, и сильно. Милена больна и никуда не дойдет. Роман, вероятно, не дойдет тоже. А я? Наверное, тоже нет. У меня режет желудок, и только адреналин приглушает боль. Надолго ли меня хватит?

— Ты вчера сказал — неизвестно, сколько нам здесь сидеть, — напомнила я ледяным голосом. Вчера я не придала этому значения — зря. — Что ты имел в виду? Упавший вертолет — серьезное происшествие. Нас ищут. Нас уже должны искать. Разве нет? Ты же менял план полета. Специально ходил и спрашивал.

Роман на меня не реагировал. Могло ли быть в этом что -то не так? Я не разбиралась в тонкостях управления гражданской авиацией настолько, чтобы понять, где кроется зверь пушистый. Но он притаился — бесспорно, да, зыркал на нас из ближайших кустов, сейчас выйдет и покажет свой белый красивый хвост. Я знала, что полеты контролируются, что просто так подняться в воздух ни у кого не получится, что соблюдение этого правила стало лишь жестче с тех пор, как появились в продаже дроны — не один раз я слышала жалобы коллег, которых ловили за попытками сделать эффектные фото с воздуха. Эффектные, эксклюзивные и поэтому дорогие.

Дорогие?..

Деньги, разумеется, да. Всему виной были деньги. Немалые даже и для Москвы, что говорить об этом крае. Стоимость подобной экскурсии не по карману и сотруднику крупного банка, если он не возглавляет департамент ай-ти или не сидит в совете директоров.

Просто деньги.

— Полет незаконен?

Кто-то из нас должен был это спросить. Подумали об этом, наверное, все — кроме, может, Милены. Аркудов озвучил то, что и так уже вертелось у нас на языке.

— То есть, — недобро щурясь, продолжал Аркудов, — из этих денег часть пошла тем, кто выписал план полета... дай угадаю, на какой -то государственный вертолет. Без понятия, как вы тут все это прикрываете. Вряд ли на военный, но как знать. Ты свалил и полчаса раскидывал и договаривался, кто сколько получит, если ты изменишь маршрут. Вел переговоры, упрашивал. Все-таки вернуть разом больше миллиона — жабка придавит ночью, да? Тем более заповедник, тебя потрясли порядком, но лучше хоть полтинник сраный потом положить в карман.

Закажи себе на этот полтинник надгробный памятник, козел, подумала я, посмотрев на Романа, и ему было решительно все равно. Или никто ничего не докажет, потому что все всех прикроют, или уже не скрыть ничего, найдут нас или же нет, живыми или же мертвыми.

— А то ты не догадался, Аркудов, — заметила я без особой, впрочем, злости. Какая разница — теперь никакой. — Медвежье ущелье, ну да. Много снимков вышло, похвалишься?

— В общем, раз нас еще не нашли, значит, они не знают, где мы, — довольно равнодушно закончил Роман, не подтвердив наши предположения и не опровергнув. Я подумала — не сам ли он шарахнул себя по башке? Лежачего обычно не бьют, тем более раненого.

Тридцать, сорок пять часов. По тайге. Где звери. Немыслимо, нет, теперь уже никто из нас не дойдет. Но вчера еще существовала надежда, что спасение скоро прибудет, сегодня Роман признал, что она нас покинула. И лучшим тому доказательством было его безразличие.

«Дальше посмотрим.» Да еще вечером все было ясно. А мы — слепцы. И глупцы. Четыре идиота. Ладно, три.

— И что нам делать, летеха?

Я перевела взгляд на Аркудова, затем на ждущего ответ Мимимишика. Что нам делать? Выхода два. Пытаться продержаться или. или ждать, замкнувшись в отчаянии и ожидании смерти. Закрыть вертолет, замуровать щели, сбиться в клубок под одним одеялом как те два индейца — и ждать. Вязкое, долгое, томительное ожидание неизбежного.

— На базе, конечно, нас ищут, но им нужно время, — проговорил Роман и стыдливо отвернул голову. Или свет фонарика, который случайно в этот момент включил Аркудов, резал ему глаза. — Сколько его будет нужно — два дня? Три, четыре? Примерно. Если вылететь с базы никак, то наш вертолет не поднимется, понимаешь? Но главное, что у нас есть вода. Повезет, так дождь идти будет долго, а гроза не начнется.

Да, повезет. Если отбросить эмоции — то неважно. Никто не знает, где мы. О том, что вертолет не вернулся, известно нескольким людям, и они изо всех сил пытаются это замять. Получится? Я сомневалась. Но шапки полетели бы у многих из них, в том числе и у тех, кто дал разрешение нашему вертолету вылететь как другому, значит, они будут прикрывать свои горящие зады до последнего.

— Если бы ты вчера, падаль, нам об этом сказал... — начал было Мимимишик, но махнул рукой.

— Сколько дней человек может прожить без еды? А хищник сколько может прожить? А ему-то закусочка — вот она, — я похлопала по обшивке вертолета. — Эксклюзивные консервы «Туристы в собственном соку».

Аркудов, словно очнувшись, выключил фонарик — в вертолете стало темно — и повернулся к Мимимишику, Милена застонала и снова закашлялась.

Номарино — крайний случай. Ночной лес, болото, звери. И у нас есть в запасе две ракеты. Только облачность низкая и дожди, и толку от ракет никакого. А еще можно забрать воду.